На лавочке

На лавочке, что около подъезда
Сидела пожилая женщина одна.
Ждала столь дорогого ей приезда
И ожиданьем лишь жила она.

Уж на свиданьи с Богом все подружки,
С которыми о боли говорить.
Не пожилая женщина – старушка,
Умеющая только слёзы лить.

И мужа вспоминала со слезами,
Когда он предложенье делал ей,
И как об этом говорила маме,
И как на свадьбу позвала друзей.

Как были годы счастья, что так скучно
Текли, когда ещё не позади.
Как с мужем оставались неразлучны,
Как собирались деток породить.

И как узнала материнства счастье,
Имея в арсенале двух детей.
Как отношения уж не пылали страстью,
Но нет супругов лучше, чем друзей.

Ну, а потом случилось много горя:
Её единственная слабенькая дочь
Ушла и не вернулася из моря…
Что даже брат ей не сумел помочь.

И словно изменилося всё сразу.
Они втроём пытались позабыть
Всю боль, как неприличную заразу,
По-новому учились вместе жить.

И сын у двух супругов оставался,
Он старше от погибшей дочки был.
Но словно над собой теперь поднялся,
Он дома жил, в несчастье ел и пил.

Казалось мальчику, что словно обвиняют
Его в случившемся, как будто он хотел.
И нет вины конца, как нет и края.
Всё память о сестре, всё мальчик не у дел.

Ему теперь не доставались ласки,
И ждал он, когда можно улететь,
Чтоб сделать былью ненаписанные сказки,
Достаточно лишь только захотеть.

И он ушёл, как только с детства вырос,
Не то, чтоб полностью о них забыл.
И пусть желанья детские не сбылись.
Любил на расстоянии, любил.

И как-то даже не для всех заметно,
Уж пролетели долгие года.
Детей у сына нет, и внуков нет, но
Теперь уж их не будет никогда.

И муж ушёл недавно к своей дочке,
И сын на поминках, казалось бы, рыдал.
Мать думала, что вместе будут ночки,
Но повода так думать сын не дал.

Он был так холоден и помнил о сестрёнке,
И ненавидел, хоть любил её всегда.
Она была с ним с пачканой пелёнки,
Страдал, что сберёг её тогда.

Своих детей не смог иметь, считая,
Что тоже их не сможет берегти.
А гордость не давала к старой маме
Прийти на чай, да просто так прийти.

Вот так они два были одиноких,
И не могли сойтись на склоне лет.
Как будто нет у всех пороков,
Как будто у родных прощенья нет.

И вот теперь сидела вновь угрюмо,
Поняв на старости мораль годов своих.
О мёртвых, право, меньше нужно думать,
А думать нужно больше о живых.