Моя бабочка

Мои, жадно любящие цветы – погибли –
И солнца, глупые, не достигли.
Это пугает также: что было – уже мертво.
Спасите лишь меня,
(И это не печаль, звеня!)
Спасите лишь меня,-
Чтобы меня оплакать нет больше никого.

Ещё не покрыта снегом, в круглых пятнах трава:
Два островка всё так же нежатся на  реке;
И ведь, казалось, жива -
Навсегда, налегке –
Сначала мой, а после чей-то взгляд,
На яркий ослепительный наряд,
Поспешно любящий,
Запутанный и кружащий
В волшебном танце эльфов и наяд.

А в это время и туман, как шёлк,
Из сожалений, не повсюду  спас,
Но я был рад за нас,
Обоих,- не ушёл.

Не знаешь ты, кого влекла воздушная струя,
Судьба дала тебе от ветра нежность,
Огромных крыльев лёгкую небрежность,
Не всё же сделал я.
 
И между тем, опять:
Позволил трепетать тебе в Его объятьях Бог,
Позволил побеждать,
Далече за пределы собирать
И вырывать тебя неосторожный вздох!

Ах, помню, как крепки,
Против меня крючки -
И жизни вопреки -
Из сновидений хрупкие мечты;
Росла трава и мысли зрели в срок,
Три запаха принёс мне ветерок
От стеблей, где жемчужные цветы!

Потом, когда свело
Отчаяньем в тоске,
Полоской на щеке,
Так безрассудно кверху вознесло,
Коснулось краской мягкою крыло!

Понятно, было сломано оно!
Мертва,- сказал - ушло твоё тепло.
И перелётным птицам тяжело...
Там, в прахе прелых листьев сизом
Под карнизом.

***
My Butterfly
Thine emulous fond flowers are dead, too,
And the daft sun-assaulter, he
That frightened thee so oft, is fled or dead:
Save only me
(Nor is it sad to thee!)
Save only me
There is none left to mourn thee in the fields.

The gray grass is scarce dappled with the snow;
Its two banks have not shut upon the river;
But it is long ago--
It seems forever--
Since first I saw thee glance,
WIth all thy dazzling other ones,
In airy dalliance,
Precipitate in love,
Tossed, tangled, whirled and whirled above,
Like a linp rose-wreath in a fairy dance.

When that was, the soft mist
Of my regret hung not on all the land,
And I was glad for thee,
And glad for me, I wist.

Thou didst not know, who tottered, wandering on high,
That fate had made thee for the pleasure of the wind,
With those great careless wings,
Nor yet did I.

And there were othe rthings:
It seemed God let thee flutter from his gentle clasp:
Then fearful he had let thee win
Too far beyond him to be gathered in,
Santched thee, o'ereager, with ungentle gasp.

Ah! I remember me
How once conspiracy was rife
Against my life--
The languor of it and the dreaming fond;
Surging, the grasses dizzied me of thought,
The breeze three odors brought,
And a gem-flower waved in a wand!

Then when I was distraught
And could not speak,
Sidelong, full on my cheek,
What should that reckless zephyr fling
But the wild touch of thy dye-dusty wing!

I found that wing broken today!
For thou art dead, I said,
And the strang birds say.
I found it with the withered leaves
Under the eaves.

***

Вячеслав Толстов