В подземке

    Метро. Территория истерических поглядываний на циферблат и показной отрешенности, паразитирующей исключительно на теле толпы. Даже час-пик здесь не кажется чем-то истинно «пиковым», кульминационным. Поезд безропотно плюется потоками очередных хронически суетящихся. Еще не везде опоздали, видать. Запуская пальцы во внутренности комка из чеков, наушников и ключей я незаметно щупаю взглядом вагон. Нда. Если бы апатию можно было бы резать ножом, мой бы быстро покрылся зазубринами. Все очень статично и покорно подвешены между дверью и сопящим в висок соседом - спустите их с паузы, а? Дрейфуют из А даже не в Б, а в букву, которая окажется удобнее. Малейшей червоточины недовольства – и той нет. Ну что за...? Привычка ослабила и выработала антитела дажек вирусу столичного снобизма. Не видать мне эпидемии. Придется болеть водиночку.

    Женщина с электронной книгой в когтистой руке прошлась по мне глазами. Протопталась почти что. Цепко и методично. Возраст ее был пограничным, предбальзаковским, поощряющим флюидные прогулки. Сказывается моя шутовская, выверено деловая экипировка. Костюм и прочие светские радости ради такого дела я одалживал у соседа, но выглядят они на мне до тошнотворного органично.

    Дама мобилизируется. Маршрут ее взгляда словно осваивает челночный бег: пиджак – в книгу – туфли – снова вниз – портфель – вспышка заинтересованности на заостренном лице, рывок подбородком книзу – тканевая удавка хорошего тона на шее, часы, правильная длина рукава...

     Как легко, оказывается, замылить глаза женской таможне. Тонкий слой среднепошибного бизнесмена круче всякого афродизиака. Но нет. Видавшие виды наушники и раритетный кнопочный мп-3 таки заклеймили контрабандой. Меня подсветили и сочли малопригодным кодом для сейфа со «здоровой ячейка общества». А то, как же! Нездоровый код – нездоровая ячейка. Взгляд капитулировал и заинтересованность мной поспешно отошла к арьергарду. И правильно. Не доверяю женщинам, которые бумажному шелесту предпочли сенсоры и щелчки. Стойкое подозрение, что вместо сына они мне когда-нибудь с улыбкой презентуют какого-нибудь биоробота с надгрызенным яблоком на месте родничка.

    Толпа брезгливо поджимает губы, ноги, втягивает в себя животы, силясь не зацепить себеподобных. Смотрят в стену, пол, изрубцованные рекламой стекла. Главное – сквозь, без акцентов.

    До моей станции оставалось примерно три, три споловиной песни Пинк Флойд. Я зажмурился и вжался поясницей в сидение. Голод и усталость отдавались где-то в области солнечного сплетения. Впрочем, я всегда путал их с обычным душевным спазмом. Но осталось ли чем спазмировать?