Исповедь Сальери

                Посвящается
                замечательному актеру
                Олегу Табакову,
                потрясающе сыгравшему
                Сальери в пьесе «Амадео».

               
                * * * * *
                Сальери Антонио (1970-1825), итальянский композитор. С 1766 жил в Вене. Автор
                многочисленных опер. Ученики: Л. Бетховен, Ф. Шуберт, Ф. Лист. Легенду об отравлении
                им Моцарта использовал А.С. Пушкин («маленькая трагедия» «Моцарт и Сальери»).

                Советский Энциклопедический Словарь.
                Изд. 2-е, Москва, «Советская Энциклопедия», 1983.

                * * * * *
Погруженный в думы, откинувшись в высоком кожаном кресле, сидит Антонио Сальери. Перед ним на низком ломберном столике разбросаны нотные листы. Поверх них стоит массивный серебряный подсвечник с тремя догорающими свечами. Воск стекает на листы. Сальери недвижим, подбородок утоплен в вороте теплого стеганного халата. Откуда-то сверху льются звуки «Лакримозы» из моцартовского «Реквиема». Спустя некоторое время, Сальери берет латунный звонок, стоящий на столе. Звонит. После недолгой паузы входит слуга. Молча останавливается в позе покорного ожидания. Сальери после длинной паузы начинает говорить.

Сальери:
Йоханнес, слушай, друг любезный.
Ты должен всюду, исподволь и тихо
Шептать, наушничать, что это я – Сальери
Божественного Моцарта отправил
Навеки в лучший мир, что в час урочный
Я зелья страшного в бокал вина добавил,
От коего он умер постепенно...

Слуга:
Но, Господин, не вы ли разве тайно
Ему все это время помогали?
Через меня ему передавали
То провиант, то красное вино,
Что ставил я под кровом поздней ночи
В корзине небольшой у самого порога?
То суммы денег, правда, небольшие,
Я незаметно оставлял в углах приметных,
Когда к нему меня вы посылали
С каким-нибудь пустяшным порученьем?

Нет, Господин! Нет, это невозможно...
Ведь вы пытались правдой и неправдой
Помочь ему...А «Реквием» последний?

Сальери:
Да, помню: под плащом скрываясь черным,
Ты к Моцарту отнес мою записку,
В которой я инкогнито просил
Заупокойный реквием создать
И как аванс вручил большую сумму.
Я ждал тебя с волненьем за углом,
Боясь, что Моцарт вдруг тебя признает.
Но все благополучно обошлось.
Ведь просто так гордец не взял бы денег,
Хотя бы даже в долг я предложил их.

Я часто ждал за полночь,
Когда из окон Моцарта польются
Волшебной музыки чарующие звуки.
(Ведь он, ты помнишь, по ночам работал.)
Да, Моцарт – это Моцарт! И никто
Не сможет с ним сравниться в этом мире!
Возьми одну хотя бы «Лакримозу»...
Ну, разве не Творец водил его рукою,
Когда записывал он ноты на бумаге?
Он превзошел в искусстве сочиненья
Вивальди, Генделя, Скарлатти, даже Баха.
О гений Моцарта никто не превзойдет,
Уверен, не одно еще столетье,
А может, вообще никто и никогда...

Слуга:
Вы правы, Господин: лишь вы и Моцарт –
Два величайших композитора вселенной...

Сальери:
Увы, ты прав всего наполовину...
И потому к тебе я с этой просьбой
Пустить молву по миру обратился.

Слуга:
Нет, Господин! Нет. Это невозможно!

Сальери:
Я знаю, ты мой верный друг, Йоханнес,
И потому тебя о том прошу я.

Ты исповедь мою теперь послушай,
И будешь ты единственный хранитель
Всех помыслов моих святых и темных.

Ты помнишь день, когда явился Моцарт...
Он раздражал меня манерой поведенья,
Своей беспечностью и эдаким фиглярством
И тем, что все всегда ему давалось
С такою легкостью и ярким совершенством.
Искусство для меня – тяжелый труд.
Мне музыка мучительно дается:
Я переписываю пьесы по сто раз...

И вдруг у Герцога, во время представленья
Ко мне подходит Моцарт со словами:
«Сальери, лучше бы с седьмого такта
Сыграть вот так...» И, сев за клавесин,
Он превратил мою каденцию в живую,
Заставил брызгами хрустальными сиять!

Я был ошеломлен... Нет! Не разгневан!..
Я был раздавлен... Обращен во прах...

А Моцарт? Моцарт, бросив инструмент,
Уж за какой-то юбкой волочился!

Вся жизнь моя с тех пор перевернулась:
Я не могу теперь коснуться клавесина...
Да, после Моцарта любое сочиненье
Мне кажется трудом богопротивным...
Возможно ли, чтоб звук другой раздался,
Когда струятся моцартовы звуки?

Да, я себя судил не очень строго:
Я думал, что за Генделем и Бахом
Найдется также место для Сальери.

Но Моцарт изменил все представленья...
Я сам почувствовал тщету своих стремлений.
Он делает буквально без усилий
То, что я делаю за дни и за недели...
И делает к тому же бесподобно!

И я решил тогда его приблизить
К себе. Чтоб стал он мне за брата,
За друга стал. Чтоб люди говорили
О нас двоих с восторгом, восхищеньем:
«Сальери с Моцартом...»
и «Моцарт и Сальери...»

Но оттолкнувши дружескую руку,
Он продолжал меня не замечать
И не внимать советам дружелюбным.
Все тот же был кутила, ловелас...
Но впрочем, продолжал писать
Одно прекраснее другого сочиненья!

Но тяжкая болезнь его точила,
Жизнь покидала тело. Так вино
Из меха продырявленного льется,
Пропитывая землю... Мех теряет
И форму прежнюю, и содержанье...
И к Моцарту вот так же смерть пришла.
Он даже «Реквием» закончить не успел!..

Я горевал, ты помнишь, безутешно,
Хотя единственный, казалось бы,
Соперник мой умер. И тогда...

Ты помнишь, я вернул тебя с дороги,
Пославши заказать по Моцарту молебен.
Ты должен был по моему приказу
Устроить похороны Моцарту такие,
Что подобало лучшему во веки музыканту...

Вдруг, будто черной молнии разряд, -
Во мне мелькнул мой план –
Коль я смолчу, поверят
В Сальери, совершившего злодейство.

Ты разнесешь по городу молву,
Что, мол, Сальери, завистью замучен,
Ступил на путь бесчестного убийства.
Я ж буду отрицать к тому причастность.
Ведь ты же знаешь, как толпа жестока
И злонамеренна превыше всякой меры:
Чем больше буду я твердить отказ,
Тем тверже будут верить в эти слухи,
Способствуя успеху плана моего,
Что я нарисовал тебе, Йоханнес...

Ты помнишь, как безумец Герострат
Спалил священный храм богини Артемиды,
Чтобы поступком этим богомерзким
Свое навеки обессмертить имя?

Я верю, что Иуда честолюбец
Затем лишь предал брата Иисуса,
Чтобы навеки в памяти людской
Их имена всегда стояли рядом.
Он сделал все, никем не понукаем,
А 30 сребреников – выброшены в пыль!..
И вскоре сам повесился от чувства,
Что жизнь свою он исчерпал до дна...
Скажи, что кроме одного тщеславья,
Могло руководить Иудой?

Слуга:
Боже правый!
О Господин, я предан вам душою
И ради вас готов на преступленье
И даже на безумное деянье –
Оклеветать вас ради черной славы...
О Господи!
Прости за прегрешенья
Меня и Господина моего...


Сальери:
Иди, Йоханнес. Сослужи мне службу,
Какую, может, ни один слуга
Еще не нес во славу господина!

Слуга крестится и с поклоном почтительно выходит. Сальери остается один. Погружается в мысли. Потом берет щипцы для снятия нагара со свечи. Убирая нагар, нечаянно гасит две из трех свечей. Оставшаяся разгорается еще ярче.
Опять откуда-то сверху тихо начинают литься звуки Соль-Минорной 40-й симфонии Моцарта...

Сальери:
Теперь я вновь живу...
Я знаю: вечен Великий Моцарт!
И его творенья
Сердца людские будут услаждать,
Покуда жизнь теплится в этом мире...

И имя незаметного Сальери
Из века в век, как тень, неотвратимо
За Моцартом
                последует
                в бессмертье...


Звуки 40-й Симфонии Моцарта нарастают и полностью заполняют зал симфоническим звучанием...

                З А Н А В Е С


                1983, Москва.