Из книги - Лагерная пыль - 2001 год

ОТ  БУКВЫ  ДО  ЗВУКА

Гуляют беспечные тени
моих незабытых стихов.
Диктует их часто мне гений
до первых ещё петухов,
когда за окном звездопадит,
когда за столом тишина.
И мучиться долго не надо,
выводит рука, и сполна:
от буквы до звука, созвучий,
до песенных ритмов строки.
Я знаю, что в жизни везучий,
просчёты мои далеки
от мысли подвоха и лести
в промозглом беспутстве страстей
неписаных правил для мести
с постройкой для Душ лагерей,
с расстрелами гениев чести
в затылок контрольный, и нет
на Свете беспомощнёй песни,
закованной грубо в запрет.
Но песня звучит и в молчанье
во время безнравственных драм,
когда процветает мычанье,
которым наполнился Храм
моих откровений красивых,
подаренный гением стих
звучит над беспечной Россией
набатом для сердцем глухих.


СТРАТЕГ

                "И шум ветвей, и хвойный фимиам".
                А.Масалов

Безнравственность странной затеи
видна в отражении вод.
И, что б вам сказать ни хотели,
понять я, простите, не смог.
Но вы не поэт осмеянья,
а редкой породы стратег.
И нету в стихах обаянья,
а лишь в неизвестности бег
по скользким ухабам прозренья
из жизни святой на ветру.
И новое ваше творенье,
как будто бы вздох поутру,
ушедшему в глубь отраженья
на синем пруду по весне,
и мыслей пустое круженье,
достойное урны вполне.


КОМУ  ЭТО  НАДО?

Кому это надо? Не знаю.
И знать ничего не хочу.
По небу отчизны летаю,
за всё я отчизне плачу
своим непокорством и даже
покорностью новым властям.
Меня беззаботность отмажет,
и стих разберёт по частям
невежда из новой эпохи
в надежде на легкий успех.
Достанутся бедному крохи,
и долгий в полосочку грех
на привязи летнего буйства
в осенней тоске тишины
моё зарождается чувство
безрадостно странной вины
за будущий взлёт эпохальный
неведомых строк торжества,
и словно бы в буре овальной
кипит, золотится листва,
опавшая с веток столетья
на плечи, на грудь, со спины
осенние звёзды не светят,
и катится тень со стены
молчанья в разгоне под вечер,
наполненный новых хлопот.
И где-то безумье предтечи
меня поднимает в полёт
над тучей, упавшей на солнце,
с обратной его стороны.
А в туче прогал, как оконце
в неведомый Мир старины,
в котором я вижу свой возглас,
записанный в небе звездой.
Нетленность события рознит,
туманом стоит над водой
моя бесшабашность отныне
до горьких изломов судьбы.
И нету предела в пустыне.
И снова наморщены лбы
у этих, которые раньше
лепили горбатого нам,
мол, мы пропадаем на пашне
по ранним и поздним утрам.


ЛОЖЬ

Ветер стелется над рожью,
ей колосья шевеля.
Покрывается вновь ложью
предосенняя земля.

Я иду по бездорожью
вдоль осенних холодов.
Проникает в Душу дрожью
память странная стихов.

Вьются мухи над остожьем,
белым снегом сыплет дождь,
покрывает Землю ложью
речью праведника вождь.

Отстоявшейся погоды
лист кровавит тонкий нож,
посерели небосводы,
золотится листьев ложь.


***
Свое пожелание часто
мы прячем за шутку, и вновь
мечтаем безмолвно о счастье,
ликует от счастья любовь.
И, кажется, мигом беспечным
весёлая в памяти жизнь.
Красивая, нежная в вечном
унынии памятных тризн.


***
Мне читать печально строки
не хвалебные, но всё ж,
словно бы мои пороки,
словно бы густая ложь
расплывается по тексту,
ни о чём не говорит,
если бы сказал он честно,
но боится что сгорит
от стыда в осенней стуже
безымянных холодов
обступивших нас снаружи
изнутри пустых стихов.


НО  ВСЁ  Ж

По краешку грусти шагаю
в печальную даль торжества.
И, словно иду я по Раю,
вокруг золотая листва –
богатство, осенняя роскошь
парчовый деревьев наряд.
Лихая, но всё ж осторожность,
печальный, но всё ж листопад.

По кругу осенней печали
иду в неизвестную даль,
где мой пароходик отчалил,
моя не проходит где жаль.
И всё повторяется снова,
трепещет тумана вуаль
тоски безответной основа,
стихов не записанных жаль.

По ветру развеяны строки
с теплом в тишине паутин,
грядущие тянутся сроки,
как будто бы тралы путин.
Найти бы печальную строчку,
в тетрадь бы её записать.
Поставить бы жирную точку,
а сверху наклеить печать.

Молчать до скончания века
на грустном, как сон, берегу,
где много осеннего снега,
где след мой темнеет в снегу
безвинного счастья тревоги
за редкую участь мою.
Стою я опять на пороге,
как будто бы в странном Раю.

Тут всё незнакомое часто
мне кажется всё же родным.
И дни отголоском стучатся,
и стелется памяти дым,
и тихая заводь обская
блестит на закате тепла.
Иду я тропинками Рая...
...меня поднимают крыла...

...лечу над простором печали,
любуюсь земной красотой.
А ветер свирепый качает,
грозит мне опять пустотой
в осеннем раздолье сомнений,
на склоне печальной тоски
моих невпопад откровений.
От истин они далеки.