Вряд ли
Смотрит на небо уже неживая,
Преют усталостью хлипкие корни…
- Помни!
Это не свет, - фонарей замануха, -
Липкие ленты прельстительны мухам,
Время иное - иные медали.
Давят.
Чистый ручей одолела осока,
Вырублен бор и криница иссохла,
Мусорный дух над кострищем витает.
Дай им
Пресного хлеба и чистого спирта
И немудрёного краткого флирта,
Вечной обиде - блаженной халявы,
Славы, -
Не остановятся! Им бы до ветру
Надо порог осчастливить соседа,
Если светло у него и опрятно.
Ладно:
Что успокоит себя истребивших? -
Радости веры во всяких всевышних?
Честных трудов омывание потом?
Знанье, упорство, стремленье к высотам?
Жить не по лжи, перешагивать грабли?
Вряд ли...
Свидетельство о публикации №112020609489
те кому также подняться не светит
в небо - их тоже затянет усталость
в старость
Совестъ 25.02.2012 10:18 Заявить о нарушении
Вот, навскидку:
"Виктор пришел в гимназию за полчаса до назначенного времени, но Бол-Кунац уже ждал его. Впрочем, он был мальчиком тактичным, он только сообщил Виктору, что встреча состоится в актовом зале, и сейчас же ушел, сославшись на неотложные дела. Оставшись один, Виктор побрел по коридорам, заглядывая в пустые классы, вдыхая забытые ароматы чернил, мела, никогда не оседающей пыли, запахи драк «до первой крови», изнурительных допросов у доски, запахи тюрьмы, бесправия, лжи, возведенной в принцип. Он все надеялся вызвать в памяти какие-то сладкие воспоминания о детстве и юношестве, о рыцарстве, о товариществе, о первой чистой любви, но ничего из этого не получалось, хотя он очень старался, готовый умилиться при первой возможности. Все здесь оставалось по-прежнему – и светлые затхлые классы, и поцарапанные доски, парты, изрезанные закрашенными инициалами и апокрифическими надписями про жену и правую руку, и казематные стены, выкрашенные до половины веселой зеленой краской, и сбитая штукатурка на углах – все оставалось по-прежнему ненавистно, гадко, наводило злобу и беспросветность.
Он нашел свой класс, хотя и не сразу; нашел свое место у окна, но парта была другая, только на подоконнике все еще виднелась глубоко врезанная эмблема Легиона Свободы, и он живо вспомнил одуряющий энтузиазм тех времен, бело-красные повязки, жестяные копилки «в фонд Легиона», бешеные кровавые драки с красными и портреты во всех газетах, во всех учебниках, на всех стенах, – лицо, которое казалось тогда значительным и прекрасным, а теперь стало дряблым, тупым, похожим на кабанье рыло, и огромный клыкастый брызжущий рот. Такие юные, такие серые, такие одинаковые… И глупые, и этой глупости сейчас не радуешься, не радуешься, что стал умнее, а только – обжигающий стыд за себя тогдашнего, серого, деловитого птенца, воображавшего себя ярким, незаменимым и отборным… И еще стыдные детские вожделения, и томительный страх перед девчонкой, о которой ты уже столько нахвастался, что теперь просто невозможно отступить, а на другой день – оглушительный гнев отца и пылающие уши, и все это называется счастливой порой: серость, вожделение, энтузиазм… Плохо дело, думал он. А вдруг через пятнадцать лет окажется, что и нынешний я так же сер и несвободен, как и в детстве, и даже хуже, потому что теперь я считаю себя взрослым, достаточно много знающим и достаточно пережившим, чтобы иметь основания для самодовольства и для права судить."
(с) АБС, "Хромая судьба"
http://lib.rus.ec/b/165320/read#t4
Мичман Блэк 25.02.2012 16:40 Заявить о нарушении