По врачам

У Марьи Чернобровиной нога заболела. А кто его знает, почему? Может, стукнула. Может, еще чего. Экология-то у нас, сами знаете какая.
Так вот, о ноге. Заболела она у нее, значит. Болит и болит. Марья ночами спать перестала. Уж чего только не делала. И народным-то средством исцеляла. И к бабкам заговаривать ходила – не помогает. Одно средство осталось – врачи. Пошла Марья по врачам. День ходит, два. Очереди с утра занимает.
Разговор, кстати, об этих очередях особый. Тут долго рассказывать можно. Очереди в больнице, пожалуй, и очередями-то нельзя назвать. Это клуб своеобразный. По интересам. Все вокруг как родные. Тетя Маша знает, что тетя Даша пришла с радикулитом и участковый ей сегодня дюжину уколов выпишет. А тетя Даша жалеет Евдокию Ильиничну, девяностодевятилетнюю старушку, что у той снова давление подскочило, а врач Федор Федорыч, ирод окаянный, никакого сочувствия к ней не проявляет, потому как, говорит он, замучила его Евдокия Ильинична своими приходами, и, говорит он, помочь старой лишь богодельня может.
А Сан Саныч с шахматами заявляется и полдня дуется с Колюнькой Новоселовым. У Сан Саныча и Колюньки много общего: у одного нога правая хандрит, у второго рука левая не поднимается.  Словом, сидят в коридорах родные души, плачутся о судьбе, о болезнях судачат, о пенсиях мизерных, о детях жестокосердных рассказывают, врачей хвалят-ругают. И так срослись воедино эти Маши-Даши, что чужой человек для них, что овца в волчьей стае. Не приемлют они его и сочувствия не проявляют.
Вот в такой-то стае, то бишь, клубе, и довелось оказаться Марье Чернобровиной. С работы отпросилась, дочку крохотную на бабку старую оставила, сама в больницу приковыляла. Думала быстро отмучается, ногу покажет, рецепт получит и за лечение. Какой там! Только в коридор шагнула, очередь на нее зверем ощетинилась:
- Куда прешь, - закричала, - за тем мужчиной, что с палочкой, будешь!
     - У меня дома ребенок малый, - взмолилась Марья, - мне только ногу показать, - вытянула она вперед стройную, слегка опухшую, ножку.
- Ишь, шустрая, - шипит очередь, - а мы что, по-твоему, чурки показывать пришли? Мы что по-твоему, пеньки безголовые?
- Ребятенок у меня, - чуть не плачет Чернобровина.
- У всех рябятенки, - шамкает Евдокия Ильинична, та, что девяносто девяти лет от роду. – Ты энтим не прикрывайся!
В общем, три часа провела в очереди бедолага, разговорилась, очередь сжалилась над ней и уже готова была  в свои ряды записать, но тут врач из кабинета гаркнул:
- Ну, чего там, уснули, что ли? Следующий пусть заходит. Смена кончается!
И потянулись денечки. Отпуск Марья взяла. Только вместо пальм да моря лазоревого коридоры больничные да очереди шепелявые, кабинеты мрачные, да доктора суровые…
Один только раз ей с доктором суждено было встретиться. Не глядя пилюли ей прописал.Не помогли пилюли. Нога-то  болит и болит. И отпуск уже к концу подходит. Измаялась Марья. Каждый день в больницу, как на Голгофу – нет облегчения. «Ну все, - думает, - последний раз схожу, Евдокии Ильиничне поклон отвешу, Сан Санычу улыбнусь, очереди своей дождусь и баста.
По нечетным Федор Федорыч в первую. Встала пораньше, нафуфырилась-расфуфырилась, чувствовала, что сегодня ей выпадет счастье – свидание с доктором случится.
В кабинет Марья уверенной походкой вошла:
- Что, Федор Федорыч, делать-то будем, болит нога-то, – и ногу ему на стол закинула.
- Так что – не знаю что? А чего затянула так? Раньше бы надо ко мне, голубушка.
- Так я, это… месяц уже хожу, - растерялась Марья. – Однажды вы мне даже пилюли выписали, а нога болит и болит, проклятая. Что с ногой-то мне делать?
Задумался Федор Федорыч. Смотрит на ножку, любуется. Платок из кармана нагрудного достал, лысину протер, нос высморкал.
- Так, может, тебе уголь прописать? - спросил задумчиво.
- Ка-ак уголь? Помилуйте, Федор Федорыч! Уголь-то, насколько мне известно… ой, и говорить неловко, - очумела Марья.
- Ну тогда вот анальгин еще… Погодите-ка, а чего я там в прошлый раз выписывал? - открыл Федор Федорыч карточку, поднес ее к близоруким глазам и стал увлеченно разбирать скрытый смысл  им же начертанных фраз.
Марья от любопытства аж голову вытянула. Вдруг  страшная дрожь пробежала по телу.   Потрепанную обложку  увесистого больничного досье украшала витиеватая надпись – Пронькина Евдокия Ильинична, 1900 год рождения.
- Федор Федорыч, обмишурились вы, дело-то не мое изучаете, - ткнула пальцем в карточку Марья.
Нет, удар с Федор Федорычем не случился, он только крякнул отчаянно, да затылок поскреб.

 История эта, ей богу, без вымысла. С тех пор много лет уже прошло, к врачам Марья Чернобровина совсем ходить перестала. Кучу умных книжек себе накупила, энциклопедии изучила, институт медицинский закончила. И потянулись к ней за советом люди. Кто с ногой идет, кто с рукой, кто  еще с чем, а кто и душу больную полечить попросит… Карточек она на них не заводит, но советы дельные дает, а главное -  к федор федорычам ходить не советует.