Я Нус!. Глава 3 Прямой удар

                «И помни, что коронный твой – прямой!»
                В.Высоцкий.
                «У сильного всегда бессильный виноват»
                И.А.Крылов.

Отлично Роман понимал Ленуаллу –
По что он по книгам соскучился вдруг:
Препятствовать должен варягу-нахалу
В контактах прямых, свой имея досуг,

С работниками из Отдела Европы.
Увидев Романа, опешил слегка:
Враг старый его вдруг покинул окопы
И был виз-а-ви, прибыв из далека.

Поэтому Жилин сама был учтивость.
И так направлял светски он разговор,
Что повод не дал Ленуалле спесиво
Спровадить Романа обратно на двор.

Беседу тянул наш Роман терпеливо
И светски, ведя диалог не спеша.
И бегали глазки Амвросия лживо,
Поскольку в беседе желал антраша.

Затягивая с Ленуаллой беседу,
Гайдалову Рома тайм-аут давал,
Чтоб сам он, один, разобрался в тех бедах
И чтоб завершил он победой финал.

И время немного прошло от начала
Беседы, а Жилина клял уж в душе
Амвросий («хоть к чёрту б с рогами пропал он!»),
А время ушло безвозвратно уже.

Контакт бесконтрольный Гайдалова с Майей
Тревожил Амвросия больше всего:
Куда повернёт она – кто её знает
И сколько опасностей есть от него?

И надо успеть перехват ему сделать,
Пока он всё тайное не обнажил,
Пока рассказать она всё не успела
И бед Ленуалле он не натворил.

Но медленно, плавно текла их беседа
И паузы строго Роман рассчитал.
А время уже приближалось к обеду,
Но тем злободневных наш Жилин набрал.
Уроки полемики у Ленуаллы,
Уроки его демагогии всей
Усвоил Роман, как Амвросий бывало
С Вязанским вёл споро в манере своей.

И Юра успел, что положено, сделать.
Все тайные козни Гайдалов раскрыл,
Вступил в поединок с «противником» смело –
И вот уж в гостиницу он заспешил.


В Гостинице старенькой, перед обедом
Роман и Юркольцин к Рудольфу пришли.
Роман изложил с Ленуаллой беседу,
Что там состоялась от Руди вдали.

Юркольцин в роскошном, мохнатом халате
Сидел в своём кресле за круглым столом.
Он только что выложил, время не тратя,
Рудольфу про Майку, сказав обо всём.

По комнате медленно Руди шагает
И думает, что же ответить ему.
Он сам эту Майю доподлинно знает
И всю ситуацию знает саму.

Но вот в коридоре шаги заспешили.
– Юрок возвращается, – молвил Роман.
– Ну что же, вопросы мы все обсудили,
Давайте обедать, – сказал Капитан. –

Геннадий, ты вместе обедаешь с нами?
– Нет, я у Вязанского буду в обед.
Там много у нас разговоров. Мы сами
Наметили много по темам бесед.


Роман против двери стоял. И он первым
Увидел вошедшего в двери Юрка.
Хоть Рома имел тренированны нервы,
Но был в обалдении Рома слегка:

Он вытаращил свои тёмные очи,
И брови поднял, и раскрыл он весь рот.
Тогда обернулся к Гайдалову прочий,
Имевшийся в номере, сборный народ.

– Что всё это значит, стажёр? – молвил строго
Быкоцкий, увидев такого Юрка.
Гайдалов же молча стоял у порога
И руку держал навесу он слегка.

Да, предосудительно выглядел Юра:
Залит синяком был его левый глаз,
Нос был деформирован против натуры
И чёрные губы распухли как раз,

Залеплены пальцы руки пластырями –
Видать, он не даром сжимал свой кулак, –
И тёмные пятна большие, с краями
Неровными были на куртке. Вот так.

И хмуро ответил Гайдалов: – Я дрался.
– И с кем же успели подраться, стажёр?
– Дрался с Турбенёвым.
– Откуда он взялся
И кто этот рыцарь с Европиных гор?

– Сотрудник один молодой из Отдела, –
Юркольцин тут нетерпеливо сказал.
Он молча следил за развитием дела
И с кислою миной недоумевал.

– Кадет, почему подрались с Турбенёвым?
– Нахально он девушку там оскорбил, –
Сказал, глядя Жилину в очи сурово, –
Потребовал я, чтоб прощенья просил.

– А дальше?
– И мы подрались. – Рома Жилин
Чуть-чуть, одобряя, кивнул головой.
Юркольцин поднялся (суставы заныли),
Прошёлся по комнате, тесной такой.

Потом перед Юрою остановился,
А руки в карманы убрал глубоко:
– Я так понимаю, кадет порезвился
И мерзкий дебош он устроил легко.

– Нет.
– То есть, как «нет»? Вы в Отделе избили
Сотрудника!
– Да. Но иначе не мог.
Я должен заставить был, чтоб попросили
Прощенья у девушки, дать им урок, –

И снова уставился Жилину в очи.
– Заставил? – поспешно спросил тут Роман.
Но Юра ответил уклончиво очень:
– Ну, в общем, потом извинился пацан.

Юркольцин сказал раздражённо Роману:
– А, чёрт! Ну при чём же тут это, Роман?!
– Ах, вы извините! Я больше не стану, –
Смиренно и тихо ответил титан.

– Во всяком случае, всё выглядит это,
Как мерзкий поступок, отвратный дебош.
Послушайте, Юрий – сказал он «кадету», –
Я верю охотно, что это не ложь

И действовали вы из самых похвальных
И лучших своих побуждений. Но вам
Придётся вернуться в Отдел специально
И там извиниться. По чести и сам.

– Пред кем извиняться? – спросил быстро Юра.
– Перед Турбенёвым, во-первых делах.
– Ну а во-вторых?
– Во-вторых же культура
Велит повиниться начальству, «в верхах»:

Тобой оскорблён и начальник Отдела.
– Ну нет, – сказал Юра.          
– Придётся.
– Нет, нет!
– Что значит «нет-нет»? Драку эту ты сделал
И ты извиняться не хочешь, кадет? –

И голосом ровным ответил Гайдалов:
– Не стану виниться перед подлецом.
– Молчать! – проревел тут Быкоцкий. – Сначала,
Стажёр, подрасти, перестань быть юнцом! –

И в номере тут воцарилось молчанье.
Юркольцин был Юрой весьма изумлён:
Как мог сей мальчишка, презрев почитанье,
Назвать подлецом, властью кто наделён?

А Жилин, прервав своё стен подпиранье,
Спокойно к Гайдалову тут подошёл
И руку с широкою, сильною дланью
Кладёт на плечо («я ценю хорошо!»),

И молвит: – Простите, Рудольф-свет-Натаныч,
Но кажется мне, надо дать рассказать
Гайдалову всё по порядку. Без раны
Душевной свою информацию дать.

– А кто же мешает стажёру? – сердито,
Не глядя на Юру, Быкоцкий сказал.
И Руди показывал всем своим видом,
Что он не доволен за этот финал.

– Рассказывай, Юра, – сказал ему Жилин.
– А что тут рассказывать? – начал малёк
Спокойно. И вдруг закричал, будто били
Мальчишку, так бурно страдает Юрок:

– Ведь это самим всё вам надо увидеть!
Самим всё услышать, из первых из уст!
Ведь их, дураков, в ихнем нынешнем виде,
Спасать надо, словно из страшных из уз!

Вот вы всё твердите: «Отдел самый лучший!
Он самый главнейший в Управе Отдел!»
А это притон! Вам за дымом летучим
Не видно их сути, их мерзостных дел!

Здесь люди не просто работают – плачут!
Их давит тоска безысходности, да!
– Спокойно, кадет!
– Не могу я иначе,
Пока над людьми здесь такая беда!

Но этот мерзавец, взяв власть в свои руки,
Активно ведёт огражденья процесс
Себя от влияния дела в науке,
Им личная власть поважней, чем прогресс.

Науськивает дураков, с целью дальней,
На девушку, что там у них СНС.
Куда же вы смотрите, вы, Генеральный
Инспектор, гроза нечестивых небес?!

Закрыть заведение в полном составе
И эвакуировать на Материк
Давно уж пора. И «в карболку» направить,
Чтоб стал человечнее злобный старик!

 А то под влияньем его атмосферы,
Они озвереют, кусаться начнут
И на четвереньках, как дикие звери,
Они всё крушить в Управленье пойдут.

– Юрок, успокойся и всё по порядку
Ты нам расскажи, – тихо молвил Роман. –
Сказал ты достаточно здесь для разрядки
И надо рассеять эмоций туман. –

И мысленно руки Роман потирает:
По максимуму оправдал всё малёк!
Красиво парнишка при всех «умирает»!
Но только для «смерти» не вышел ведь срок!

И Юра им всё рассказал. Как он встретил
Знакомую Майю, с которой давно
Он дружбу водил. Веселее на свете
Её не сыскать было. Но как в кино,

Вдруг переменилось её поведенье.
И брызнули слёзы из Майкиных глаз.
И понял Гайдалов вот в это мгновенье,
Что надо вмешаться немедля, сейчас.

И начал «вмешательство» он с Турбенёва,
Что весь до того дикой шерстью оброс,
Что верил в любое поганое слово,
Когда здесь до Майки касался вопрос.

Как Юра заставил того Турбенёва
С Чехониным «поговорить по душам»
(«Слабо напрямую вам встретиться снова?
Посредника ищешь, выходит, ты сам?»).

Как выяснилось, что Чехонин ни разу
Не звал Турбенёва «месье подхалим»
Иль «бездарь». Что всё это – сплетен зараза
И всё клеветы ядовитейший дым.

И что Турбенёв и не подозревает,
Что ночью был сам он не раз выводим
Из комнаты Майки. И Майка моргает
И видит: источник сих сплетен один.

И как у Дикого забрали гитару
И ясно услышали: не распускал
Он слухов чудовищных про эту пару –
Гозанов-Алёшина. «Кто вам сказал?»

И враз обнаружилось: это проделки
Амвросия. Как возвратился с Земли,
То начал интриги шулёр этот мелкий
И все постепенно к раздору пришли.

Начальник Отдела, «Великий Вязанский»,
Не может, конечно, про это не знать:
Ведь он с Ленуаллою в дружбе гигантской,
Не может теперь без него управлять.

А раз он начальник – то главный виновник
Всего, что творится в Отделе его.
Ведь он не учёный, а просто чиновник,
Бездарный, но хитрый, помимо всего…


Рудольф молча комнату мерил шагами
И руки свои за спиною сцепил,
А голову вниз опустил. И глазами
Ни слов, ни намёков он не говорил.

Роман, прислонившись, стоял возле двери.
Юркольцин сидел за рабочим столом.
И кажется, что Генеральный не верил,
Что план  его тщательный пущен на слом.

В отчаянье он наблюдал, как мальчишка
Шутя, сокрушает продуманный план.
И трое (все трое! Ну это уж слишком!)
Внимали, как суть излагает пацан.
А Юра Гайдалов рассказывал страстно,
Взволнованно. Руку свою в пластыре
К груди прижимал. И тревожно, и часто
Смотрел на Романа в серьёзной игре.


…– Я не узнавал их Отдел. Что с ним стало,
Пока на Земле я полвека прожил?
Я в жизни не слышал, хоть всяко бывало,
Чтоб этак о людях мне кто говорил.

Вязанский живёт, как тиран и диктатор
И в той атмосфере, как рыба в воде.
К Амвросию лишь своему тароватый,
Всех прочих же держит в железной узде.

Он всем – обязательный, вечный соавтор
И мимо него ни один не прошёл.
Диктует он волю свою, как диктатор,
А не подчинишься – сотрёт в порошок.

И все его люди тирана боятся:
Управы же нету давно на него.
Вот Лермочкин был – так пришлось им расстаться:
Буквально ведь выжил Вязанский его…

Конечно, никто из них не отрицает
Заслуги Вязанского в том, что Отдел
По праву ведущим в Управе считают,
Он много чего по хозяйству успел:

Сменил он компьютерный парк за три года,
Во всех помещениях сделал ремонт.
И материальное «благо народа»
В Отделе Вязанского, видно, закон.

И каждый согласен с устойчивым мненьем:
Вязанский в хозяйстве своём преуспел.
И пользуясь славою по Управленью,
Он вывел в престижные Евроотдел.

Но только внутри у них – полный упадок
Морали и нравов. Научный же зам –
Амвросий, – наводит там новый порядок
И руководит коллективом он сам.

Он осведомитель сам и провокатор
У шефа Вязанского. Он для него
Всевидяще-слышащий суперлокатор
И не упускает из них никого.

И распространяет он сплетни и слухи,
Чтоб ссорить надёжно их между собой.
Он их разделяет, чтоб властвовать, в духе       
Макиавеллизма, в чём истый герой.

Здесь есть молодая сотрудница Майя,
По Евроотделу она СНС.
Её я давно, с доземли ещё, знаю.
И вот «средоточием стала чудес»

И центром интриги. Как видно, помехой
Ему в его деле явилась она.
Её объявил он тупой неумехой
И должность свою занимать не должна.

А всё потому, что она это видит –
Интриги и сплетни его и т.д.
Но дисциплинарные вяжут вериги
И через начальство не ступишь нигде.

Так он сразу двух кавалеров приклеил,
А так же придумал, что передрались
Они из-за Майки. Он это умеет.
И сплетни об этом так хитро сплелись.

По сплетне, она выдаёт им авансы,
А те – как молоденькие петушки…
И он сообщает такие нюансы,
Такие детали, дела и грешки…

И вот цель достигнута: все трое в ссоре.
И склоки Отдел затопили совсем,
И жизнь порождает не радость, а горе,
Унынье и злобу. И тошно здесь всем.

И все – за глаза! – «бездари» и «кретины»,
И все – «недоучки», и все – «сопляки»
И волосы дыбом от этой картины
Вставали, и боль разрывала виски.

И главным виновником всех безобразий
Назвали Инспектора дружно они:
Юркольцин Геннадь Николаич. Да разве
Инспектор тому Ленуалле сродни?... –

Гайдалов запнулся и паузу сделал.
Быкоцкий тотчас на него посмотрел.
Юркольцин сидел и прищуряся зело
Играл желваками и громко сопел.

…– Отказывался я ушам свои верить.
Инспектор собою всё это прикрыл,
А сам между тем, без стыда и без меры,
Повсюду любимцев своих насадил.

Один из «любимцев» – Вязанский «Великий».
Простых же работников он, к мелочам
Придравшись, снимает. И в массе безликой
Шлёт на Материк, чтоб расправиться там… –

…Стажёр перервался и дух переводит.
Директор Быкоцкий с усмешкой сказал:
– Ну что ж, Генеральный Инспектор. Выходит,
В главнейшем Отделе здесь полный завал.

Похоже, что так и во всём Управленье:
Как волки с овечками «дружно» живут.
«Флажками волкам» ограничь ты движенье,
Не то всех овечек те волки сожрут.

– Ребята прислали, Геннадь Николаич,
Как парламентёра из стана врагов,
Чтоб сделали вы что-нибудь, я не знаю.
И вы лучше сделайте, так как готов

Там сам коллектив, да чего-нибудь сделать.
А будет, скорее всего, самосуд,
Поскольку их нервы стоят у предела
И кое-кому они крови прольют… –

Юркольцин сидел за столом в своём кресле.
И старое было такое лицо,
И жалкое, и величавое вместе,
Как будто обиженным был он отцом.

И Юра, взглянув на него, растерялся.
В растерянности он на Рому взглянул,
Как будто поддержки найти попытался.
Но Жилин опять чуть заметно кивнул.

С усильем заметным сказал Генеральный:
– Да, меры, как видно, придётся принять.
– Устрой им собранье, ведь это банально.
И всё напрямую ты можешь узнать.


Не зря возлагали надежды большие
На Юру-малька и Рудольф и Роман.
По максимуму оправдал он такие
Надежды и был им доволен титан.

«Коронный удар» это был у Рудольфа:
«Прямой». Самый верный его был «патрон
Любимого Герцога». Малая долька
«Обоймы» его, чем он был наделён.

Ведь в мире Юркольцина и Ленуаллы
«Прямого удара не держит никто».
Но в чистые души, которых так мало,
Удар тот не может попасть ни за что.

Юркольцина тщательный план развалился
На двадцать кусочков. И из за кого?
Сопливый малёк, что к тому не стремился.
Не зря, видно, брать не хотел он его.

И хочешь – не хочешь, а принять придётся
Навязанный этот невыгодный бой,
«Стать казни участником», как назовётся
Сия ситуация «папой Дюмой».

И метод открытый навязан некстати,
И времени нету вмешаться в процесс,
Пошедший со скоростью взрывных реакций.
Да, самое главное – время в обрез!

Инициатива же в важном «сраженье» –
В чужих, не подвластных Геннадью руках:
Рудольф – сам Директор и здесь его мненье
Тяжёлою гирей на этих весах.

Свидетели же – неудобные зело:
Директор и сам предКОМКОНа Рудольф
И верный помощник, титан этот смелый
И непримиримый играет здесь роль.

И тут, Генеральный Инспектор, придётся
Перед обстоятельством выю склонить,
Которое волей чужой создаётся,
Рукою своею друзей тех казнить.


–… За эти слова вы ответите тоже, –
 Сквозь зубы Вязанский в ответ процедил.
– Молчи! – прокричал Турбенёв. – Невозможен
Любой оборот, чтоб он не перебил!

Как смеет, товарищи, этот подонок
Всё время Инспектора перебивать? –
Он с Юрой сидел. И души его стоны
Гайдалов душой своей мог ощущать.

Юркольцин тот шум переждал и продолжил:
– Всё это так мерзко, что я исключал
Возможность саму, чтоб дух зла этот ожил,
И это явление я не искал.

(Гозановский опыт, рассказанный тихо,
Юркольцина, видимо, не научил.
А ведь про его персональное лихо
Юркольцину Горбиков сам сообщил.)

И лишь посторонний пришёл к вам товарищ,
Мальчишка вмешался и стал ворошить
Гнездо, как поднялся тут дым от пожарищ
И срочно пришлось мне пожар тот тушить.

Да. Всё омерзительно. Не ожидалось
От вас, молодые, подобных делов.
Как просто в действительности оказалось
Вернуть в джунгли вас от моральных основ,

Поставить вас сызнова на четвереньки –
Начальник ваш, честолюбивый маньяк,
Один интриган из плохой деревеньки,
Десяток годов вы пожили вот так –

И тут вы согнулися и озверели,
И весь человеческий облик исчез.
И песни навязанные вам запели –
И вот превратился Отдел в дикий лес.

Какой стыд и срам! Молодые ребята,
Весёлые, честные. Жить бы да жить.
Не так начинали работу когда-то,
Когда-то мечтали любить и дружить.


Юркольцин и здесь говорил лицемерно
(«Двуглавого Юла» он роль исполнял).
Волков он с ягнятами путал усердно
И в речи своей он ягнят обвинял,

Мол, вы виноваты, что «есть» себя дали!
Подумаешь, волки! Их двое всего.
А вы бы на ихни клыки наплевали!
Победу бы вырвали вы у него!

Сам «волк», он о «волчьих» радел интересах.
Но вынужденный защищать тех «ягнят»,
По своему он перекраивал «пьесу»,
Чтоб был защищаемый делу не рад.

И что представляет собой Ленуалло,
Означенный им, как «плохой интриган»,
Отлично он знал. Чернопрудов нахала
Давно Генеральному «сунул в карман».

Моральные качества этого монстра
И как он работал, отдельцев губя,
Ценил наш инспектор высоко и остро
И очень полезным считал для себя.

И если б не «залп» сокрушающей силы
«Прямого удара», что Руди послал,
Оставил бы Гений дела все, как было,
«Волков» бы не тронул, «ягнят» покарал.

А всех безобразий означенных факты,
Казённым изложенные языком,
Рассудочно и с соблюдением такта,
Инспектор имел в ноутбуке своём.

Но он собирался те факты КОМКОНа
Использовать вдумчиво, но для себя,
По тихому, не прикасаясь к закону
И выгоду личную очень любя.

Но Руди сидел за столом на собранье,
Внимательно слушая странную речь.
И значит, исполнить он должен деянье
И все безобразия эти пресечь.


Юркольцин прервал своего красноречья,
Сверкающий брызгами слов, водопад,
Разящего этих ребят, как картечью.
И вот, наконец, он взглянул на ребят.

«Эх, всё это зря сейчас, все мои речи,
Им не до меня, пропадает заряд.
Уж слишком момент их судьбы быстротечен
 И сети свои расстилаю я зря».

Научники сели отдельною кучкой
И ненависть брызгала прямо из глаз
Туда, где сидели Вязанский с подручным,
Который смирнёхонек был в этот раз:

Ведь ненависть их не была уж бессильной
И ей не могли наслаждаться они.
Юркольцин снабдил её силой обильно
И как за барьером сидели одни.

– Ну ладно, – закончил Инспектор собранье, –
Начальника нового скоро пришлют.
Два дня отпускаю на митингованье
И на размышленья, дела как пойдут.

Сейчас же идите, покорны «ягнята» –
Они, понурившись, поднялись, пошли.
Оплёваны были в итоге ребята
И все их надежды, как даром прошли.

А ведь и Гозанов, на Землю убывший
Под маскою Гоголя, сказки писал,
Как та молодёжь, чей «позор, стыдобище»
Инспектор спесивый в собранье карал,

Боролася с этим его «головою»,
Внимания не обращая на то,
Что «парил кнутами с горилкой». Такое
Из этих ребят не забудет никто.
И по многолетнему опыту знала,
Борясь с «головою», сия молодёжь,
Что «шпага сильнее ножа и кинжала»
И «обуха плетью не перешибёшь».

А жаловаться на судьбу – бесполезно:
Все жалобы И.О. всегда отдавал
Вязанскому: «Ты разберись скрупулёзно
И сделай положенный делу финал».

Вязанский же тщился мозгами тупыми
Понять ситуацию: ну почему
Быкоцкий молчит? Почему он не с ними?
Ведь он же Директорство «сделал» ему!

Он медленно встал на слабеющи ноги,
Вплотную к Юркольцину сам подошёл:
– Вы чините самоуправство! В итоге
В программе научной здесь будет прокол! –

Юркольцин гадливо рукой отстранился:
– Программа? Послушайте, Виссарион,
На месте на вашем так я б застрелился,
А вы о программе пускаете звон.

Снимаю я с должности вас завотделом
И званья Директора зама лишу.
Пусть новый Директор решит ваше дело.
Амвросия тоже в приказ я впишу. –

Да, «честолюбивый маньяк» у кормила
Отдела был Гене прекрасно знаком,
Когда «мушкетёрская» жизнь их тащила
И был знаменит он своим кулаком.

Но Гению в руки «Портос» не давался:
И так в этой жизни везло дураку.
И вот этот случай теперь представлялся:
Впервые так не повезло кулаку.

И Виссариолна с Отдела снимая,
Юркольцин преследовал тайную цель:
Пускай Чернопрудов к нему подъезжает,
Чтоб он угодил в пресловутый «портфель».


– А знаешь, Вязанский, пожалуй, считает,
Что он незаслуженно здесь оскорблён.
На славу свою, видно, он уповает:
Ведь лучший Отдел. И ключом наделён. –

Промолвил Рудольф, на Юркольцина глядя.
– Вязанский не интересует меня
(«Чего заниматься законченным дядей:
Он будет в «портфеле» чрез четыре дня».)

А мне интересно найти объясненье
(Вне связи с Вязанским), какою тропой
Шли эти ребята в своём поведенье.
И как докатились до жизни такой? –

Быкоцкий с минуту молчит, размышляя
(«Вот номер! Ужели не ясно ему
Как жизнь в обстоятельствах судьбы ломает?
А фактор Вязанского уж ни к чему?»)

– И как же по-твоему? – Руди с вопросом
К нему обратился, пытаясь узнать,
Как думает он и с каким перекосом
Он хочет в сём деле «ягнят» обвинять.

– Гипотеза есть у меня. Полагаю,
У них уж исчез некий иммунитет,
Что вредное в обществе сам различает
И правильный даст на вопросы ответ.

Но собственные не исчезли задатки,
Толкающие их от общества прочь.
И вот докатились до ручки ребятки
И надо им в этом немного помочь.

– Попроще.
– Пожалуйста. Вот для примера
Возьмём мы тебя, Что б ты сделал, когда
К тебе подошёл сплетник без чувства меры,
И так заявил он тебе без стыда,

Что, скажем, Роман сам продукты ворует,
А после на рынке их все продаёт.
Ты сплетников видел, твой разум их чует
И ты бы посла его… э-э… пусть идёт.

А наш же кадет, про такое услыша,
Всё б принял за правду и вмиг полетел
К Роману, чтоб тот объясниться с ним вышел
И правды добыть от него захотел.

И сразу бы понял, что сплетня всё это,
Что чист перед обществом Жилин Роман
И нету нелепей на Рому навета,
И тот, кто сказал, тот посеял дурман,

Вернулся бы он и побил негодяя.
– Ага, – с удовольствием молвил Рудольф.
– А наши ребята в Отделе не знают,
Какая у правды великая роль.

Ещё не как ты они: в гадости верят.
Но уж и не Юра: пойти и побить,
Поскольку из гордости всё не проверят,
А будут в душе яд обиды копить.

И будут обиду лелеять и холить.
(«Ах… вот как…»)
– Ну что ж, – усмехнулся Рудольф, –    
Философский вывод сей можно позволить
(Поскольку ты выполнил главную роль).


Вязанский-гигант приуныл и пал духом:
Остался без должности он и ключа.
И тут подкатил мужичонка без уха –
Лукич Чернопрудов, соблазны шепча.

И был наш Лукич с неразлучным портфелем,
И стал он его не спеша вербовать.
Он стал заливать его раны елеем
И горы златые ему обещать.

Вербовщик известен был Виссариону,
(А тот свою деятельность не скрывал).
Но сам не решился он определённо
На то, чтоб Лукич его завербовал.

И выиграть время чтоб с кем для совета,
Вязанский стал время усердно тянуть.
Согласье он дал на контракт, но при этом
Он цену загнул, не стесняясь ничуть:

Во всех должностях чтобы восстановиться,
Ну, в крайнем случае, Европу иметь.
Лукич стал в портфеле своём быстро рыться,
Чтобы вербануть великана успеть.

Но всё это было так, мелочь: с запросом
Вязанского мелочь в сравненье не шла.
И повременить он решил с тем вопросом,
Чтоб провентилировать с шефом дела.

Расставшись с вербовщиком, он возвратился
Домой. И – о чудо! – его поджидал
Старинный знакомый. Он подсуетился
И Жилину «аудиенцию дал».

«Вот с кем посоветоваться очень можно:
Советник был мой. И не ссорились с ним.
И о Лукиче он сказал осторожно,
Что тот подъезжал с предложеньем таким.

Рудольф это место в рассказе предвидел
(Не сложно предвидеть, коль Гения знать!)
И Жилин имел полномочия в виде :
«Что делать с Вязанским и что подсказать».

Рудольф о «портфеле»-контракторе знает.
И знает, что люди, столкнувшися с ним,
Исчезли бесследно. И он предлагает
Роману, чтоб был ход беседы таким:

«Иди к Лукичу. И заинтересуйся
Портфелем его. И его уничтожь.
И сбудется то, что сам, сколько ни дуйся,
Не сможешь достигнуть, едрит твою вошь!»

Вязанский, как водится, долго не думал
И сделал, что Жилин Роман подсказал.
К нему Чернопроудов пришёл и без шума
Поставил портфель, плащ чтоб снять не мешал.

Воспользовавшись этим промахом явным,
«Портфель» он схватил и его разорвал.
Но был при защитах «портфель» этот славный
И ими Вязанский сражён на повал.

И несколько лет провалялся в постели,
Пока его Савва не восстановил.
За подвиг за сей наш герой в самом деле
Своё повышение и получил.

Он стал по хозчасти Директора замом.
Вот эта работка ему по плечу!
Но только богов не касался уж сам он:
Одни «жаббервоги» нужны силачу.