Записки... Глава 3

Глава 3. Быт, овцы и прочее

Наверное, неплохо будет подробнее описать повседневные аспекты нашего бытия. Как я уже писала, из-за кризиса и обесценивания денег все наши сбережения пропали. Поэтому не удалось провести электричество, улучшить дорогу до ближайшего крупного села и купить многие необходимые механизмы. Хотя бы доильный аппарат – ведь в начале фермерства приходилось доить по 30 коров,  два, а то и три раза в день. Вся нагрузка приходилась на маму, потому что я была слишком мала, а брат и сестра как раз уехали учиться в Москву. Конечно, они приезжали, помогали, но не могли оставаться на ферме круглый год. Потом, конечно, поголовье  постепенно уменьшалось, и к 2000 году оставалось 5-6 дойных коров. Тогда и я уже подросла, и летом доила самую старую и спокойную – Тучу, и ее дочку Травку.
Зимой ферма освещалась «коптилками» - керосиновыми лампами без стекол, дававшими бледный, дерганный свет и невероятное количество копоти. Они ставились в прибитые к столбам старые чугунные поилки – так было безопаснее, и ни одна глупая курица не могла их опрокинуть. Из-за копоти к весне стены фермы бывали покрыты слоем черного нагара, и каждый год приходилось обметать их и белить разведенной известью. Побелку всегда старались провести до того, как прилетят ласточки – они устраивали гнезда на балках прямо над коровами, и очень ругались, когда их тревожили. Ради ласточек каждую весну приходилось вынимать стекло из одного окна, зато их стая успешно боролась с мошками и комарами.
В десятке метров от фермы стояла наша первая избушка, сложенная из сруба водокачки. Размерами примерно четыре на три метра, она давала нам приют в первые годы после пожара, пока не отстроили первый этаж большого дома. Рядом с избушкой, под навесом, был выкопан колодец, с невероятно чистой и вкусной водой. Он давал воду и нам, и животным. Всю зиму наши дни были разделены  утренним, дневным и вечерним поением. Воду из колодца поднимали блоком, и носили на ферму. Каждая корова  выпивала от 2 до 6 ведер. По количеству выпитого можно было легко предсказывать погоду на следующий день - перед морозами коровы пили много, по 5-6 ведер, а вот перед потеплением могли ограничиться и двумя. Быкам пить вволю не давали, ограничивая двумя ведрами за раз, а лошадь и сама редко выпивала больше 20 литров. Но настоящим мучением было поение овец. Эти истеричные создания, увидев ведра, сначала поднимали невыносимое блеянье. Когда наконец до них доходила очередь, и кто-нибудь перегибался с полным ведром через изгородь, чтобы налить воду в корыто, как все стадо одновременно кидалось к поилке. В итоге обычно половина воды проливалась на нетерпеливые головы, еще половина была выплеснута на пол, а корыто оказывалось перевернуто и затоптано в навоз. Чтобы этого избежать, приходилось балансировать на изгороди, пытаясь попасть струей точно в корыто, попутно раздавая пинки особо наглым, страшно ругаясь и отпихивая свободными конечностями тех, кто норовил отгрызть пуговицы от куртки. Еще одной забавой для овец было успеть запихнуть голову прямо в ведро, отпить пару глотков и резко отскочить. При этом ведро часто зацеплялось за «подбородки» и … Ну да, финал предсказуем – все мокрые и нужно снова идти за водой.  С каким же облегчением мы встречали приход весны!
Еще одной малоприятной процедурой, связанной с овцами, была стрижка. По правилам, ее нужно проводить весной и осенью, когда проходит сезонная линька.
Ах, как красиво и приятно выглядит это все на картинках, изображающих австралийских фермеров! Овечка стоит, спокойная и благостная, а бравый мужичок в пять минут  - вжик! – и настригает гору чудесной пухлой шерсти. Но наши романовские овцы  - это вам не австралийские. Во-первых, стоять спокойно они не желали. Да и вообще с большим подозрением относились к этой затее. Во-вторых, стричь приходилось большими ручными ножницами, специально для этого предназначенными. А ножницы, пусть и специальные – это далеко не машинка для стрижки. Руки страшно болели, на ладонях почти сразу образовывались мозоли и натертости, которые саднило из-за едкого овечьего пота. Да, а в-третьих, овцы жутко воняли. Противный запах, исходящий от шерсти, пропитывал все – одежду, волосы, кожу, и не смывался несколько дней.
Чтобы все-таки постричь овцу, ее сначала нужно было поймать. Это не так просто, даже в маленьком загоне, поскольку эти животные достаточно сильны и абсолютно непредсказуемы. Обычно я заходила в загон, выбирала «жертву» из панически метавшегося стада и старалась вцепиться в густую шерсть на загривке. Часто овца вырывалась, протащив меня за собой и пару раз пристукнув об стенки загона. Примерно со второй попытки удавалось зажать животное в угол, зажать голову между коленями и вывести на улицу. Там овцу валили на расстеленную мешковину и связывали ноги, что не мешало ей брыкаться и пытаться ускакать на четвереньках. Старые, многое повидавшие матки скоро успокаивались и блаженствовали, когда тяжелая, свалявшаяся шерсть падала с боков. Другое дело – молодые ярки и бараны. Некоторых приходилось стричь вдвоем – один держал голову и ноги, а второй работал ножницами.
Остриженные, овцы превращались из серо-желтых толстушек в синевато-стальных мосластых «антилоп», которых теперь почти невозможно было изловить – пальцы соскальзывали с короткой жирной шерсти.
Вообще, близкое знакомство с романовскими овцами убедило меня в том, что эти существа никак не относятся к «кротким агнцам». Овцематки часто бросают ягнят, а чужого отпрыска никто не подпустит к вымени. Практически после каждого сезона окота у нас на руках оставались 2-3 новорожденных «отказника», которых приходилось выпаивать коровьим молоком из бутылочки. Первые пару месяцев это были чудесные, ласковые зверушки, прибегавшие на голос, хватавшие  маленькими ротиками за пальцы, куртки, уши – смотря до чего они успевали дотянуться. Казалось, из них вырастут такие же ласковые и спокойные овцы и бараны. Но увы – проходило некоторое время, ягнята переходили на траву и сено, и совершенно забывали своих кормильцев. При виде протянутой руки эти параноики ударялись в панику, как будто никогда не видели человека. Подросшие барашки очень часто становились агрессивными и бодались. И я вас уверяю, когда в ваше седалище врезается тридцатикилограммовая туша на полной скорости – это не так забавно, как кажется со стороны. Причем барана, решившего во что бы то ни стало забодать выбранную жертву, не остановит уже ничто. Он даже может в кровь разбить лоб, но все равно будет  продолжать атаки.
А еще овцы абсолютно безразличны к смерти – и это их положительная черта. Например, коровы или козы очень хорошо понимают, что их ведут на убой, и не переносят запах крови или внутренностей. Коровы еще несколько дней будут обходить место, где разделывали тушу, и нервно мычать. Овцы – нет. Стадо может спокойно пройти мимо развешенной на просушку шкуры их товарища, обнюхать ее и невозмутимо начать щипать траву.
Только невозмутимое отношение к смерти, вкусное мясо и быстрый рост и примиряют меня с непроходимой овечьей тупостью. 
Много «веселья» доставляли нам племенные быки. Каждое лето, отъевшись после зимы, они начинали мечтать о приключениях. Самым невинным развлечением являлись проезжавшие через пастбище дачники. Представьте себе ситуацию: вы спокойно едете на велосипеде по деревенским просторам, вдалеке пасется стадо коров… и тут из кустов выскакивает огромный бык (весом этак в полтонны) и начинает прыгать вокруг, ревя и тряся рогатой башкой! Представили? В общем, скорость кручения педалей приближалась к скорости звука, а калитка, ведущая с пастбища, закрывалась очень быстро и тщательно. Причем, ни один наш бык за все время ни на кого не напал и не ранил. Просто у них такое чувство юмора, судя пор всему.
Куда менее невинными проступками были регулярные побеги в колхозное стадо, которое периодически гоняли мимо нас с дальних пастбищ. Чаще всего беглеца успевали перехватить до того, как он изящной «ласточкой» перемахивал через забор (ломая копытами пару жердей) и присоединялся к сотне колхозных «красоток». Щелчки кнута и грозный рык Герды быстро вправляли мозги большинству быков, но порой приходилось гоняться за беглецами почти до сельской фермы – все 6 километров. 
К каким только ухищрениям мы не прибегали, чтобы остановить побеги! Стреноживали, надевали ошейники с привязанными жерновами и бревнами… Вечер – большой, тяжелый бык черной масти с белой метиной на лбу – умудрялся перепрыгивать изгороди даже с бревном, и однажды после очередного побега мы долго не могли его отыскать. Помогла Герда, внезапно очень развеселившаяся и запрыгавшая вокруг кустов на опушке леса. Подойдя ближе, увидели печально пыхтящего Вечера, стоявшего между деревьев, как лайнер на якоре. Оказалось, что бревно заклинило между двумя ольхами и «поймало» быка за шею.  Пришлось отпутывать страдальца и гнать домой. Впоследствии, кстати, мы продали Вечера в то самое колхозное стадо, куда он так стремился.