В кар. лаге 1937 год

      

(Со слов Григория Суражевского)
Здесь лагерь крутой, часовой здесь на месте.
Все в лагере мы,  где нет совести, чести.
На вышке стоит часовой целый день.
Всё  видит и слышит, видна его тень.
С  утра, как всегда, на работу нас гонят,
А  вечером, после, нас гонят назад.
И  если,  уставши, отстанешь – пристрелят-
Вот это, наверно, и есть страшный ад.

Вот после работы нас всех посчитали,
И  парень один, он на дерево влез,
А  мы часовому его показали,
Кедровых орешков нарвёт он на всех.
Но  нет:  часовой вмиг винтовку направил,
И  грянул тот выстрел – и парня уж нет:
Он  с дерева медленно - медленно падал,
А  мы все стояли, смотрели всё вверх.

А  мне отбывать срок долгий остался,
Но понял я сразу, что жизнь уже вся,
И  мне не дойти, я от горя сломался,
Дрожали коленки, всё кончился  я.
И  вот день второй, иду я с работы,
Мне трудно, я от колонны отстал.
Я понял, что всё, и конец уже вот он:
Вот парень винтовку с плеча уже снял.

И  он говорит мне: «Ты лениво шагаешь».
Закрыл я глаза, мы одни остались.
Сказал: «Трудно, когда вот устанешь,
Но вот возьми – ка  вот  хлеб, подкрепись».
Я  ждал, будет выстрел, но нету такого.
Я  так растерялся, и хлеб его взял,
И  глянул тогда я на парня простого,
А  он говорит: «Срок отец отмотал.
Быть может, отцу тяжело сейчас тоже,
Но выживет он, и вернётся назад.
Ему ведь, наверно, кто-то  поможет.
Вернётся домой,  и как буду я рад.»