Так жить давно нельзя - главки из поэмы - 20-й год

Стихи пиши – кому-то надо...
...не надо ль вовсе никому.
Стихотворение – награда
за труд герою моему.
Какой там труд? – одна забава –
купается в пруду купава,
глядит упавшею луной
пейзаж, написанный не мной,
висит за окнами квартиры
(какой, простите тут этаж?)
Да на, мой друг, стопарик вмажь,
не страшны будут и вампиры.
Стихи пиши и день, и ночь.
Чем заниматься сам не прочь.

Там гладь озёрная сверкает,
струит прохладу тень ветвей
и с отражением играет
ветла, поникшая над ней –
над тихой гладью одиночеств
без сострадания высочеств
на безнадёжных берегах,
где пели песни о врагах,
насупив брови, без сомнений
шагали в пропасть пошлых лет
в двадцатый век. Его портрет
висел в суровых помещеньях.
(Художник рисовал один).
О чём с тобой мы говорим?

Понять уже никто не может
припомнить грусть иных времён.
И даже совесть их не гложет,
что погубили столь имён.
Но современность твердолоба.
О ней поговорим особо
на развороте всех эпох,
когда не радуется лох.
Вожди давно почили в бозе,
страны безнравственной... ан, нет,
она возникла в пекле лет –
плетёмся в мировом обозе,
хватаемся опять за плеть,
чтоб не гореть, а тихо тлеть.

Эх! Говорухин, Говорухин, –
чекистам служишь, режиссёр.
Ведёте вы страну к разрухе,
не вынося из дома сор.
Не хочет вождь вести дебаты.
Чекисту граждане – солдаты –
команду выполнят они.
В политике останутся одни
лгуны и воры при законе.
Назначил он себя опять
страной чекистски управлять,
и лицемерить пред иконой –
в страданье погружать свой лик
и представлять, что он – велик.

Вы создаёте этот образ –
всепобеждающий чекист.
По сути Путин, словно кобра,
готов к укусу, но стоит
он в позе ожиданья мига.
А избирательная лига –
для нападения объект –
вот будет бешеный эффект –
перекусает кобра лигу...
...и разбегутся, кто куда,
покуда ходят поезда.
Казать чекистам будут фигу,
за всех безнравственно страдать,
не станут вида подавать.

Приветствую я Борового
и Новодворскую за их
позицию: «Страна без Вовы!»
Без их, добавлю я, двоих:
великих трупов – самозванцев,
но политических засранцев,
один – мертвец, другой – живой,
но с бестолковой головой.
Они не равнозначны всё же.
От немцев прибыли в страну
и ввергли Родину в войну
с народом собственным – похоже –
один в один – двадцатый год.
Двенадцать лет мы без свобод

живём в пространстве одиозном
сурковых, сеченых – в Москве,
кадыровых кровавых в Грозном
с дырой сквозною в голове,
в которой свищет ветер чванства,
и строятся в России ханства
с преступниками во главе,
с чекистской нечистью. Вдвойне
бессовестной тогда и ныне
морально душат, держат власть –
им в яму чтобы не упасть
презренья. Времена иные
настанут, точно знаю я, –
так жить уже давно нельзя.