Жены декабристов в русской литературе

ПРИМЕЧАНИЕ

«Декабристы» – тексты короткого цикла моих радиопрограмм рубрики "Душа поэта" на одесском радио "Гармония мира", плавно выросших из другого радиоцикла – «Современники Пушкина». Очерк о Кюхельбекере «остался» в «пушкинском».

Здесь:
1. Декабристы в поэзии Пушкина
2. Жены декабристов в русской литературе
3. Кондратий Рылеев. Я не Поэт, а Гражданин
4. Бестужев-Марлинский, первый русский романист
5. Александр Одоевский. Сердце бросил в море жизни шумной…
6. Просветитель Владимир Раевский
7. Гавриил Батеньков. Авантюрист, безумец, мудрец?
8. Федор Глинка. Публицист, пропагандист, лирик
9. Павел Катенин – рыцарь классицизма

Последовательность и нумерация, разумеется, весьма условны.

ЖЕНЫ ДЕКАБРИСТОВ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Размышляя над этой темой, хотелось бы избежать и восторженного пафоса, и сентиментализма – тех эмоций, которые одновременно рождаются даже при самом беглом знакомстве с историей жен декабристов, последовавших за своими мужьями в неизвестность и лишения. Но, боюсь, избежать мне этого не удастся: чем глубже погружаешься в обширный материал о декабристах и их женах, тем больше поражаешься невероятной силе духа и мужеству их всех, а женщин – в особенности.

Мне вообще кажется, что именно они, а не их мужья, свершили настоящую революцию в сознании гражданского общества. Власть в лице императора Николая I, лишая участников заговора дворянского звания, имущества, всех привилегий и прав, разжаловав офицеров в солдаты, лишив их права переписки и сослав на край земли – в Сибирь, которая в начале девятнадцатого века была краем неведомым, – преследовала цель не только изолировать бунтовщиков, унизить их, но главное – стереть о них и об их идеях какое бы то ни было напоминание в настоящем и будущем.

И каково же было потрясение и царя, и светского общества, когда женщины, которые не то что не имели к делам мужей никакого отношения – они зачастую о них даже не подозревали, женщины, которых бы понял и не осудил бы никто – отрекись они от мужей-преступников, женщины беззаботные, знатные, богатые – напротив, отрекаются от своей благополучной жизни и добровольно следуют за мужьями – в никуда. Что ими руководило?

<…>Теперь расскажу вам подробно, друзья,
Мою роковую победу.
Вся дружно и грозно восстала семья,
Когда я сказала: «Я еду!».
Не знаю, как мне удалось устоять,
Чего натерпелась я… Боже!
Была из-под Киева вызвана мать,
И братья приехали тоже:
Отец «образумить» меня приказал.
Они убеждали, просили,
Но волю мою сам господь подкреплял,
Их речи ее не сломили!

<…> «Посмотрим!..». И вдруг распрямился старик,
Глаза его гневом сверкали.
«Одно повторяет твой глупый язык:
Поеду! Сказать не пора ли,
Куда и зачем? Ты подумай сперва!
Не знаешь сама, что болтаешь!
Умеет ли думать твоя голова?
Врагами ты, что ли, считаешь
И мать и отца? Или глупы они…
Что споришь ты с ними, как с ровней?
Поглубже ты в сердце свое загляни,
Вперед посмотри хладнокровней,
Подумай!.. Я завтра увижусь с тобой...».

Ушел он, грозящий и гневный,
А я, чуть жива, пред иконой святой
Упала – в истоме душевной…

«Подумай!..». Я целую ночь не спала,
Молилась и плакала много.
Я божию матерь на помощь звала,
Совета просила у бога,
Я думать училась: отец приказал
Подумать… нелегкое дело!
Давно ли он думал за нас – и решал,
И жизнь наша мирно летела?

Училась я много; на трех языках
Читала. Заметна была я
В парадных гостиных, на светских балах,
Искусно танцуя, играя;
Могла говорить я почти обо всем,
Я музыку знала, я пела,
Я даже отлично скакала верхом,
Но думать совсем не умела.
<…>
Простите, родные! Мне сердце давно
Мое подсказало решенье.
И верю я твердо: от бога оно!
А в вас говорит – сожаленье.
Да, ежели выбор решить я должна
Меж мужем и сыном – не боле,
Иду я туда, где я больше нужна,
Иду я к тому, кто в неволе!

Это – отрывок из поэмы Николая Некрасова «Русские женщины» 1871-72 годов, из второй ее части «Княгиня М.Н. Волконская». Некрасов основывался на записках Марии Николаевны Волконской, которые она писала для своих детей и внуков на французском языке уже после тридцатилетнего изгнания: в 1856 году царь Александр II разрешил ссыльным вернуться, а впоследствии вернул звания, титулы и дворянские привилегии декабристам и их потомкам.

Мария Николаевна не хотела обнародования своих воспоминаний, и Некрасов стал одним из немногих, кого сын ее, Михаил Сергеевич, познакомил с мемуарами матери. Сын опубликовал их на двух языках, во французском оригинале и в русском переводе, только в 1904 году, и книга эта сразу стала библиографической редкостью.

Первая часть поэмы Некрасова «Русские женщины» посвящена княгине Екатерине Ивановне Трубецкой – ведь именно она первая, буквально на следующий день после того, как муж отправился по этапу, последовала вслед за ним.

Уже два месяца почти
Бессменно день и ночь в пути.

На диво слаженный возок,
А все конец пути далек!

Княгини спутник так устал,
Что под Иркутском захворал,

Два дня прождав его, она
Помчалась далее одна…

Ее в Иркутске встретил сам
Начальник городской;
Как мощи сух, как палка прям,
Высокий и седой…

Как важно было властям остановить эту женщину! Это пытался с самого начала сделать император Николай I, и, возможно, разрешил ей следовать за мужем в надежде, что она, не выдержав испытаний в пути, – вернется, и тем самым даст пример невозможности осуществления подобных отчаянных шагов. Когда же этого не случилось, ее пытались остановить уже в дороге – в частности, всем известна история ее психологического противостояния с иркутским губернатором, из которого Екатерина Трубецкая вышла победительницей:

КНЯГИНЯ
Нет! я не жалкая раба,
Я женщина, жена!
Пускай горька моя судьба –
Я буду ей верна!
О, если бы он меня забыл
Для женщины другой,
В моей душе достало б сил
Не быть его рабой!
Но знаю: к родине любовь
Соперница моя,
И если б можно было, вновь
Ему простила б я!..

ГУБЕРНАТОР
Как я вас мучил… Боже мой!..
(Из-под руки на ус седой
Скатилася слеза).
Простите! Да, я мучил вас,
Но мучился и сам,
Но строгий я имел приказ
Преграды ставить вам!
И разве их не ставил я?
Я делал все, что мог,
Перед царем душа моя
Чиста, свидетель бог!
Острожным жестким сухарем
И жизнью взаперти,
Позором, ужасом, трудом
Этапного пути
Я вас старался напугать.
Не испугались вы!
И хоть бы мне не удержать
На плечах головы,
Я не могу, я не хочу
Тиранить больше вас…
Я вас в три дня туда домчу…
Эй! Запрягать, сейчас!..

«Их было одиннадцать – женщин, разделивших сибирское изгнание мужей-декабристов. Среди них – незнатные, как Александра Васильевна Ёнтальцева и Александра Ивановна Давыдова, или жестоко бедствовавшая в детстве Полина Гёбль. Но большая часть – княгини Мария Николаевна Волконская и Екатерина Ивановна Трубецкая, Александра Григорьевна Муравьева – дочь графа Чернышева, Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына, баронесса Анна Васильевна Розен, генеральские жены Наталья Дмитриевна Фонвизина и Мария Казимировна Юшневская – принадлежали к знати», – писал историк Павлюченко.

Эти женщины не только учились выживать в суровых условиях – главной их миссией было поддержание духа каторжан, борьба за улучшение условий их существования, налаживание связи с внешним миром: на имена женщин приходили книги и журналы, которые они получали для декабристов, и от имени ссыльных они писали письма их родным и друзьям.

Значение присутствия верных подруг, их поддержки засвидетельствовал декабрист Александр Одоевский в поэтическом посвящении княгине Волконской. Об этом стихотворении она сама впоследствии заметила, что написано оно «в воспоминание того, как мы, дамы, приходили к ограде Читинского острога и приносили заключенным письма и известия»:

Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе том рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал,
И весь обзор, обширный и прекрасный,
Мучительно на волю вызывал.

Вдруг ангелы с лазури возлетели
С отрадою к страдальцам той страны,
Но прежде свой небесный дух одели
В прозрачные земные пелены.
И вестники благие провиденья
Явилися, как дочери земли,
И узникам, с улыбкой утешенья,
Любовь и мир душевный принесли.

И каждый день садились у ограды,
И сквозь нее небесные уста
По капле им точили мед отрады…
С тех пор лились в темнице дни, лета;
В затворниках печали все уснули,
И лишь они страшились одного,
Чтоб ангелы на небо не вспорхнули,
Не сбросили покрова своего.
25 декабря 1829 г., Чита

Позже, когда каторжане и их жены получили разрешение жить на поселении, дома декабристов в суровом сибирском краю стали настоящими культурными центрами, куда душой стремились все изгнанники. Вот, к примеру, посвящение Волконской другого ссыльного – Вильгельма Кюхельбекера, который в 1845 году проездом из Акши в Курган побывал в Красноярске в доме Сергея и Марии Волконских:

Но я минутный гость в дому моих друзей,
А в глубине души моей
Одно живет прекрасное желанье:
Оставить я хочу друзьям воспоминанье,
Залог, что тот же я,
Что вас достоин я, друзья…
Клянуся ангелом, который
Святая, путеводная звезда
Всей вашей жизни: на восток, сюда,
К ней стану обращать трепещущие взоры
Среди житейских и сердечных бурь, –
И прояснится вдруг моя лазурь,
И дивное сойдет мне в перси утешенье,
И силу мне подаст, и гордое терпенье.

Не все женщины после помилования декабристов Александром II вернулись из Сибири: трое навечно остались там. Первой не выдержала испытаний и умерла в возрасте 28 лет, в 1832 году Александра Муравьева – любимица всех ссыльных и подруг по несчастью: «Святая женщина. Она умерла на своем посту» – вспоминали о ней Волконская и Полина Гёбль.

История французской модистки Полины Гёбль (впоследствии Прасковьи Анненковой), последовавшей за своим женихом Иваном Анненковым и обвенчавшейся с ним в остроге, вошла в роман о декабристах 1840 года Александра Дюма-отца «Учитель фехтования», который в России был запрещен Николаем I. Прасковья Анненкова также оставила свои воспоминания – «Записки жены декабриста».

Все эти, и другие документы стали основой для научных исследований и художественных произведений. Одной из моих любимых книг в детстве был объемный роман Марии Марич «Северное сияние», а исследования Арнольда Гессена «Во глубине сибирских руд» легли в основу фильма 1975 года о декабристах «Звезда пленительного счастья». Да и сегодня на уроках, или в новой форме – на форумах в интернете – изучаются и обсуждаются судьбы жен декабристов.

В их поступке не было ни политической подоплеки, ни корысти – они, как поистине духовные существа, руководствовались высшими ценностями, и, отказавшись от материальных привилегий суетного света, воплощали эти ценности в самых невероятных условиях жизни. Одной из таких безусловных ценностей была – любовь:

«Несчастье лишь усиливает, если такое вообще возможно, все мои чувства к тебе… Я смогу все вынести, пока ты жив, и всю жизнь буду благодарить небо за то, что оно связало мою судьбу с твоей. Если б я только могла бы разделить с тобой твой горестный кров, если б только могла! — ты не увидел бы на моем лице ни единого следа печали...» – писала мужу Александра Муравьева, и это же внушали изгнанникам своим повседневным подвигом все женщины-декабристки…
Как многому мы можем у них научиться…

Виктория ФРОЛОВА