Из книги - Изгой

ПРЕОБРАЗИЛИ

С утра пораньше отругали,
успех поставили мне в стыд.
А ветры ветви обстругали,
преобразили внешний вид:
деревьев голых без причёсок,
травы поникшей золотой.
Печальный вид собой небросок,
сверкает странной пустотой.
Но нету звуков за оградой,
в лесу висит вуаль тоски.
И мы себе порой не рады,
от мысли счастья далеки.


***
Под грустью осенней печали
согнулись деревья. А мы
по лету опять заскучали
в преддверии новой зимы.

Не радует золото листьев,
не радует рос серебро.
А ветер буянит, не злится.
Скучает в кармане перо.
Не пишутся строки о счастье,
о радости странных свобод.
И хочется в дали умчаться,
поднявшись в седой небосвод
на крыльях осенней свободы
в прозрачности звонких небес,
мерцают где яркие звёзды,
и падают сонные в лес.


ВОЛООКАЯ  НЕБРЕЖНОСТЬ

Над моей печалью вьются:
то мошка, то холода,
мухи снежные смеются.
С блеском падает звезда
на пейзаж моей тревоги
из пространства темноты,
освещая грусть дороги
до означенной черты,
за которой нет сомнений –
быть ли новой темноте.
В нежной памяти осенней
на безнравственном листе,
опадающим с деревьев
под покровом темноты,
остающейся без перьев
однозначной простоты.
В индевелости стозвонной
поседевших проводов.
Задают вопрос резонный:
"Ну, а ты-то, кто таков,
чтобы пудрить мозги людям,
вешать на уши лапшу?"
Я по праздникам и в будни,
будто мерин, все пашу
и пишу стихи запоем.
Исписал опять тетрадь.
Остаюсь в стране изгоем,
перестав с собой играть,
принимаю неизбежность
таковой, как есть она –
волоокая небрежность,
редкой памяти вина
не разлитого в пространстве
убаюканных сердец.
Я шагал, как тень, в тиранстве
и ломал судьбы венец.
Оказавшись на излёте
у безумства на виду,
я приветствовал пилота,
улетел что на звезду
в час осенней непогоды
под стихийный листопад,
где кружатся антиподы.
Возвращаются назад
листья в золоте румянца
на деревья по весне.
Снова кружат листья в танце,
бьют чечетку на терне
два кузнечика, с собакой
скачет даль осенних дней,
покрывая небо лаком,
новой памятью людей.


ПОКРОЕТСЯ

Иду я осенним раздольем
по скошенным летом лугам.
Любуюсь прозрачным привольем,
где падают листья к ногам,
принесший их ветер крепчает,
и рвёт облака на клочки.
Поэт вновь о лете мечтает,
из мыслей мотает клубки
своих откровений о грусти
летящей пожухлым листом.
И скоро снега доберутся
в заброшенном крае пустом
воздвигнут сугробы, вначале
покроют листву серебром.
Осенние сгинут печали.
И речка покроется льдом.


***
Я ходил по крыше грусти,
поднимаясь до зари.
И откуда же берутся
в этой жизни глухари,
что не слышат песен этих
на рассвете по весне
никому ещё не спетых,
прозвучавших лишь во мне.