Ч. 3. Геннадий Шадрин. 1. Молнии над сугробами

                «МОЛНИИ» НАД СУГРОБАМИ
 Можно по-разному воспринимать охоту. А вот я благодарен своей следопытской судьбе. Были в ней дивные встречи, крутые мгновения, памятные трофеи. И слышится, до сих пор слышится мой первый выстрел, прозвучавший над плесами приишимской Тавы далекой осенью  сорок третьего…
     Юная Диана, отважная богиня охоты, не забывала меня. И многое удавалось. Многое, да не все. Я проиграл упорный, затяжной поединок, я уступил диковинному зверю, с которым всего лишь дважды в жизни столкнулись наши пути.
        Помнится, хорошо помнится ясный февраль певрой послевоенной зимы. Из крохотной урманной деревушки я ходил тогда в урманное село Смолино, в четвертый класс. Каждый день четыре километра туда и обратно. Окрест свирепствовали волчьи стаи и приходилось брать ружье. Да и внешне я подражал зверобоям. Но таежные лыжи, вороненая «ижевка», оленьи торбаса и мансийский кинжал в узорчатых ножнах, изготовленных верным товарищем тех лет Ваней Ниясулиным,- не только романтический реквизит моего детства. Мальчишки – мы были охотниками! И после уроков нередко выходили на промысел.
 В тот изумительный день я свернул на излучину обрывистой речушки Шулаш и стал углубляться в тайгу. После недавней метели жарко сияли снега, искрометным убранством  инея  голубел урман, и словно звенел над миром вселенский колокол солнечной голубизны. Я шел, присматриваясь к пушистым цепочкам куропаточьих следов, к синим провалам тетеревиных лунок и другим отметинам загадочной лесной жизни. И вдруг за ближним кустом чернотала что-то резко взметнулось, словно белая молния. И скрылось. Подождав, я обошел преграду и, пытаясь разобраться в сумятице следов, почувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Глянул чуть вправо и- замер. Прямо из сугроба на меня смотрели черные, исполненные отважного любопытства глаза. Цепкие, настойчивые глаза на белой, соболиного абриса, головке. Горностай! Я узнал его по рисункам и снимкам в охотничьих книгах, по рассказам взрослых таежников. Я мечтал о такой встрече и был настолько взволнован, что в первое мгновенье забыл о ружье. Первый разворот для стрелка – самый трудный, но медлить дальше было нельзя. Прогремел торопливый выстрел, взмыл над сугробом серебряный фонтан, и когда облачко дымного пороха рассеялось, стало ясно. Что горностай куда-то исчез. Поразмыслив, я  понял, что мой невольный противник всего вероятнее успел соскользнуть в глубину снегового лаза.
 Несколько дней подряд я возвращался на место нечаянной встречи со сказочным зверем, пытаясь увидеть его. Напрасно! А потом ударила «падера» и все засыпало снегом.
  Шли годы. И во время зимних охот я нередко встречал горностаевый нарыск. Его размашистый, словно меченный двоеперстием след будоражил чувство погони в прииртышских ураманах и распадках восточного Урала, в Саянской тайге и перелесках северной Барабы… Чувствовалось иногда, что он где-то рядом, что я его непременно настигну. Но, увы!
          А живет сей прекрасный зверь повсеместно. Заселяет он поймы рек и озерные займища, склоны гор и крутые овраги, закрайки болот, луговин и вырубок. С годами я проникся к нему своеобразным уважением.
 Горностай – это символ  отваги и грации, нежности и чистоты. Он способен к общению с человеком и даже доверчив. Случалось, в таежных зимовьях он привыкал к охотникам, становился для них любознательным маленьким другом. А когда-то в древнерусских селеньях его содержали по-домашнему. И чем больше я узнавал об этом замечательному существе, тем сильнее крепло желание вычеркнуть его из списка возможных охотничьих трофеев.
 И все же мы снова встретились. И шел по извилинам кулундинской реки Карасук, когда мой путь неожиданно пересеки два горностая. Крутыми зигзагами, как серебряные молнии, рванулись они к тростникам, мелькнув на прощанье черными кончиками хвостов. Но я лишь усмешливо прокричал им вослед: «Держитесь, братцы, держитесь!»