там где холодно
за обитыми сталью воротами,
ты идешь, спотыкаясь впотьмах,
держишь банку с эстонскими шпротами.
тяжело на азийском ветру
в серебро превращать одиночество,
проклиная и эту дыру,
и её деревянное зодчество...
всё сверкает в морозной пыли,
тонет время в сугробах и тянется,
и пустую бутылку шабли
протянул тебе старенький пьяница.
****
я постучал, и отворили мне.
ни ветерка, ни солнечного света...
и я вошел, и секретарша Света,
по случаю и должности одета,
меня вела в прохладной тишине.
шуршали самки в офисной глуши,
самцы косили оком на соседа.
один из них мне тотчас же поведал,
что он еще сегодня не обедал,
и нервно перебрал карандаши.
он все хотел найти во мне изъян.
костюмчик модный, глазки с поволокой...
вот паспорт мой куда-то поволок он,
и закричала в зарослях волокон
растительности стая обезьян.
я заскучал. о, одинокий зверь
в груди моей, ну что тебе неймется?
и песня из души уже не льется;
они ведь распознали инородца
в тот самый миг, когда вошел я в дверь.
****
в стакане лед, на улице зима
она была бухгалтером от бога
считала дни, часы, и понемногу
сходила вместе с цифрами с ума
плесни еще, я помню, той зимой
она носила красные сапожки
какую-то измученную кошку
подобрала и принесла домой
потом был год, совсем нелегкий год
письмо из канцелярии небесной
что было в нем - уже не интересно
когда известен, в общем-то, исход
стакан пустой, но свет еще горит
она горела так же, очень ровно
и если нужно было - хладнокровно
могла отречься трижды до зари
как будто жизнь закончилась вчера
как будто жизнь не начиналась вовсе
и все что есть - размашистое "после"
одним небрежным росчерком пера
****
Ты никогда мне не напишешь писем
С.К.
не напишу, не сходится пасьянс,
и ветер бьет в лицо сильней, чем прежде.
прости за всё, но больше – за надежду,
за этот вечно бьющийся фаянс.
не суждено, увы - не свяжет нить
случайностей причудливый орнамент,
и Фатума таинственный регламент
не в силах чья-то воля изменить.
факир был пьян, прости его, прости
неловкость рук, и позу, и актёрство,
и что не состоялось чудотворство
с протянутыми рифмами в горсти.
****
его влечет убогий тын щелястый
и ржавых крыш текущее вино...
он прикопал испанские пиастры,
когда пустил купеческий на дно.
потом исчез, как одноглазый призрак;
в Бердичеве осел писать стихи.
ему претят лукавство эвфемизма
и легких фраз стальные лопухи...
в поэзии - пират и Пиросмани,
алкобарон, барыга на крови.
но счастливы далекие дехкане,
из жалости его усыновив.
****
о замолчи; темны твои слова,
а речь, полна каким-то страшным смыслом, -
течет густым отравленным кумысом.
моя отяжелела голова.
вот тайной мысли сабельный клинок
сверкнет и снова скроется во мраке, -
ни разговора громкого, ни драки,
но ты теперь отнюдь не одинок;
ты надвое разрубленный стоишь
как истукан, и двинуться боишься.
а двинешься - мгновенно раздвоишься
и будешь хлюпать туловищем лишь.
****
ни цвет, ни звук, ни радуга, ни снег,
ни свет окна, ни что-нибудь иное
не радует тебя как дождь весною
в наш странный век,
когда прогнило что-то наверху,
и льёт стеной три дня без передышки,
когда темно до следующей вспышки,
и гнёт ольху,
и рассекает небо словно меч -
пережидаешь в доме непогоду,
рассматривая воду как свободу
куда – то течь.
пусть вечность замерзает на стекле,
и в пожелтевших прячется страницах,
на пыльной полке, на твоих ресницах,
и на столе.
она скрипит на кончике пера
и старой укрывается шинелью.
мне кажется, что было новоселье
ещё вчера...
пора, пора, стихает перезвон
колоколов на башнях, ждёт карета,
уже совсем немного до рассвета,
и клонит в сон.
****
Свидетельство о публикации №112022404398