Стоял сентябрь, дождливый и прохладный

Стоял сентябрь, дождливый и прохладный.
Субботний день позвал на рынок нас,
Без цели, так прокатимся и ладно.
Благоволила нам пустынность трасс.

Поехали с супругой. Суетились,
Крикливо продавцы, сновал народ.
Рекой из рук в карманы деньги лились,
За то, что дал нам сад и огород.

Из ряда автолавок продавали,
Трусы и шубы, туфли и джины,
И дефицит из рук буквально рвали,
Прикольно посмотреть со стороны.

С Армении жена взяла сафари,
Я выцепил из Венгрии пиджак,
Кросовки на супругу исчерпали
Габони* из бюджета только так.

И мы уже, по мелочи, ходили
Без дела, приценяясь для понта,
Поскольку, что могли уже купили.
Вставала вместе с солнцем духота

И собирались ехать мы на хату,
Как вдруг, нос к носу: «Неужели ты?
Но без эмоций, половина рядом».
А в мозг моментом, с памятью, мечты.

Но чуточку назад, три года в Лета,
Учился я с тобой в один набор,
Причин для ссор и не было, и нету,
Лишь пристальный ловил, порою, взор.

Писал стихи, читая по приколу,
И целовал тайком от всех подруг,
Но время шло, закончили мы школу
И я расстался с Вами, милый друг.

К тому ж я занят был, черезвычайно,
Подружкой Олей, ох и егоза,
Что с нею пёрлись не было то тайной,
Нас не смущала мужнина гроза.

И потому почти мы позабыли,
Что друг от друга просто в двух шагах,
И где то параллельно в жизни плыли,
Пока не повстречались, в сердце: «Ах-х».

И в тот же день на Украинской встреча,
Где, номер пятый, в домике жила,
Базар-вокзал, гвоздь на воскресный вечер,
Была ты вся, по прежнему, мила…

И сообщив супруге: «Я до друга»,
На встречу по дороге я летел:
«А как ты там, вчерашняя подруга,
Чего тебя я раньше не хотел?»

Минуты, я гашусь перед забором,
От мира всего, кажется, тайком.
Слезаю, окидаю дворик взором,
Ищу тебя, точило брык, облом.

Ругаясь поднимаю, стекла нету,
Вот бляdство, с минут первых не везёт,
Опять за плексиглаз гони монету,
Уж сколько их точило моё бъёт.

Тут ты в халате мирно выплываешь,
Претензии: «Стекло мне покупай,
Что смотришь так? Как будто не узнаешь» -
«Какой ты всё же странный, Николай».

Остыл немного, что уже, не склеишь:
«Я пошутился, ну давай, веди» -
«Окстись, родимый, счас ты охуеешь» -
«С какого хрена? Ночь вся впереди».

«Ко мне нельзя, бабуле сорок, с гаком,
Да и детишки жди, когда заснут,
Не станешь же перед мамулей раком,
Все в обморок, моментом, упадут.

Я правильная, видишь ли, девица,
И мне самца реклама ни к чему,
Так что родным пускай покойно спится,
А мы с тобой прокатимся во тьму.

Но не сердись, поедем до подруги
На Сахарный, глядишь и поторчим,
Обсудим жизнь обоих на досуге,
И водочкой с шампанским закрепим».

«Что выбирать? Конечно, я согласен,
Садись, подруга, и по ветру нос».
По трезвому не очень путь опасен,
А с пьяного какой там в хера спрос.

И вот уж, по приезду, выбегает
Из древних, но ещё добротных стен,
Метр пятьдесят, прикольная такая,
Смешная, с круглой попкою, Люсьен.

Знакомимся, и нас ведут, не в хату,
В гараж, там жить нельзя, но потерплю,
К тому ж там нет условий для разврата.
Беру я у хозяйки интервью.

И узнаю, что замужем девица,
И что маманя делит с ними кров,
И что, о чём мечтала, только снится,
А как охота воплощенья снов.

Она нам долго сердце изливала,
Но дело к ночи, надо б закусить,
Люсьен к соседке, городить на жало,
Популила, чего зря говорить.

И вот уж недозрелый помидор
Майлом хозяйка злостно искромсала,
На вид не ножик, палача топор,
И помидора показалось мало.

Я грустно нарезаю винт в носу,
Вопит утробный голос, недоволен,
Но что-то тащат, вроде колбасу,
Жаль помидор и с виду пересолен.

Потом пытались пробкой Людке в глаз,
Попасть, чтоб та от страха не икала,
Люсьен над нею билась и в экстаз,
В конце концов, вошла и обглодала.

Шампанское искрилось на ура,
Все сразу просветлели, оживились,
И как то до меня дошла пора,
И слёзы Экстры внутрь меня пролились.

Потом мы тёрли новости и вид
У каждого был очень даже весел,
Ещё испили, чтоб уменьшить стыд
И подразвить подвижность наших чресел.

Люсьен держала речь: «Вперёд, друзья,
Людмила, Коля хватит целоваться,
Сюрприз тут приготовила Вам я,
Идём те к куму? Людка, брось стесняться.

Представлю я Вас мужем и женой
И отопьём червивочки за встречу,
Клянусь своей курчавой головой…»
Идём, так заверяют, делать нечего.

Стучим, заходим, чище мой сарай,
Выходит Алик, весь такой пропитый,
Люсьен знакомит: «Люда, Николай»,
Кумец моргает, глазик чуть подбитый.

И очень подозрительный баллон
Нам ставит, средь нарезанного сала,
Как хапнул, из желудка дикий стон,
Людмила чуть язык не зажевала.

А Люська опрокинула черпак,
И боле предлагать уже не стала,
Сидит и прётся, как варёный рак…
Нас из молчанья вывела гитара.

Отбитым лёгким кум исполнил жуть,
В которой мы живём и живы ль будем,
Давил на чувства и сдавило грудь,
Ведь в уголках души мы тоже люди…

Куме неловко было, привела,
Кум зло терзал потрёпанные жилы,
А осень за окном дождём лила
И полуночной всё прохладой стыло…

Вернувшись пили водку, веселей,
Все становились, более не надо,
Но я уж растворился из дверей
И семисотка была всем наградой.

Допили и доели помидор:
«Пора, прощай Люсьен, а нам на хату» -
«Ложитесь с нами» - «Ноу, это вздор,
Ты помешаешь нашему разврату».

«Ах так, меня решили спулить прочь –
Люсьен вцепилась за седушки ремень:
Хочу кататься, мы уедем в ночь,
Меня не испугает эта темень».

Бедняга-Чеза, что же, потерпи
И не такие тяжести возила:
«Людмила, только сотня, не вопи,
Люсьен, чего молчишь, аль наложила?»

«Потише, Коля, хватит сорока»,
Мы по кольцу цивильно повернули:
«Людмила, перестань давить бока»,
Тут в зеркала мне фарами моргнули.

Я газу, обгоняют: «Гав, гав, гав» -
С фуя ли тормознуть ГАИшник хочет?
Вот это стресс, я удивился, став,
Такая лажа в пол второго ночи.

«А ну ка, девки, сдриснули» - назад
Рванулся, вот теперь вы догоните,
Я оторвался, но не больно рад
Такой,  мне сверху спущенною, свите.

Загнал к Люсьен точило и бегом
Топчу назад, а на сердце как кошки,
Измена прёт, зацепят ведь, облом,
И спринтером фуярю по дорожке.

Когда ЯВист с хоря катил домой,
Я торможу: «Подкинь, плачу монету» -
Подбросил: «Люська, боже, что с тобой,
И почему с тобой Людмилы нету?»

Не врубит та: «Пошлите к чёрту все» -
Перемыкает девку, сразу видно,
Тут крик из тьмы: «Колёк, иди ко мне» -
Бегу, и вот сквозь дождик тебя видно.

Кидаешься на шею, плач и смех,
Босая и растрёпанная, ужас,
А дьявол подстрекает зло на грех,
Но что могу я сделать среди лужи?

«Ну успокойся, всё пока о*кей,
Как видишь я живой и не догнали,
Пойдём, Люсьен проводим до дверей,
Пока её менты не подобрали.

Как в воду глянул, с  Люською завал,
Сержант её уж в Волгу запихает,
Хотя танцует сам уже кан-кан,
О чём-то нехорошем помышляет.

Мы вовремя: «Начальник, тормози,
И не цепляй девицу за рубаху,
Мы с именин на хату, по грязи,
Гляди, она трясётся вся от страха».

А Люська злою коброю шипит
И ссычется, и лается не в меру,
Бедняжечка, от злости аж кипит,
Как тяжело быть милиционером.

Отмазали, сержантик пулит в ночь,
А мы бредём обыгрывая пьесу,
Спеша от места происшествий прочь,
Совсем не прут нас пошленькие стрессы.

Квартала не проходим, тормозит,
Опять Володя, ишь неугомонный,
Проходим тихо, мирно, он ****ит:
«Вы нахера здесь мочите прогоны?»

«Так подвези, мы ляжем тотчас спать,
Ну, перебрали, что же тут неясно?
Нас ждёт всех персональная кровать,
Где все мы успокоимся прекрасно».

Подвёз, нравоученья почитал,
Я с Люськой целовался в дёсна, сзади,
Суть истин прописных давно я знал,
Мечтая быть с Люсьен в одной кровати.

Володя представлял для нас закон,
А ведь не дремлет оный среди ночи,
И не пошлёшь, его же, на фуй вон,
Поскольку он еба..ся тоже хочет…

Позвала Люська спать, но мы ушли,
Подкинул нас жигуль до стадиона,
Иначе мы бы точно не дошли,
И до утра бродили по газонам.

И два квартала плыл наш поцелуй,
Истосковалась видно ты по ласке,
А из вильветок рвался дыбом ***
И тыкался, бедняга, в твои ляжки.

Но вот уже, в туманной дымке, дом:
«Пойдём к тебе, хочу тебя как сказку» -
«Я не могу» - ответ, как с неба гром,
И прелесть встречи грустно гасит краски.

«Ну что ж, прощай» - «Не уходи, постой» -
«А что стоять? И так всё застоялось,
Ведь ты моя?» - «О, да» - «И я весь твой».
Уже зарёю небо загоралось.

А будь, что будет и рука в трусы:
«Ах, Коля» - задохнулась поцелуем,
Я мимолётно глянул на часы
И вниз полез, к заждавшемуся хую.

И под забором катит за ништяк,
Я плотно обхватил твои телеса,
Да что мне, первый раз ибать в стояк?
Проснулся в моём теле злой повеса.

Но в пять минут я выплеснул елей*
А подтереться не предусмотрели,
На быстроту я юбкой, крик: «Не смей» -
«Прости, Людмила, но уже посмели».

Прощальный поцелуй, как сердца крик,
Но что такое чувствую, однако,
А шняга то опять стоит как штык,
Вот если бы тебя поставить раком.

Но хмель уж, к сожалению, иссяк,
Но жадно я в твоё вцепился пузо,
Прости меня, но я опять в стояк,
Ведь не ложиться ж средь сентябрьской лужи.

Нас перебил какой-то охломон,
Чего ему не спалось в пол шестого?
Ну а меня валило зверски в сон,
И состоянье, хоть еби самого.

Но на понта: «Когда увижу Вас?
Давай, Людмила, к девяти подъеду,
Хочу тебя я голой на матрас
И, в н-ный раз отпраздновать победу.

Расстались, ты ушла и я побрёл
Усталою походкой, просыпалась
Станица, мне народ навстречу шёл,
Нога за ногу жадно заплеталась.

К племяннице ввалился и уснул,
Закрыл глаза, как будят, уже восемь,
Кой как свои пинеточки обул
И покатил к ментам, в такую осень.

Отметил приговор, процентов суть
Навесили, как алики*, два года.
И вот в который раз держу я путь,
Ищу свою мечту в реке без брода.

Подъехал в девять, катит, молодец,
А я чуть не подумал, было, скверно,
Ты истинная, средь других овец,
О, женщина, я Вас люблю, наверно.

Сусаниным вела Людмила путь,
И выглядела очень даже строго,
Приятно спину грела её грудь,
Шуршала под колёсами дорога.

Вокзальная семнадцать, мы вошли,
Да здесь же можно жить и веселиться,
Копыта свои скинув у двери
Я взглядом поискал опохмелиться.

Голяк, здесь положняк сухой закон,
Вишь, размечтался, чтоб пол литра ждала,
А где бы мне продолжить краткий сон?
Ты на кровати томно возлежала.

За пять секунд разделся и в тебе,
Уж это ль всё моё? Давила жаба,
И как тут не воздать всю дань судьбе?
«Ах, Людочка, снимай трусишки, дабы

Познать по новой, что не разобрал,
Ах этих страсти чувств, волшебных струи…»
Я жадно тело крепкое обнял
И, в зев манящий сунул кончик фуя.

«Ах, Колечка» - твой страстно шепчет рот:
Как долго этот час и миг я ждала…»
Я посильнее влился в твой живот,
Как плотно лезет шняга среди сала.

«Вот это жизнь и это мой завет,
Я брошу всё к ногам единой страсти,
Сама природа в нас, в расцвете лет,
И я готов к ногам её упасти».

Вся радость тела влилась в  наш порыв,
К чему нам сказки про блаженства рая?
Стремитесь же друг к другу, не остыв,
Поскольку все тихонько умираем…

Ты запросилась под конец: «Пусти,
Устала я немного, с непрывычки»,
Ах эти перекрёстные пути,
Я встал, чтоб обломать сушняк водичкой.

Подмылся, тоже сделала и ты,
И в отрубон, чтобы тотчас проснуться,
Да, нашей встрече снились уж кранты,
Той истине лишь горько улыбнуться.

На расставанье грусть не передать,
Слова тут никакие не помогут,
И что могло нас дальше ожидать?
Не знаю, но вселявшее тревогу.

И, зажевав мороженных в кафе,
Отвёз тебя в детсадик, к короедам,
И счас твоё «пока» звучит во мне,
Укором символическим «победам».

P/S
Что толку, что стремительно бегу?
В объятьях задыхаюсь весь, от страсти,
И миг желанный счастья стерегу,
Чтобы, в слезах, к ногам его упасти.