Нож из Чарикара

(Афганская баллада)

Памяти оплывшая свеча
блекла, задыхаясь от нагара.
Скованный предчувствием молчал
длинный, узкий нож из Чарикара.
Робок тишины поджарый звук.
Украшенье маленькой коморы,
со стены поблескивал мултук
сложной каллиграфией узора.
Цепью гор отгородился день.
В сумерках нахохлилась чинара.
И вздохнул натружено кетмень,
бросив взгляд на нож из Чарикара.

-   Аксакалы, мир вам и покой.
    Каждого заслуги очевидны… .

Со стены мултук кивнул солидно

-   Время созидающей сохой
    борозды судьбы предначертало
    в поле каждого, и каждому дало
    жизни хадж. Что ж, с ревностью осла
    Надрывался ты, кетмень, немало.
    Огрубел, рассохся черенок.
    И сучки распухли как суставы.
    Истинно, достойным жемчуг славы.
    Недостойным пепел и песок.
    Жизнь ты отдал той навозной куче,
    где родится бедность и порок.
    В том безусым видится урок,
    кто посмеет, тот стократ получит.
    Жаль, что стар, что есть всему предел.
    Жаль, не израсходовал желаний.
    Я бы в шахском избранном диване
    просиять премудростью успел,
    И, как прежде б, извергал заряд
    смерти в пасть рычащего ирбиса.
    И сейчас, клянусь пророком Исой,
    как бывало много зим назад,
    ночью, припугнув купчишек пару,
    золотишко спрячу за ремень…

И вздохнул подавленно кетмень,
бросив взгляд на нож из Чарикара.

-   Ты как суфий языком мести, -

Звякнул нож, не глядя на соседа.
-   Пир для дураков – с тобой беседа.
    Не до споров. Совесть бы спасти.

И умолк, мерцая в темноте
костяною ручкой с лазуритом.
Под нагаром памяти забытый
фитилёк раздумий тайно тлел.

В деревушке горной Айханум
беспросветно, дико и безводно.
Знать Аллаху было так угодно.
По ночам тревожит там луну
заунывной песнею шакал
в осыпях оплывшего дувала.
А бывало, только солнце встало,
тот кишлак дымками оживал.
Жили в кишлаке душой богатый
брат кузнец с красавицей сестрой
хлебосольно, хоть и не хитро,
при достатке незамысловатом.
Горя сель их судьбы изломал.
Ханский сын, не ведавший запретов,
для потехи девушку украл.
Умер сластолюб ещё не старым,
лишь цветеньем занялась арча,
в горле у обидчика торчал
длинный узкий ножь из Чарикара.

Не настигли брата кузнеца
ханские свирепые нукеры.
Дай Аллах терпения и веры,
вымости дороги храбрецам.

Жил трудом отверженный беглец,
жалости подачки отвергая
и нигде к земле не прирастая.
Кочевал с отарами овец,
в Хиву караван сопровождал,
отгонял разбойников белуджей.
Нож рубил дрова в крутую стужу,
резал хлеб и воду добывал.
С полуслова наглость пресекал
и несправедливости глумливой
высекал ответ вклиречиво.
Впрочем по пустому не бренчал.
А когда из-за индийских гор
вторгся враг, в коварстве искушённый,
и народ, опасностью сплочённый,
отряхнулся от усобных ссор,
под крутыми башнями Майванда
нож судьбу хозяина делил,
на британцев ужас наводил,
дрался зло, искусно, беспощадно.
Не бежал за стены Пешавара
сэр цивилизованный вандал.
Под мундиром сердце отыскал
длинный, узкий нож из Чарикара.

Жизнь страны – изысканный ковёр.
Мира год сменяет год раздора,
нет числа затейливым узорам,
много их прибавилось с тех пор.
Время чётки лет перебирало.
Внуки внуков выросли в мужчин,
молчаливых прошлого руин
молодёжь давно не замечала.

В шевелюру заспанной чинары
запустил ладони ветерок.
Истекал короткой ночи срок.
Ясно вспомнил нож из Чарикара
выстрелы, конвульсии в крови
нового учителя Сабира.
Говорили, продался кафирам,
много улыбался шурави.
С гор спустились люди Мир Гуляма
и, толпе напуганных дехкан
громко прочитав приказ – фирман
о призыве в армию ислама,
приходского, ветхого муллу
на дверях распяли, как барана.
(Поносил глашатаев фирмана,
призывал сопротивляться злу.)

Жаркий ветер бороды комкал,
пылью заносил босые ноги.
Очевидцы, люди кишлака
сгрудились к обочине дороги.
Под халатом медника Омара
налилась пудовая рука,
ощутив прохладу черенка
длинного ножа из Чарикара.
Мысли спрятав за прищуром глаз,
наблюдал как разгибали спины
псы Хекматиара Гульбеддина,
совершив положенный намаз.
Тут же под услужливым навесом
шумно ели ароматный плов,
крошки выбирая из усов,
автоматы за спину повесив.
Скинув новый кожаный пиджак,
мир Гулям десертничал арбузом.
Кабы знал, что жизнь ему в обузу,
что цена ей ломаный медяк.
Минул день. На крыльях Джабраила
ночь спустилась из-за красных гор,
попыталась скрыть людской позор,
звёзды облакми погасила.
Вдоль ограды древнего мазара
проскользнула сгорбленная тень.
Спал мултук, молчал в углу кетмень,
не было ножа из Чарикара.

От рассвета зачала заря.
Утро родилось над Нуристаном
в кружевной сорочке из тумана.
Как котёл начищенный горя
покатилось белое светило.
Птицы торопились в чей-то сад.
Торопился вызреть виноград.
Солнце встало, всех поторопило.
Торопился масляный слизняк.
По клочкам вчерашнего фирмана
он вползал на кожаный пиджак
с дыркой у нагрудного кармана.
Торопился, часом дорожа,
путник мимо древнего мазара.
Под халатом стёганым лежал
длинный, узкий нож из Чарикара.