Послушай, февраль, но ведь это не честно...

Послушай, февраль, но ведь это не честно –
под колени внезапно ударить простудой,
прекрати заглушать песнь весеннего ветра
голосами чужими с нарастающей амплитудой
шума. О, Господи, как они вопят –
в этом беспределе не закроешь глаз,
не спрячешься от серого цвета неба,
за которым потерялся сверкающий алмаз
солнца. Кто-то сожрал его так жадно,
ногтями сдирая краску со стен,
город серел от отсутствия детского смеха,
а по ночам в его лужах сверкал Вифлеем.
Когда маршрутки везут прочь отсюда –
засыпать так страшно в зимнего вечера пасти,
проваливаясь в чавкающие временем пространства,
просыпаться с вязким ощущением чужой реальности
вокруг, и так раз за разом.
По окнам скользят пустоты липкие пальцы,
проникают куда-то внутрь и даже глубже.
Вот что я скажу – нельзя больше здесь оставаться.
Мы слишком завязли в этой зиме,
холодной и нескончаемой, словно снов реальность.
Когда-то она тоже была цветная, а теперь
до отупения загоняет в уныния предельную крайность.
Довольно, от грустных слов меня так тошнит,
что буквенная с пальцев пыль сыплется без конца,
та, что голову кружит дерзко танцем
размеров различных, осыпает с лица
все маски. А, может быть, это всё только чушь.
И конец ей предскажет щелчком двойная сталь.
Только вот лист, авторучка, посуда с вином – видно, это
и есть мой потерянный некогда Грааль.
И не важно, куда идти дальше, в итоге
все дороги, как будто бы реки сольются в одну,
возле которой покусанный временем указатель,
белеющий надписью крупной “в весну”.



(25.о2.2о1о)