час. то

Когда по ночам распахиваешь окно, густым парным молоком тумана с полей втекает в комнату раскаленный добела июль, впитавший в себя запахи лета прошлых лет. Красивое словосочетание: лето прошлых лет - холодное и тягучее, немного липкое, будто лимонный пломбир, не спеша тающий под лучами жаркого солнца.
И, как это бывает только теплыми летними ночами, выныривая из паутины букв, ты по чистой случайности попадаешь вдруг в этот едва уловимый час предрассветной абсолютной тишины, когда даже поезда замирают где-то вдалеке, не доезжая до твоей станции, и кажется, что на всей земле остались лишь ты да редкий ветерок, нарушающий идиллию забвения робким колыханием занавески. Коварный час, который, прежде чем вручить тебе ключ от калитки, ведущей в сад нового дня, устраивает сладкую пытку, одну из тех самых, что и не заметишь сразу невооруженным глазом. Он бередит душу какой-то непонятной то ли тоской, то ли грустью, то ли тревогой, вытряхивая из её потайных карманов все припрятанные звенящие монетки вопросов, заставляя подолгу лежать, широко раскрыв глаза и рассматривать длинные полосы света на потолке и небо, постепенно приобретающее из иссиня-черного бархатисто-синий оттенок. И подумается вдруг, что пора бы уже размешать себя, как сахар в вечернем чае с молоком, в теплых волнах ночной неги, разметав по подушке сонные тени. Но только этот час, что по-хозяйски расположился в твоем кресле, никак не дает уснуть, все повествуя тебе рассказы, сотканные из картин твоей же жизни, заставляя метаться от края к краю своей горячей постели, пытаясь найти себя в кипящей воде сомнений и неопределённостей. Перевернуться бы на другой бок, закрыть голову подушкой, но ты даже не думаешь про это, как завороженный слушая монотонный голос часа, и только где-то внутри одна за другой всё рождаются царапины.
Наконец час поднимается с кресла, тишина за окном разрезается постепенно нарастающими голосами птиц и чем громче они - тем тише становится его голос. Какое-то время он еще будет ходить по комнате, затем швырнет ключи на прикроватный столик и уйдет. Уйдет тихо и незаметно, аккуратно придержав дверь, чтоб не хлопнула. И тогда-то ты почувствуешь вдруг, что не больно, что свежие царапины затягиваются, а комнату наполняет свежая прохлада летнего утра.
Осталось лишь дождаться первого поцелуя сонно щурящегося солнца, что, будто бы из-под одеяла, высунет свою растрепанную голову из-за линии горизонта. А там можно отпереть калитку нового дня, расстегнуть замки босоножек и бежать по росистой траве навстречу чему-то светлому и обязательно очень доброму, звонко хохоча и размахивая руками. Постараться бы только, несмотря на смену декораций, из года в год пронести эту легкость, такую наивную и одновременно самую серьезную, совсем как у Дугласа из "Вина из одуванчиков" Брэдбери, не потерять бы ее где-нибудь по дороге, хранить бы ее в одной из бутылок в подвале.
Стряхнуть с себя ворох уже таких привычных надо, нужно, необходимо и поверить наконец, что вот он, честно заслуженный кусочек лета - легкого и свободного лета, а прелесть этой свободы вовсе не в том, что вообще ничего не нужно делать, а в том, что ты волен делать все, что заблагорассудится. И ощутить, как от пестроты многообразия всех желаемых вариантов так восхитительно-сладко кружится голова.

(11.о7.2о11)