Баня

(отрывок из повести «Воспоминания без размышлений»)

Петрович был моим отчимом. В сорок пять, отдав двадцать самых бурных лет своей жизни морям и океанам, он вернулся из Владивостока домой, в наш тихий городок. Вернулся, чтобы успокоиться, прийти в себя и жениться на моей матери, которую обожал с юношеских лет.
Тихая, спокойная женщина и бесшабашный морской волк - ничего, вроде бы, общего… Однако,  рядом друг с другом, на удивление всем, счастье они всё-таки  обрели…
И была у Петровича одна слабость – баня. Баня по субботам… Он оказался настоящим Парильщиком с большой буквы. Я в баню тогда ещё не ходил, а потому не понимал всех прелестей мужского бытия и отчимового хобби.
Готовиться к банному дню Петрович начинал накануне вечером. Привыкший на капитанской должности особо не утруждать себя бытовыми делами, он просто ошарашивал нас, домашних, своей бурной  деятельностью. Мурлыкая что-то себе под нос, «банщик» гладил майки и трусы, полотенца и простыни, заваривал в термосе чай с травами и мёдом, мыл, сушил и аккуратно складывал в пакеты сланцы, мочалку, мыльницу, пемзу, доставал из балконных припасов дубовые веники… Затем, бережно упаковав всё это в старый кожаный портфель,  довольный усаживался перед телевизором.
В 8 утра Петровича уже не было…
А вот в 8 вечера начиналось самое интересное и весёлое, по крайней мере,  для меня… Петрович возвращался домой… Пьяное, но абсолютно счастливое лицо. Лицо человека, вернувшегося из боя, тяжёлого и кровопролитного. Лицо человека, чудом уцелевшего, но на счастье всем живущим в этом мире, выполнившего некую трудную тайную миссию… В руках Петрович держал раздутый шаром от скомканного барахла портфель и облезлый пучок того, что раньше было веником. Стянув с себя верхнюю одежду и пробормотав нечто, вроде: «С лёгким паром», Морской Волчище рушился на кровать и безмятежно спал часов двенадцать кряду…
Однажды, лет в 17, я наконец-таки отважился сам пойти с Петровичем в баню, дабы понять наконец, что же это такое. С буднично-кислой миной  собрал я свои нехитрые пожитки в обычный пакет и бросил его рядом с торжественно стоящим петровичевским портфелем.
В бане было жарко, дубово-ароматно, людно и весело. Красномордые мужики, голые и обёрнутые отглаженными простынями громко выскакивали из парилки, пили чай, пиво с рыбой, вставали на весы, смеялись, матерились, шумно намыливались и мылись.
Петровича в бане знали все. Перекинувшись словечком-другим почти с каждым и предоставив меня самому себе, он облачился в простыню, рукавицы и мамину вязаную шапку, и бубня: «Здесь все свои…», с веником под мышкой засеменил в парную. Лениво раздевшись, я вяло побрёл за ним.
Пока отчим разогревался, считая капли пота, падающие с кончика его носа, пока он лёжа «дышал берёзой», а потом до одури хлестался вениками, я успел зайти, посидеть на нижней ступеньке и выйти из парной раза три-четыре. Наивно полагая, что напарился вдоволь, но так ничего про баню и не поняв,  я засобирался было домой…
Но не тут-то было. Про меня наконец-то вспомнили, хотя на самом деле ни на миг и не забывали. Это был тактический ход, перед «крещением паром». Петрович на весь зал объявил о моём дебюте, и Васька, младший брат Петровича, потащил меня в парную, приговаривая: «Ну-ка, пойдём-ка.  Разогрелся, это хорошо. Сейчас париться будем!»
В парной Васька водрузил меня на самую верхнюю полку, сунул под нос веник «подышать», а сам, воткнув куда-то в стену ветку полыни, ковшом стал подкидывать кипяток на каменку. Меня обожгло, накрыло, и лишь стыд перед  довольно крякающими рядом мужиками удержал меня от дикого крика и только одного желания вырваться из этого огненного ада. Тем временем, надев рукавицы, Васька начал колдовать над моим скорбным туловищем… Он возносил веники к потолку, собирал там весь жар и обрушивал его на мою покрытую мурашками плавящуюся спину. Он хлестал меня, и казалось, что это всё, конец. Веники обжигали снаружи и изнутри, глаза перестали видеть что-либо, во рту пересохло. Хуже не бывает! Васька подкинул на камни ещё кипятка  и замахал под потолком полотенцем, словно пропеллером …Пар осаживался… На бедного меня…Оказывается, хуже бывает… Паника, страх и мысль, пронзающая мозг раскалённой иглой : «Бежать, рвать когти отсюда…» Полумёртвого меня перевернули на спину и повторили всю парильную церемонию с моей лицевой стороной. Закрыв руками свои сокровища, я смирился со всем и приготовился умирать. Однако неожиданно пытка закончилась, мне позволили слезть вниз и пойти «отдохнуть». Как слепой и немощный шатающийся крот я вошёл, а точнее вполз в моечное отделение. И вдруг… Ведро воды. Ледяной. С размаху. С ног до головы. Второе ведро, третье! Вот это да! Мороз по коже! Назад, греться! А там Васька с вениками. Но страх уже исчез. Почти… Всего минута терпения, или уже, кажется, удовольствия… И опять обжигающий ледяной душ, и опять греться… А потом чай. Вкуснейший. С мятой и мёдом. И массаж профессионального футбольного массажиста... И снова парная… И ещё два захода...
 А уже совсем потом мы сидели на тёплых августовских камнях дамбы, на берегу спокойной Волги и пили пиво, которое принесли прямо с завода. А завод был рядом…  И закусочная была рядом, и винный магазин был рядом. И Петрович пил пиво рядом, умиротворённый и тихий, и довольные ребята задумчиво тянули портвейн, глядя на воду. И были они для меня уже «Все свои…»
 С тех пор прошло больше тридцати лет. Все эти годы я хожу в баню, сушу летом полынь и режу веники.  В каких только парных не бывал, и какого пива не пил после, в каких только компаниях не парился... Кажется, что вот он, кайф, и полный восторг! Но нет. Того ощущения неописуемой лёгкости, пустоты и свободы, ощущения полёта души и восторга тела не было больше никогда. И выражение лица в зеркале вижу совсем не такое, какое бывало у Петровича тогда, в субботние вечера, тридцать лет назад…