Сеновал

Отшумели молодые годы.
Говорят, что свой всему черед.
Все мы были в юности уроды,
Я же изуроднейший урод.
Полюбил соседскую цыганку:
Черный волос, локон у виска.
Легковесна юная осанка,
Грудь под платьем – словно два щенка.
Хохотунья до чего – умора.
Заводил ее любой пустяк.
Несся переливчатым задором
Смех ее, пугая всех собак.
( По отцу она была цыганка,
Мама из славянских берегов ).
А ее воспитывала бабка.
Воспитанье – пара тумаков.
Раз сказала хохотунья Зоя:
- Эй, губастый, школа – это бред.
Хочешь, поваляемся с тобою
Было мне всего пятнадцать лет.
По картинкам я знавал секреты
Женской плоти, что волнует кровь,
И считал: греховно быть раздетой
Девке напоказ для мужиков.
Плод запретный – сладок – прямо в руки:
Хочется ( но совесть не велит )
Девку трогать в сладострастной муке.
Я кивнул ( а совесть пусть поспит ).
Мы на сеновал залезли скоро.
Падал свет сквозь стены на стене.
Под ее палящим гордым взором
Жутко стало почему-то мне.
Тут она, смеясь, открыла ножку.
Я был, как осиновый чурбан.
Притянув меня к себе немножко,
Прошептала: «Не боись, пацан».
Платье скинуто, в душе моей обида.
Я боялся чувства показать.
Зоя говорила про либидо.
Я не мог ее тогда понять.
Все как на картинке, но не так же:
Там недвижно, здесь мелькает плоть.
Чувствовал себя я сыном вражьим.
«Что ты, милый, ну потрогай хоть».
Трогал я и грудь ее с сосочком,
И живот, и выпуклый лобок.
Не такой мне мнилась раньше ночка
С девушкой любимою у ног.
Я смущен, слова любви забыты.
Для чего мы голые сидим?
Я ушел тогда совсем убитый.
И любовь рассеялась, как дым.
Много раз еще пришлось влюбляться.
Каждый раз по-своему хорош.
Научила жизнь и раздеваться,
И испытывать напару дрожь.
И сейчас, увидев молодуху,
Заглядишься на ее развал.
И готов еще не падать духом,
А втащить ее на сеновал.