А сказать-то нечего

Старость подошла, как коварная ведьма: внезапно и исподтишка…
И враз начала свою черную работу над ним: сначала поседели, потом поредели, и наконец осыпались все волосы на голове…
Как по команде стали портиться зубы…
В одночасье все суставы стали кричать от боли…
Но это была только внешняя сторона старости.
Была и другая, внутренняя сторона... 
Она была не менее противной: перестали интересовать все женщины,   ничем конкретным не мог занять свои мысли. Они прыгали от одного предмета к другому, от одного явления к другому, и нигде не могли сконцентрироваться…
Короче, кранты ему! Всё! Баста! Пиши, пропало! Постарел! Неприятно, но факт!
Обернулся назад, на пройденный путь…  Пусто: ни семьи, ни имущества, ни друзей, ни трудов…
Нечего оставлять за собой…!
Шлейфом потянулись до старости  только непристойные дела молодости. И только…
И тут ему, по настоящему,  страшно стало. Не за старость неприглядную,  и не из-за  пресловутое выражение: «некому  стакан воды подать», а за смерть скорую…
Хочешь-не хочешь, а в таком возрасте думать о смерти приходится…
Не за горами, она, гадюка…
Тогда решил он… все начать сначала…
Решить- то решил, а для исполнения - Боженьку просить надобно…

Лысину спрятал под кепку, суставы замазал гуталином, все болящие зубы удалил и, почмокивая, направился в храм Божий…
Отродясь  не бывая ни в храмах, ни в церквах,- не знал он,  что и как  там делать…
Зашел, постоял то у одной иконы, то у другой, походил, походил,  и .. .вышел…
Легче было с Самим общаться, напрямую…
Запрокинул болезненную шею назад,  почему-то напялил на нос очки в плюс восемь, наверное, надеялся  с их помощью  детально изучить лик Божий, посмотреть, в каком Он настроении, только после этого выдать свою просьбу…
Чудо свершилось. Лик Бога показался его взору.

- Что надобно, блудник?
- Привет, Бог! Я тут прикинул, это, ежели  ты  дашь мне еще чуток пожить, то… другим стану…
Женюсь. Детей заведу. Дом построю. Хозяйством займусь. Работать буду, не покладая рук.
И никаких  там пьянок,  гулянок. Никаких девок-блудниц…

-Ишь ты! – сказал Бог, - образумил сам себя, значит!  Не поздно ли
Но, ладно, Я милостивый.  Впервые за всю жизнь обращаешься ко мне. Не смогу не выполнить твою просьбу. Только у меня одно условие: ты сейчас, немедля, должен сказать мне ту фразу, которую ты скажешь при смерти перед детьми своими, как зарок, как наставление… Согласен?
- Согласен, Боже! – Только дай еще немного пожить!
…Он думал, думал, думал, и… ничего не мог придумать…

Что он мог сказать детям?  Живите так, а не - эдак? Не тратьте впустую жизнь? А имел ли он моральное право говорить им об этом?
Чему их научить? Какое наставление дать, когда вся его жизнь была никчемной и пустой. В его жизни ничего стоящего не было. И даже не в этом скрывалась  его личная трагедия, а в том, что он не знал, КАК ЖИТЬ, чтобы иметь право на наставление…

- Я не могу… я не знаю, что им сказать… Потому что, нельзя требовать того, что сам не сделал…
- То-то! – Сказал Бог, подмигивая, и удалился…

Скоро он умер. Его похоронили  сердобольные соседи.
Когда поминали, никто слова не мог сказать: как будто он и не жил вовсе…