Драконья Чешуя

I
Я дракон. Успокойся, мой рыцарь, не смейся - это логово так же старо, как и я. Там, снаружи - июнь? Да... Цветут эдельвейсы... Здесь хрустит под ногами моя чешуя. Тише, рыцарь, акустика в зале ужасна! Шаг твой тысячу крат повторен вдалеке. Знаешь, лучше бы ты уходил - здесь опасно. Посвети - видишь трещины на потолке?

Да, я стар. И совсем не похож на дракона... Я не тот, что был восемь столетий назад. Разве можно признать в этом чудище сонном - смертный ужас, рожденный с мечтой убивать?

Было время... Ты слышал, конечно баллады...

II
Я так юн. Я - недавно рожденный птенец - был нещадно зажат между скал камнепадом и уже собирался встречать свой конец. День померк - захлебнулся, утопленный кровью, я безвольным сознанием вдаль уплывал. Дух Дракона возник над моим изголовьем и шептал что-то тихо, так нежно шептал... Лился свет, но какой-то незримый, нездешний, и тягучая боль отступала во мрак. И во мраке - бесчувственном, мертво-кромешном сердце ритмы коверкало, путая такт...

Видно, Богу Судьбы все же ведома жалость - по желанью его спас меня человек. Имя мальчика острой стрелою вонзалось - и из легких само выдыхалось: Тервелг. Он был призраком в сонме бредовых видений. Он был явью - чужой в этом гибельном сне. Он прошел через сон. Он не ведал сомнений - не страшась, протянул руку помощи мне.Уж не знаю, как были разбросаны камни - я очнулся от боли в разбитом крыле. Вновь воспринял меня мир тоски и страданий.

А над миром закат жег огнем, пламенел.


III
Тонкий месяц жемчужным серпом покатился.

Мальчик шел по неблизкой дороге домой. И от тряски дорожной мой мир вновь мутился, колыхался, кружился и плыл пеленой. Вновь был сон - как провал в пустоту. Выжгло чувства, ощущения времени, тела - мертвы. Не грозит бестелесному пытка Прокруста, но вне времени - точно ли в списках живых?

Пробуждение в чем-то подобно рожденью. Первый вдох до глубин обожжет - горячо! - воскресит и заставит жить в новом сраженьи с глупой болью, что иглы вставляет в плечо...


IV
Выдох-вдох. По чуть-чуть возвращаются силы, остротой наполняются зрение, слух.

В уголке притулились лопаты и вилы, воздух тронут чуть слышным жужжанием мух. Из щелей меж неплотно подогнанных досок жаркий свет проникает горящим лучом. Так дразняще приятно для чуткого носа пахнет стружками, сеном... И чем-то еще. Струи запахов свиты в тугую косицу, сплетены, перепутаны, скатаны в ком. Как же сердцу неистово хочется биться, как чудесно вдыхать эти запахи ртом!

И - дух крови. Своей. Он лишает рассудка, наполняет сознанье реликтовым злом. Сколько времени здесь я, которые сутки? Надо глянуть - так что же случилось с крылом?

Поврежденье ужасно: крыло неподвижно, перевязано взбухшим от крови тряпьем. Этот мальчик, Тервелг... Он вернул меня к жизни. Но как жить без небес, нелетучим червем?

V
Тихо скрипнула дверь, отворяясь наружу. Он вошел... Как глаза у мальчишки горят! Два огня - пара взятых у моря жемчужин - так буравят в упор, не мигая, глядят.

Любопытство и страх меж собой поделили территорию чувств изнутри у меня. Но я чую в пузатой стеклянной бутыли у него молоко. Этот запах пьянящ и сбивает последние слабые крохи недоверья к тому, что рожден быть врагом. Очень плохи должны быть дела, очень плохи, если льнет к человеку свирепый дракон...

VI
Явь и грезы несутся в стремительном скерцо.

Будто ластиком время ведет полосу  вкрест всего, что бывало так дорого сердцу, и плутает мой разум, как в темном лесу. Из небытья встает тонкоствольная роща, напоенная светом в особенный день. Трепещит - и сама будто спрятаться хочет от дыхания небес легкокрылая тень. Ветер гребнями чешет травяные гривы, невзначай щекоча ароматами нос. Этот день не забыть. День безумно счастливый... Но откуда же всходит по гребню мороз?

Вот Тервелг с полотном, очень легким и тонким. Полотно распирает ребрастый каркас; в нетерпеньи поет и звенит перепонка и стремится сорваться в безудержный пляс.  О, как рвется из рук это легкое тело! Будто в дереве вдруг поселилась душа...
Я подался вперед и застыл онемело, завороженно глядя, почти не дыша.

И Тервелг отпустил. Тотчас ласточкой в небо устремился стихией подхваченный зверь. Он похож на меня: на шальную потребу языкастому ветру он отдан навечно теперь.

Я рванулся за ним. И в порыве могучем позабыл о больном, онемелом крыле. Будто молния с тяжкой, разгневанной тучи поразила меня. Я прикован к земле!