Шарль Бодлер. Пляска смерти

[Эрнесту Кристофу]

Развязно-томная, кичась отменной статью,
Перчатки натянув, держа в руке платок,
Прижав к груди букет в тон пламенному платью,
Кокетка чахлая ступает за порог.

Как талия тонка – осиного обхвата,
Как вычурен наряд, оборки широки;
Туфлями бальными стопы сухие сжаты –
Помпоны на мысках, как пышные цветки.

Чтоб шутки едкие не залетали в уши,
Чтоб вялость прелестей укрыть наверняка –
К ключицам прилегли фестончатые рюши
И шею обтекли, как струи ручейка.

Во глуби тёмных глаз лишь пустота без края,
Роскошно разодет полубезумный прах;
Бредёт Небытие, размеренно кивая
Кудрявым черепом на хлипких позвонках.

Иным поклонникам, от плоти опьянелым,
Ты кажешься смешна – им не понять никак
Всю прелесть остова, что управляет телом;
А мне по вкусу твой разболтанный костяк!

Зачем ты приплелась – подобие виденья,
Пленительный скелет, отмытый добела;
Смутила Жизни пир, на шабаш Наслажденья
Усохшие свои желанья привела?

Пытаешься прогнать, под скрипок переливы,
Кошмары дней былых, что так тебя томят;
Надеешься, что вновь разгульные наплывы
В груди твоей зальют заполыхавший ад?

Ты – винокурня зол, корчемник жадный, скрытный!
Твой кладезь промахов и глупостей глубок!
И ясно видится мне аспид ненасытный 
Сквозь рёберную клеть и покривлённый бок.

По правде говоря, большая переплата –
Кокетничать; смирись и не теряй лица;
Ценителей острот меж слабых маловато –
А ужас опьянит лишь твёрдые сердца!

Кружится голова – пускай душа безлюба,
Прикопленного зла провалы глаз полны;
Улыбки в тридцать два полножемчужных зуба
До горькой тошноты боятся плясуны.

Кто не сжимал в руках обломки умиранья,
Могилы яствами откормлен на убой?
Что толку в вас, духи, наряды, притиранья?
Пресытившись, себя красавцем мнит любой.

Безносая, предстань напористой и мудрой,
И молви плясунам, что, лица заслоня,
Молчат: «Любезники, румянами и пудрой
Дух смерти не отбить! Послушайте меня!

Седые щёголи, калеки-Антинои,
Танцоры, с чьих костей весь трупный лак облез,
Мертвячий этот пляс, качание дурное,
Вас тянет в никуда, за дальний край небес!

От Сены берегов до Инда, Ганга, Нила
Вы буйно скачете, не ведая подчас,
Что мирный небосвод над головой пробила
Архангела труба, нацеливаясь в вас.

Во всех краях земных, не ударяясь в спешку,
Смерть губит род людской – века и времена;
К безумству вашему, кривясь, свою насмешку
Примешивать порой пытается она!»

DANSE MACABRE

[A Ernest Christophe]

Fiere, autant qu’un vivant, de sa noble stature,
Avec son gros bouquet, son mouchoir et ses gants,
Elle a la nonchalance et la desinvolture
D’une coquette maigre aux airs extravagants.

Vit-on jamais au bal une taille plus mince?
Sa robe exageree, en sa royale ampleur,
S’ecroule abondamment sur un pied sec que pince
Un soulier pomponne, joli comme une fleur.

La ruche qui se joue au bord des clavicules,
Comme un ruisseau lascif qui se frotte au rocher,
Defend pudiquement des lazzi ridicules
Les funebres appas qu’elle tient a cacher.

Ses yeux profonds sont faits de vide et de tenebres,
Et son crane, de fleurs artistement coiffe,
Oscille mollement sur ses freles vertebres.
O charme d’un neant follement attife!

Aucuns t’appelleront une caricature,
Qui ne comprennent pas, amants ivres de chair,
L’elegance sans nom de l’humaine armature.
Tu reponds, grand squelette, a mon gout le plus cher!

Viens-tu troubler, avec ta puissante grimace,
La fete de la Vie? ou quelque vieux desir,
Eperonnant encor ta vivante carcasse,
Te pousse-t-il, credule, au sabbat du Plaisir?

Au chant des violons, aux flammes des bougies,
Esperes-tu chasser ton cauchemar moqueur,
Et viens-tu demander au torrent des orgies
De rafraichir l’enfer allume dans ton coeur?

Inepuisable puits de sottise et de fautes!
De l’antique douleur eternel alambic!
A travers le treillis recourbe de tes cotes
Je vois, errant encor, l’insatiable aspic.

Pour dire vrai, je crains que ta coquetterie
Ne trouve pas un prix digne de ses efforts;
Qui, de ces coeurs mortels, entend la raillerie?
Les charmes de l’horreur n’enivrent que les forts!

Le gouffre de tes yeux, plein d’horribles pensees,
Exhale le vertige, et les danseurs prudents
Ne contempleront pas sans d’ameres nausees
Le sourire eternel de tes trente-deux dents.

Pourtant, qui n’a serre dans ses bras un squelette,
Et qui ne s’est nourri des choses du tombeau?
Qu’importe le parfum, l’habit ou la toilette?
Qui fait le degoute montre qu’il se croit beau.

Bayadere sans nez, irresistible gouge,
Dis donc a ces danseurs qui font les offusques:
«Fiers mignons, malgre l’art des poudres et du rouge,
Vous sentez tous la mort! O squelettes musques,

Antinous fletris, dandys a face glabre,
Cadavres vernisses, lovelaces chenus,
Le branle universel de la danse macabre
Vous entraine en des lieux qui ne sont pas connus!

Des quais froids de la Seine aux bords brulants du Gange,
Le troupeau mortel saute et se pame, sans voir
Dans un trou du plafond la trompette de l’Ange
Sinistrement beante ainsi qu’un tromblon noir.

En tout climat, sous tout soleil, la Mort t’admire
En tes contorsions, risible Humanite,
Et souvent, comme toi, se parfumant de myrrhe,
Mele son ironie a ton insanite!»