Свеча

Проверка на плотность системы соединительных трубопроводов – это ещё не испытания на прочность. Это процесс обнаружения утечек, свищей, непроваров в швах, неплотностей фланцевых соединений и прочее, в общем, первый этап приёмо-сдаточных работ.
       Гитара, так называется на профессиональном языке сложная путаница труб, кранов, задвижек различного диаметра и калибра, представляет собой, если смотреть на неё, например, с крыши здания компрессорной станции, картину, достойную кисти художника-абстракциониста, правда, с техническим уклоном. Пересказать её словами, конечно, можно, но займёт это много времени и, в общем-то, скучно. Но предмет, относящийся к нашему событию описать всё-таки придётся.
       Свеча.
       Ну, во-первых, сходство этого элемента гитары с общеизвестным источником света чисто внешнее: вертикальная труба, торчащая из земли, высотой около десяти метров. И всё. Такая вот примитивная конструкция, вдобавок не имеющая своей целью что-либо освещать. Основная и, пожалуй, единственная её функция – стравливать газ из гитары в атмосферу при каких-нибудь плановых или аварийных обстоятельствах, для чего на трубе, соединяющей свечу с гитарой, установлен отсечной кран.
       Да простит меня читатель за технические подробности, однако без них я обойтись не смог или не захотел. Что одинаково плохо.
       И всё-таки – свеча.
       Житомирский студенческий стройотряд прибыл на площадку в самый разгар приёмосдаточных работ. Монтаж основной части оборудования уже был закончен, и вездесущие киповцы вылизывали контрольно-измерительную аппаратуру, копались в ящиках, набитых разноцветной путанкой проводов и релюшек.
       Студентов насчитывалось около дюжины. Они разбрелись по гитаре, с любопытством осматривая диковинную для них технику и вежливо уступая дорогу торопливым озабоченным людям. К полезному делу ребят ещё не приставили.
       Командир стройотряда тщетно обивал пороги кабинетов, но понимания не встречал. – «Не вовремя вы, не до вас, подождите», – и прочее. Запал романтизма медленно истлевал под его необмятой, не потной, отглаженной форменкой. Серповидная надпись «Житомир» на командирской спине собиралась в печальные складки. Уголки опушённых воздушной небритостью губ обиженно подрагивали, но попыток пробиться к работе он не оставлял. Кабинет главного инженера Луганова был последней надеждой, и, каменея сердцем, командир постучался в дверь. «Да, да!», – рыкнуло из-за двери. Стройотрядовец глубоко вздохнул и шагнул через порог.
       Луганов сидел за столом, огромный, неприветливый, с глубокими залысинами на высоком лбу и длинными клешневидными руками.
       – Григорий Николаевич... – начал было командир, но Луганов остановил его тяжёлым взглядом.
       – 3наю, знаю, уже доложили. Говорят – всех задолбал... Приставучий такой... Что бы вам не приехать попозже... или на месяц раньше, а то – в самый что ни на есть аврал... Ну ладно, приехали – значит, приехали, что-нибудь придумаем.
       Он снял телефонную трубку:
       – Старков, у тебя бетонные работы закончены или кaк?.. Aгa... Отмостка вокруг свечей? Ну, вот и прекрасно. Я тебе сейчас рабсилу пришлю, обеспечь инструментом и придай самосвал... Пусть колупаются... Да глаза какие-нибудь к ним приставь: студенты, как бы чего... Понял? Ну, и – ладушки.
       Командир выдохнул забытый в груди воздух и преданно посмотрел на Луганова:
       – Григорий Николаевич, разрешите приступать?
       Луганов усмехнулся и кивнул:
       – Приступайте, приступайте, наряды вам закроют по факту – сколько наробите, столько и получите. Устраивает?
       – Ещё бы! – расцвёл стройотрядовец. – У меня такие ребята, такие ребята! Мы, Григорьниколаич, только скажите: хоть лес рубить, хоть... что...
       – Ладно, ладно, свободен, – махнул рукой Луганов, а когда за командиром закрылась дверь, снова улыбнулся. – Аники-воины, рубаки... Позавидуешь.

*  *  *

       У Лёвы Белкина по графику сегодня был выходной. Он собирался поспиннинговать на Дальнем озере, но в моторе что-то хрякнуло, и тот заглох. Оказалось – редуктор. Пришлось ехать на компрессорную, к механикам – в полевых условиях поломка ремонту не подлежала. Пока токарь вытачивал нужную деталь, Лёва прошёл на гитару и, щурясь под ярким солнышком, вольным, неозабоченным глазом осмотрел стройплощадку.
       Деловая суета подготовительных работ его сегодня, вроде бы, не касалась, однако нервное состояние, царящее на гитаре, слегка подпортило благодушное настроение, а брошенная на ходу безадресная фраза – стоят тут всякие, ни проехать, ни пройти... – вызвала в Белкине устойчивое раздражение.
       «... Всякие... Я те дам – «всякие»! Я, может, первый раз за три месяца по-настоящему выходной. Вкалываешь, вкалываешь, а он тут «всякие». Щенок!»
       Лёва обернулся, пытаясь узнать говорившего. На спине здоровенного парня, тащившего носилки и связку совковых лопат, красовалось: «Житомир».
       Это ещё кто такой? – удивился Лёва, но, увидев пониже яркой надписи краткое  «ССО», мстительно улыбнулся: студентики, значит... Ну-ну...
       Он надвинул на глаза козырёк фуражки, закрываясь уже от раздражающего солнца и загрохотал сапогами по железной лестнице, ведущей в механические мастерские.
       Редуктор был собран, и токарь скучным выражением лица давал понять: работа сделана, сделана быстро и, между прочим, в ущерб основному заданию.
       – Небось, Петрович, мы с понятием, – успокоил его Лёва и вытащил из рюкзака заветную фляжку. – Давай, по маленькой, да я побегу.
       Но, после первой, как-то само собой, напросилась вторая, а после второй, по традиции, требовалось хотя бы пять минут разговора. Из уважения.
       – Хорошо тебе, выходной, а тут горбись, как... – Петрович поискал сравнение, но махнул рукой, – да ещё понукают – скорей, скорей... А чё «скорей-то»? Всё уже почти закончили... Развелось начальства...
       Лёва энергично поддержал:
       – Во-во... Ладно бы – начальство, а то всякий молокосос пасть на тебя разевает. «Чего стоишь, мешаешь?!» Это я-то мешаюсь?! Да мы с тобой, Петрович, когда эти сосунки мимо горшка писали, мы уже тут о-го-го! Что творили! Помнишь, первую очередь?
       – Как же... Ещё бы... Я тогда на этом старье, ДИП-200, такое выделывал. Мне говорят: такой точности не достигнешь, нужен станок с программой, а я: спорим на литру? И, веришь-нет, на ощупь микрончики выбирал... Нет, щас так не работают...
       – Точно!.. Вот и я говорю: не уважают старших! «Чё стоишь...» Я, понимаешь, на него глянул – один только раз глянул – он сразу того... Хоть и здоровый...
       – А я говорю: щас так не работают! Вон, по ящику кажут: стоит в белом халате, руки чуть не в маникюре, кнопочки пальчиком давит, а за него там всё электроника делает... А душа-то где? Где, я спрашиваю, душа-то?! Нет, ты возьми ключ, да отцентруй её, болваночку-то, в патроне, да резцы с умом выбери, а то – в белом халате... Так и дурак сможет!
       – Правильно... Поддерживаю. Они думают, если институт, так можно старшим хамить? А что они в жизни понимают? Вот скажи, Петрович, понимают они, институтские, для чего нужна на гитаре свеча? Ведь – проще некуда. А без опыта, без практики – хрен поймёшь. Труба и труба...
       – ...И суппортом, суппортом... Глазом чуять размер надо. А ежели деталь длинная – заднюю бабку подгони. И люфты учитывай, в них всё дело...
       – ...Вот когда давление зашкалит, вот тогда она и срабатывает. Технология, это тебе не раствор кидать... Нет, Петрович, этих студентов не тому учат... Вот я, например... Ты гляди, мы всю фляжку угомонили.
       Лёва на всякий случай потряс опустевшую посудину возле уха, перевернул её горлышком вниз и печальная капля тенькнула о дно алюминиевой кружки.
       – Жалко. А так хорошо начали, – сказал Лёва.
       Петрович зачем-то понюхал промасленную ветошку и согласно кивнул:
       – Да-а-а...

*  *  *

       Студенты работали яростно, с упоением. Весёлые руки не чувствовали тяжести бетона, лопаты аппетитно чмокали серую массу, днища носилок опасно прогибались, едва выдерживая груз и ритм. Водитель самосвала удивлённо чертыхался, каждый раз подъезжая к пустой бадье. Отмостка вокруг свечного блока блестела глянцевой лентой, уже готовая замкнуть периметр.
       Лёва Белкин вышел на рифлёную площадку над гитарой и вздохнул полной грудью. Лёгкий хмель выгнал из души недавнее раздражение, а вновь оживший редуктор обещал приятную и полезную перспективу.
       Лёва представил, как рявкнет подвесной мотор его свежевыкрашенной «казанки», как мягкий упругий поток набегающего ветра остудит разгорячённое лицо и, главное, как тонкий стебель удилища согнётся дугой, выводя из глубин Дальнего озера зелёную сильную щуку или упрямого злющего окуня.
       «Не забыть забежать в магазин, а то всё выпили», – подумал Лёва, и взгляд его упал на группу в зелёных форменках, неистово работающих лопатами возле свечного блока. На спинах мелькала не очень различимая надпись, но Лёве угадывать было не надо: он знал, что там написано.
       Крякнув от удовольствия и подмигнув левым глазом, он спустился по лесенке на гитару и подошёл к свечному крану. Манометр на трубе показывал давление в гитаре около сорока атмосфер. Шла проверка трубопроводов на плотность.
       Постояв в задумчивости возле крана, Лёва произнёс вслух странную фразу:
       – Оно, конечно, можно бы, но – нельзя; обкакаются с перепуга, а то  ещё что-нибудь случится...
       Решив про себя какую-то задачу, он быстрым шагом направился к стройотрядовцам.
       – Работаете, значит? – вместо приветствия, бодрым голосом начал Лёва. – А инструктаж получили по технике безопасности?
       Студенты, не прекращая работы, хором ответили:
       – Ага, получили, а как же, обязательно...
       – Ну, и что же вам рассказали? – продолжал Лёва. Командир воткнул лопату и с готовностью отрапортовал:
       – Не курить, куда не просят – не соваться, по площадке не бродить, начальство слушаться, ворон хлебалом не ловить: гитара – дело серьёзное... А что такое – гитара?
       – Вот я и говорю, – нравоучительно сказал Лёва, – объект, на котором вы трудитесь, очень серьёзный. И опасный. Вам что, ничего не говорили?
       – Сказали только то, что сказали... – неуверенно моргнул глазами командир.
       Лёва поднял указательный палец вверх и медленно перевёл его на свечу:
       – Приостановить трудовой процесс и слушать меня. Вот этот технологический объект называется «свеча». Она служит для предотвращения аварии на главных трубопроводах, то есть – на гитаре...
       И он менторским тоном в течение пятнадцати минут рассказывал внимательно слушающим студентам страшную историю про то, что может случиться, не будь на гитаре вот этой простой, даже примитивной детали, каковой является свеча.
       – ...И самое главное: ежели вдруг из этой трубы засвистит газ, для чего, собственно, она и предназначена, значит, до взрыва осталось не более трёх минут, – закончил он будничным, равнодушным тоном.
       – А что тогда нам делать? – упавшим голосом спросил командир.
       – А что делать? – пожал плечами Лёва, – Бежать подальше и носом в землю... Если успеете... Ну, работайте, работайте.
       Он оглядел почти законченную отмостку, удовлетворённо кивнул головой и степенно удалился.
       Студенты снова взялись за лопаты, но прежнего азарта в работе уже не наблюдалось. Они часто с подозрением посматривали на зловещую трубу и натянуто шутили. Шутки выходили дурацкими, бетон ложился как-то неровно и не блестел.
       Лёва терпеливо выждал тридцать минут. Когда рабочий ритм студенческой бригады восстановился, и они перестали то и дело задирать головы вверх, Лёва возвратился к свечному крану. Мстительно и глупо хихикнув, он нажал кнопку открытия. Кран дёрнулся и мощная струя воздуха вырвалась из трубы, образовав над срезом выходного отверстия свечи белый паровоздушный столб и взбухающее в вышине грибообразное облако. Режущий слух рёв, переходящий в протяжный свист секанул относительную тишину стройплощадки. Лёва видел, как мгновенно застыли фигурки студентов, в полувзмахе лопат, в полудвижении носильщиков.
       – Вот вам и «всякие», – вслух сказал Лёва и не услышал своего голоса. Спохватившись, он ткнул пальцем в кнопку «закр», и тишина грохнулась на гитару огромной монолитной плитой.
       Лёва опять взглянул на свечной блок. Там в беспорядке валялись лопаты и носилки, а в бадье чернела недоработанная куча бетона. Пошарив глазами, Лёва увидел на подходе к недалёкому лесу быстро удаляющиеся зелёные фигурки. Он вытер о штаны почему-то вспотевшие ладони  и прижал их к ещё заложенным ушам. Ладони неожиданно обожгло.
       – Вот вам и «всякие», – каким-то странным голосом повторил Лёва, – вот вам и «всякие»...
       Он, словно привязанный, потоптался у крана, соскрёб о рифлёнку с сапог несуществующую грязь и, подняв к небу тоскливый трезвеющий взгляд, вымыкнул из груди протяжное, округлое, похожее на треснутый стакан, слово:
       – Идио-от...