Наш город

     В городе не ходит бесплатный транспорт.
Люди завернуты в шубы и шали.
В глазах каждого попадающегося мне на встречу человека плачется тоска.
Я знаю, что  если подойти к этой девушке – она не скажет своего имени. Она не стесняется и не опасается личных вопросов – не помнит.  Зато она легко  подскажет мне расписание пригородных автобусов, брошенных, как котята, на узкую периферию рязанских  дорог. В теплоте ее варежек несколько колец  от нескольких мужей. Одно – поржавевшее серебро. Другое – проще, ободок шире, мраморного оттенка.
 - Алиса ( к счастью, я помню все имена), как поживает тот, кому  принадлежит  первое?
Неохотно медленно  оборачиваясь ко мне, она смотрит прямо. Тихим голосом:
- Он работает на заводе. В ночные смены.  Живет с матерью, болеющей скарлатиной.
- Ты навещаешь их дом?
- Нет. Про второго Вам тоже не резон спрашивать. Он совсем сжался. Посещает  курсы верстальщика, разводит птиц, но ничем не окрылен.
 - Встречается ли он с друзьями?
 - Они приходят к нему сами. К сожалению, женщины спешат быстрее одеться и исчезнуть. А мужчины  более неприхотливы – выпьют рюмку вторую, молчат  и с места не сдвигаются. Насколько я знаю, ни те, ни другие ему не в тягость. Рассказав  немного о делах насущных, он мгновенно расстраивается и мечтает уснуть.
 - Ты не поддерживаешь его, Алиса?
- Нет. Подождите минуточку…
Алиса снимает варежку и набирает номер. Она звонит своей тете. Виктория – стареющая актриса рязанского театра – живет со стареющим  мужем в любви и понимании. Чем бессильнее они становятся, тем с большей страстью жалости смотрят друг на друга – так проводят свои последние дни многие пары нашего города.
 - Тетя Вика, я сегодня иду в гости: смогу приехать только в половине девятого. Да, к нему. Да, выписали. Быть мягче? Конечно. До встречи.
Алиса прячет замерзшую руку обратно в варежку.
 - Значит, ты направляешься к Валентину?
 - Да, Вам уже сообщили, что его выписали.
- Сообщили обо всем, кроме его нынешнего состояния.
- Валентин по глупости заработал сердечный приступ.
 - Нет, Алиса, он зарабатывал его совершенно осознанно все эти годы мучений и безысходности.
 - Постоянство безысходности – самые крепкие узы, существующие между людьми этого города.
 - Нет, Алиса, ты утрируешь, между вами нет даже этих уз. Кстати, у половины жителей сердечная недостаточность.
 - У Валентина ее никогда не было.  Мне стоит поспешить на автобус. Он придет  точь-в-точь через восемь  минут.
На блеклой табличке расписания мы с вами найдем подтверждение словам Алисы и отпустим ее. Можно долго смотреть вслед ее снисходительной грусти. Алиса остается неизвестным  городским сокровищем.

     Небо охватывает тягучая пелена сумрака. Снег падает тяжелыми хлопьями. Ни один  прохожий не смотрит на часы: сейчас около шести. На остановках многолюдно. Но сложно обнаружить и капли радости в лицах возвращающихся с работы. Для этого человека ( Видите, да? В  клетчатом старом пальто, с тяжелым портфелем.) тоже привычно из вечера в вечер ждать пятый автобус, подъезжающий ровно в семнадцать сорок.
 - Виктор, вы сегодня наконец уладили отчеты?
Да, был неожиданно продуктивный день. Секретарь не опоздал, верстальщик тоже  - мы изрядно долго трудились.
 - Марина в отпуске?
- Конечно, в декретном. Еще шесть месяцев. Все говорит о переезде.
- На другую квартиру?
- Нет, отсюда.
- Из города? В чем необходимость?
- Родители умерли. Жалеть больше некого.
- Хм. А Вам разве не нравилось здесь?.
- Года четыре назад, когда я вернулся из Омска, город был самым уютным местечком. Вы же знаете, я проживал во многих уголках России...
 - Движимый тягой к переменам...Говорили, что жизнь - мост, по которому стоит пройти, не остановившись ни в одном доме.
 - Верно. Но в Рязани я устроился, укрылся ватным одеялом в квартире ее матери. Мы завели ребенка. Я успокоился. Здесь ведь очень просто успокоиться.
 - Но Марина жила здесь всю свою жизнь, и я не помню ее успокоенной.
- Имидж не позволял. Всегда на виду, на собраниях, на телевидении. Мои занятия требуют большей сосредоточенности.
- Большего равнодушия, Вы имеете в виду.
 - Во общем...мы оба решили переехать. Надоело.
- А Миша? Его бабушка, кажется, просила "не тревожить ребенка".
- Миша свыкнется. Вот и пятый пришел!
 - До свидания, Виктор.
Еще одно страдающее сердце. Да только история прозаична.
Решение-то его. Вы же видели такие семьи, где женщина последует за бессмысленными планами мужа, будь она в положении, будь больна. Пройдет время - и устроится там благополучно. А мужчину снова не устроит существование. Они живут так, таща за собой цепочку событий, принимая меры, рассчитывая последствия, выискивая причины и мотивы, меняя города и - не оставляя за собой никаких следов, возвращаются обратно, в наш город. Будто насладившись мятежами, они чувствуют заслуженное право для успокоения. Половина из них не рассказывает о былых поворотах своей прямёхонькой жизни, половина довольствуется и не молчит.
   Но если мы с вами будет менее строгими и задумаемся: откуда приходит неудовлетворенность в их души и головы? В их маленькие несчастные тела...в их маленькие дома.   Зачем она приходит к ним?

    Напротив остановки, чуть дальше синих сумрачных многоэтажек, - больница. Здесь находился Валентин. Здесь он читал книги, писал очерки. Наверное, этот период имел большую наполненность, чем вся жизнь этого человека - человека со светлой головой, щедрым сердцем и с непобедимым одиночеством, заколотившим двери и окна его однокомнатной квартиры. Сколько бы ни ходила туда Алиса  - не проберется.

    Серые кошки за углом остановки. Серые шапки под ее крышей. Я вижу только одну отличающуюся, рябинового цвета, на голове русоволосой девочки. Ее ладошка в руке в кожаной перчатке высокой грациозной женщины, стоящей ко мне спиной.
 Я подойду к ним, хорошо?
 - Вы тоже в нетерпении ждете семнадцатый?
Моя дочь бросается ко мне на шею. Да, вы видите, она рада мне.
 - Замерзла, моя лиса Алиса?
 - Мама не разговаривает со мной!!! Она обморозила нос. Он у нее такой синий! Ой, да  у тебя тоже!
Высокая грациозная женщина поворачивается ко мне.
 - Дорогой, а ты всерьез полагаешь, что мы с Алисой такие отважные, чтобы пропускать уже третий троллейбус, пока ты не наговоришься со своими угрюмыми друзьями?
Ругается. Но совсем не зло, убедите меня…
 - Так, значит, вы очень отважны!
   
    Только посмотрите, как ярка моя девочка среди остановочной пустоши...Посмотрите, как нетерпеливо она ждет возвращения домой, и уже в троллейбусе  запрыгивает ко мне на колени и удивляется инею на бороде. Хочется улыбнуться. Если вы понимаете, я назову мое чувство благодарностью.
      Что? Мне обернуться? А что там?
В центральную дверь успевает вбежать Алиса, с растрепанными длинными сечеными волосами, бледными-бледными губами. Пропащий взгляд отчаянно остро пронизывает пространство, скользит по застывшему льду на окнах,  пустующим сиденьям, бестолковым афишам, не замечая меня.


• В городе становится все больше перекрестков с круговым движением.