Так много сказано уже...

Так много сказано уже
в моих стихах о самом милом,
что строк движение в душе -
рост трав на брошенных могилах,
орнамент их стеблей глазам
живым является так редко
сумбурной тягой к небесам
глядящим в них, вне этикетов
салонных подстриганий чувств
гранитной гранью эталонов
искусств захоронённых уст -
под ритуальностью поклонов
теряющих свой прежний смысл,
в котором для живых лишь - жизнь...

Сквозь плёнку лаков похоронных
во мне печаль минувших тризн -
жирна, как чернозём - пьёт высь
с наклона вышних коромысл
из вёдер облачных признаний -
смерть с воскрешеньем, расставаний
тоску с обещанностью встреч...

Ценою корневых дерзаний -
врастаю в выросшую речь
сквозь замурованность сказаний
о шестикрылости из плеч
земных растущей...

Ход ломать,
мной взятый бережно,
с любовью -
в размере прежних тоскований
и упований на полёт -
не стиль,
а сила -
так растёт
сквозь перегной
младая поросль -
земная ось
во мне кололась
не раз, не два -
ветвленьем новым,
разрывом
листиками слова
вскормивших, колыбельных почек -
чернорабочей,
душной ночью
с томлением души до строчек,
что прозябают через тлен
сквозь съуженность не юных вен,
дорогу зная
бездорожьем
неоглашенья
тропок Божьих -
сакральной дрожью
находимых,
непредсказуемость любима
Творцом
и творчеством
детей
Его -
творителей вестей,
хранителей родства с лицом
живым...

Сквозь ветки
нежный дым
ещё февральских облаков -
согласно календарным буквам -
плывёт весной к зрачкам
моим -
зинданам
пережитой муки
царапанья сквозь клетки,
сетки,
от жёстко скроенного
прочь -
в Господне Лето,
в Его ночь,
в Его любовь,
в Его рассветы...

Кедрона волны
через стоны
веков и стран,
сливаясь с влагой
исторженной из Геликона
Пегасовым копытом -
крону
моих дремучих песнопений,
питать приходят в Казахстан
заклятьем всех смертей и ран,
отчаяньем
темниц,
больниц -
даруя золото устам...

Я сам не знаю,
что скажу,
когда и где,
как назовусь,
судимый Летой
до Харона -
поэтов света
не сужу...

К мерцающей сквозь мрак звезде -
оратай речи - выхожу
и плуг мой -
не одну межу
преодолев -
взрастил напев,
в котором
я собой
гляжу -
своею песенной судьбой,
чья нива -
вырост над могилой
забытых слов о самом милом...

Фланелевой
рубашкой -
мамой
мне купленной в далёком детстве -
льну к телу
всех оледенелых,
губами страстного подростка -
целую брошенность земли
и строчки словно журавли,
летят в неданные пределы
напевами моей любви
к врастанью в свет
светло и смело
сквозь опыт личный
общих бед -
для воскрешения из мёртвых
надежд расхожим Божьим стёртых -
первичных...