Ингвар. Сага. Песнь третья

Их называли – викинги.
Морские разбойники.
И боялись нашествий их
как истребляющей болезни
гнойников.
Считалось, что смысл их жизни
бойня,
грабёж,
насилие,
и если в руки к ним попадёшь –
не выживешь.

Мне, пленённой,
уже рабыне,
не грезилось тоже
продлиться днями
и держаться за жизнь
пришлось
израненными
руками.

Всеми силами
для любви -
затаилась…

привилась,
приросла
и

возродилась…

Тоской и презрением
к кажущемуся врагу
мне
не выгнуло спину в дугу,
не горчит
от его
прикосновений…
не бежит
по позвоночнику
боль
искажением
времени…

обронена в душу
соль,
посеяно
семя…

руки мои стали цепче,
крепче
и силой полны иной…
докучливый холод
млечно
немеет
передо мной…
и теперь уж ластится
ветер,
томясь у двери…
И ты –
ты…
так светел…
доверием…

звуки, всплески
крови твоей
и волос твоих пепел
мне в жилы вживлены…
две,
две
жизни –
в одну
возжены…

там,
где было бездонно-темно
и горечь была бесслёзной,
там
только верой одной
успокоились
и прижились
морозы…

Надо мной выть –
выпотели метели…

и мне – БЫТЬ –
пением
колыбельной…

…Вычесаны бока
косматого овцебыка.
Тихим голосом
слегка
прореживаю тьму
протяжную
да скручиваю пряжу,
что жестка
да не белена,
да гляжу туда,
где нам постелено,
думой глажу
вздрагивающие ресницы -
беспокойно
сегодня ему
спится…

и теперь уж не к одному
волнением душу вяжет…
вот же кому
после тебя
в сердце моём
княжить…

…как мне учить его,
как воспитывать,
чтобы он
не за славу,
не за богатство
чтил
тебя?..

как объяснить ему,
для чего нужен меч,
и почему
меч отца своего
надо свято беречь?..

несомкнутых над ним глаз
месяцы -
во что вымесятся?..
какими рубцами
на сердце выкрестятся ?..
какими его делами
чаша весов
перевесится?..

Он – знает,
кому
и почему
он верит…
он – понимает…
и глазами
ищет волну
и бежит на берег…

и пока
безумные воды
без брода
оскалом волн
тебе всё-таки покоряются
и, усмирённые,
к днищу драккара
льнут,
обнимаются –
разветвляется
дерево рода
крови
твоей,
ростком
человеческим
к небу тянется…
окоряется…

и является
он –
якорь мой,
якорь твой
на воде и на суше

и побеждается
его
именем
всякое
малодушие…

и умещаясь
в глазах его,
небо моё теперь высится,
хоть не предвещалось ничем,
никем,
что судьба
так
высветлится…

Он
пока ещё, может быть,
немного несмелый,
неловкий
и
для всего
рода-племени твоего – чужак,
отпрыск рабыни,
пришлый…
лишний рот…
полукровка
глазами охристо-синими,

но ты
сыном  Своим
его признал…

руку ему
дал…

Да,
где есть Бог,
там видно Божье…
и всё то доброе,
хорошее,
что в глубинах твоих хранится -
на поверхность кожи
рук
выходит,
выструивается,
когда ты
невидимой,
скрытой
нежностью
гладишь
его головку…

Передай же ему –
через касание –
всё премудрое,
что знаешь сам…

а голос его
такой же –
спокойный,
негромкий,
наверное, как у тебя,
когда ты
был ребёнком…
и на левой лопатке –
как у тебя –
родинка...

маленьким ручкам
пока не поднять меча
да тяжела броня
с отцова плеча –
крохотной ножкой
топнет он
сгоряча
и прижмётся к руке –
наверно, как ты –
без плача…

ах,
мне бы знать по стопам,
видеть бы  - да не дано,
не  могу -
что Судьбою предложено
вам,
а что -  велено…

на снегу
на берегу
один большой шаг
и четыре маленьких
шага
запараллелены…