О чём не знали родители

         Двор – щенячья площадка моего детства, в неглубоком колодце которого, по ночам стояло созвездие Большой Медведицы.
         А, днём мне просто некогда было смотреть в небо, такие занимательные вещи были на дне колодца. Дрова, штабеля дров, которыми топили печи в послевоенное время, занимали больше половины двора. В узких коридорах между поленницами, скрывавшими нас, детей с головой, можно было спрятаться самим, играя в прятки или войну, разместить свои «сокровища» в глубоких тайниках или обустроить  целую комнату, где девочки, принеся из дома простеньких целлулоидных кукол, расстелив тряпочки  и расставив посуду, играли в «дочки-матери». Весь день этот городок жил, время от времени меняя маленьких поселенцев.
         Мальчишки, здесь же, играя в войну или «казаки-разбойники», как петухи, расхрабрившись, взлетали на вершину пирамиды, падали и получали не только синяки, но и изрядную трёпку от взрослых за разваленные дрова. От всего этого осталось ощущение театра, в котором мы царили и лицедействовали и получали первые уроки жизни.
         У этого театра были и зрители – на прогретых весенним солнцем бревнах, лежащих с другой стороны двора, как на трибуне, восседали бабки, повязанные деревенскими платками с мелкими детьми и вечными пересудами. А еще «чистюли» - те девочки, кому не разрешали играть в «грязных» дровах. У них были грустные глаза, но и там, на бревнах, они ухитрялись разложить свой игрушечный скарб, пеленали кукол и варили им обед.
         Дети непоседы. Когда надоедало тесное пространство дров, мы бегали по тёмным парадным. Главная забава заключалась в том, чтобы нажать кнопку или подёргать ручку дверного звонка (они были очень разные – наподобие ручки для спускания в старых туалетах; металлические с двумя ушками, поворачивающиеся, как у заводных часов; кнопочные и др.), а когда звонок оживал и сердце взмывало к горлу, мы, сломя голову, неслись – кто во двор, кто вверх на последний этаж, а самый неловкий или неудачливый повисал за ухо в руках разъяренной хозяйки. Своего рода экстрим.
         Очередной экстрим – хождение по крышам и чердакам. Не было животного страха высоты, который появляется с возрастом, было только лёгкое замирание, когда, подойдя к краю крыши, мы смотрели  вниз, ощущая холодок в животе и, с любопытством  разглядывали маленькие фигурки, суетящиеся внизу. Помню грохот железной кровли под нашими ногами,    и какая она была теплая, даже горячая, когда мы, раздевшись, устраивались загорать, прикрываясь от ветра печными трубами. Как-то, будучи постарше, мы с подругой даже уроки делали там, с трех сторон окруженные панорамой города: реками, улицами с фигурками людей и машин, а с другой стороны -  провалом родного двора, едва узнаваемого с такой высоты.
         А чердаки! О, эти пиратские трюмы с тёмными балками, верёвками, толстым слоем земли и хлама под ногами, с редкими просветами неба в щелях, с запахом сырого белья, пыли и кошек. Воображение рисовало мрачные фигуры, в темноте подкрадывающиеся к нам.   За каждым поворотом или колонной печной трубы (они просекали крышу, опускаясь в дома), нам мерещился свет потайного фонарика или силуэт опасного незнакомца. Помню ужас, когда злодей, вдруг появился, и мы попрятались, а он оказался нашим водопроводчиком и другой ужас, когда на крыше, над нами раздались  тяжёлые шаги, а, решившись выглянуть в слуховое окно, мы увидели удаляющуюся кошку – акустика пустого чердака делала звуки громкими и страшными. Там мы не играли, а только испытывали себя и друзей на крепость характера.
         Своеобразным путешествием за границу было для нас посещение чужого двора с другими  «достопримечательностями». Двор налево обладал множеством сараев, по крышам которых, поросшим веселым зеленым мхом, можно было бегать, перескакивая с одного на другой, рискуя провалиться, оказываясь, то выше, то ниже своих товарищей. В самих сараях мы  прятались или делились секретами, но оставаться там было страшно и  неприятно – вдруг тебя закроют и убегут, да и дрова, сложенные в темноте и тесноте, пахли не деревом и смолой, как во дворе, а сыростью, плесенью и мочой. Еще в соседнем дворе был бетонный дот, отличающийся от сараев не только  своей «архитектурой», обилием зелени и наличием жидкого кустика на крыше, но и чувством уважения перед знакомой нам, правда только по рассказам взрослых, войной.
         Недавняя война присутствовала незримо во всех наших играх. «Казаки-разбойники», выслеживание друг друга в лабиринтах дров, опасные рейды по чердакам и крышам, рисковая игра в «звонки» и другое, все это имело для нас привкус военных действий, иногда открыто переходя в войну дворов.
         Два слова о запретной улице. Пока мы были маленькими, запрет родителей сидел очень глубоко в сознании и большее, на что решалась наша воробьиная компания, это выглянуть из глубокой тёмной подворотни и, натыкаясь друг на друга, с визгом лететь назад. Став постарше, мы смело бегали в соседние дворы, играли в «классики» на весеннем асфальте, до изнеможения, часами прыгали через скакалку. Улица и прохожие уже не пугали нас, да и тревога родителей, передававшаяся нам,  по мере отдаления войны, постепенно  уменьшалась.
         Но, самое чудесное было, проснувшись, еще в полудрёме, услышать музыку, звуки духового оркестра, доносящиеся с улицы и почувствовать, как радость закипает в душе – сегодня праздник!
         Рядом была Дворцовая площадь и шум праздничной толпы, басовитые вздохи оркестровых труб, буханье барабана, рождало в душе волну особого праздничного настроения.  Скорей, скорей одеваться! Сон, обычно надолго привязывающий меня к кровати по утрам, на сей раз, слетал мгновенно, я заглатывала завтрак, надевала пальтишко, в карман которого мама совала конфеты и свистульку «уйди-уйди», к пуговице прикручивали бумажную гвоздику,     в руки шары и вперед!
         Тут уж не двор, а сразу – улица, с главной своей притягательной неожиданностью – можно бегать по проезжей части! Машин нет, улица широка и доступна, в голове ветер, а вокруг нарядные люди, несмолкающий визг свистулек, взрывы лопающихся шаров, хлопающие на ветру флаги и замечательные звуки духового оркестра, доносящиеся из-за рядов грузовых машин, перегораживающих оба конца улицы. Добрые дяденьки военные, если попросить, поднимали нас на машины и тогда мы с восторгом видели длинную змею демонстрации – огромную, многолюдную, весёлую, пламенеющую флагами, украшенную цветами   и шарами, праздничную колонну...  Незабываемо.               
С-Петербург  2005