Я предисловий длинных

Я предисловий, длинных, не терплю.
И в этой, незначительной, истории,
Я расскажу про молодость свою.
Точнее день, ну может быть по более:

Я женщин не любил, но всё ж не раз
Им признавался в чувстве неизведанном.
И чем труднее их ложил в матрац,
Тем боле сладостна была победа.

Сейчас уже, с верхушки жития,
Я вижу свои множества ошибок,
Которыми пестрит вся жизнь моя.
Из пьянок, секса, девичьих улыбок.

Ну а тогда, в расцвете буйных лет,
Я редко задавал себе вопросы.
Что среди многих ведь любимой нет,
И реял в жизни гордо альбатросом.

И крылья мне никто не подрезал,
Я пик не пролетел ещё свой звёздный,
Когда её нежданно повстречал...
Гудел, как улей, наш ДК совхозный,

И пьяные шалили фраера,
К зелёным молодицам приставая,
И молодёжь мочила номера,
Хрящи телес в «Семь сорок» изгибая.

К эстрадникам я заглянул, от скуки,
Те, запотев, играли дикий рок,
Пожал им, вскорости протянутые, руки,
И Рыжего толкнул, легонько, в бок:

«Ну как дела?: - сгримасничал тот: Ясно»
Тут нечего ловить, одна вода,
На выход развернулся, и прекрасно,
Пойду, и прогуляюсь я, тогда.

Выпуливаюсь, летний вечер тих,
И небо в звёздах, будто в изумрудах,
И рвётся из груди не званный стих:
«Зачем я полюбил тебя, Гертруда?»

«Что там за рифмоплёт?» - со стороны,
Девичий слышу голос, мелодичный,
И кто же это там, из под сосны,
Мне вякнул так, довольно неприлично.

Узрел я наконец, метр пятьдесят,
Конкретнее ещё не узнаваем,
То что мне выдало мгновение назад,
Я подошёл: «За что же обижаем?»

В ответ: «И чем же кончилась любовь?» -
«Разводом, четвертинкой из зарплаты,
И ничего не проявилось вновь,
Осталась дочка, встречи той награда».

«К чему же ты печальное поёшь?» -
«Грустим мы чаще, нежель веселимся,
И прожигая годы, не за грош,
То в столбняке замрём, то суетимся».

«С тобой заплесневеешь, мрачный тип» -
«А ты б желала забродить во хмеле,
Среди берёз или зацветших лип,
Чтобы проснулся злой бесёнок в теле?»

«Да где здесь липы видел ты, чудак» -
«Но есть берёзы, и довольно много» -
«Так покажи мне, если это так» -
«Пожалуйста, сто метров лишь дорога».

И, будто её зная много лет,
Обнял рукою и повёл аллеей,
И ничего, что даже выпить нет,
Ведь трезвый я, подчас, ещё наглее.

«А ты откуда?» - хитрый закидон,
Зондировать поверхность всё же надо,
Она со мной попала сразу в тон:
«А с Вашим мой совхоз буквально рядом».

«А скачки тебе наши не дошли?» -
«Нет, заходила, как же, лицезрела,
Немножко поскакала, раза три,
Но мне и дома то осточертело».

«Мне тоже в душу просится покой,
Ты уж прости, как звать тебя?» - «Ирина» -
«Как смотришь ты, пойти ко мне домой,
Попробовать там, кой какие, вина?

Но, видно, ты противник этих дел. –
Я сделал вид что мне довольно грустно:
Ну что уж, пролетел, так пролетел» -
Я голосом играл своим искусно.

Ирина вверх глазёнками стрельнула:
«А ты уже наметил некий план?: -
И мило так ладошками всплеснула: -
Какой же ты, однако, интриган,

Я о тебе наслышана немного,
Что хулиган, нахал, в расцвете лет,
Ответь-ка, чтоб рассеялась тревога,
К тому же знаю я, что ты поэт.

Я очень романтичная натура
Мне сердце будоражит сильный слог, -
Прикинул я, а девушка не дура -
Ты прочитать бы мне своё не мог?»

«Да что ты, Ира, средь ночи, с приветом,
О чём мне петь, о зрелости годов?
Ты это слишком сильно, про поэта,
Но, впрочем, позабавить чуть, готов».

И выдал незатейливый ей стих,
Тихонечко шагая с нею к дому,
Луна светила с неба для двоих,
Влюблённых постоянная знакомая.

«Это твои?» - «Да» - «Очень хорошо,
А мне никто не посвятил ни строчки».
Тем временем с ней к дому подошёл,
Эх, выхватить бы самочку на ночку.

«Да хочешь, я сейчас же напишу,
О нашей встрече, и музон покрутим -
Дверь открываю - Заходи, прошу,
Да не обламывайся, Ира, будет.

Здесь что-то вроде дачи на сезон,
Я не совсем живу здесь, понимаешь» -
Я создал полумрак, врубил музон,
«И что же ты один здесь обитаешь?».

Спросила: «Нет» - из бара достаю,
Бутылку португальского винишка:
«Но суеты людской я не люблю,
Она на нервы действует мне слишком.

Сюда незваный вряд придёт когда,
Поскольку я здесь редко отдыхаю,
Признанием тебя привёл сюда,
И, с маленькою помпою, встречаю».

Разлил я: «За знакомство, в добрый путь» -
Растаял звон бокалов, в горло вира,
Я съел, на закусь, взглядом её грудь:
«Ты начинаешь нравиться мне, Ира».

«Я, почему?» - «Да что неясно тут,
Мне хорошо с тобою, понимаешь?»
А сам подумал, бля.ский бабамут,
Зачем промежность ног соблазняешь?

Она тебе нужна? Ведь, чёрт возьми,
Познав её, ты позабудешь вскоре,
Как ей потом, обманутой, с людьми,
Нести в ладонях маленькое горе?

Встречаться, жить и верить, но кому?
Такому как и ты? Поверь, обманет,
И всё в итоге приведёт к тому,
Что верить никому уже не станет.

Но улыбаясь, глядя ей в глаза,
Я делал вид влюблённого мужчины,
Прикидывая против все и за,
И были на то веские причины.

Ей сердце комплиментами залил,
Всё ближе подбираясь к её заду,
И незаметно Ирочку поил,
Сквозь уши пропуская, что не надо.

В колонках «Смоки» ставили на вид,
Их песни наши чувства отражали,
Какой быть может современный стыд?
Себе вопрос хоть раз Вы задавали.

Так вот и мы, нам было наплевать,
На всё, что там осталось, за стеною,
Ей так хотелось всё мне рассказать,
А мне, чтобы она была со мною.

Сбежав, в квадрат уюта, от людей,
Вином упившись, перестав стесняться,
Желал я одного: «Ир, будь моей»
И соглашалась девушка отдаться.

Средь поцелуев сброшено бельё,
Какая белая, упругая такая:
«Иришка, милая, да ты ещё дите» -
«Да, я девчонка, Коля, соображаешь?».

«Сейчас проверим» - нагло руки в путь –
«Какой ты всё же глупый…»
Я, как безумный целовал ей грудь,
Такие плечи и такие губы.

«Ты насмеёшься надо мной?» - «Да, нет,
Ты ж для меня наивысшая услада,
Ты лучшая награда моих лет,
Мне боле никого уже не надо».

И с нежностью ты уступала мне,
Потомков племя между ног зудело,
Пульсация, как сердца ритм, в елде,
И всё во мне любимой песней пело.

Раздвинув ножки стройные рукой,
В душе самодовольно ухмыльнулся,
Ты вся ко мне прильнула: «Коль, ты мой?..»
И скрытой тайны ласково коснулся.

По телу дрожь пробила, я не смог,
Сдержаться боле, уж ни в коем разе,
В минуты эти даже Господь Бог
Наверняка зашёлся бы в экстазе.

И вот уж тупорылой головой,
Член тычется, ища незрелость щели,
Ты губки закусила... Что со мной?
Я даже начинаю тебе верить.

«Мне больно - член упорно рвался внутрь:
Ну подожди чуть-чуть, я вся немею,
Дышать мне нечем, спазмы ломят грудь,
И страшно так, что вся уже потею».

И понял я, девчонка не врала,
И, хоть не часто светит мне такое,
Я пожелал, чтоб ты ещё цвела,
Своей прекрасной девственной красою.

Я не кретин, я так её хотел,
И понимал, другой не пожалеет,
Я после, забегу вперёд, болел
Душой и телом, что, увы, стареет.

И пусть мне кто-то скажет: «Ты, дурак,
А я бы всунул, не терять же случай».
Где мера чувств, что сделал я не так?
К тому же не такой я злоебучий.

И что я дам разбуженной любви?
Кроме седин подстриженного «бокса»,
Холодной в жилах льющейся крови,
Да пятьдесят на пятьдесят амокса?

И я объятья страстные разжал,
Унять адреналин в себе пытаясь,
Сомнением себя ещё терзал,
Над лакомым кусочком задыхаясь.

«Ну что поверил?» - «Да, прости меня» -
«За что? Что Вы породою такие?
Всё ищите какого-то огня,
А у него далёкие, чужие.

Не все конечно, вот ты пожалел» -
«Зря, что ли?» - «Нет, ведь я всё понимаю,
Что ты б со мной остаться не сумел,
Семья и годы сильно поджимают».

Я согласился, головы кивком,
Мне нечем крыть, во всё она врубает,
Туда подальше бы её в мой дом,
Жаль очень редко он пустой бывает.

Но до утра мы кувыркались с ней,
Нас недоступность даже веселила,
Не помню сколько плоти край моей,
Её край щели жадно посетила.

И лишь заря чуть остудила нас,
И расставанье было сильной ломкой,
Ах этот предрассветный утра час,
И Ирка, уходящая девчонкой…

И вот  глядя в прошедшее теперь,
Доволен даже, что было такое,
Что победил во мне не страстный зверь,
Урвавший в случай тело молодое.

Но разум, и душевное тепло,
И та покорность нежная Ирины.
Уже лет тридцать с той поры прошло,
А как свежи у памяти картины.