Сон разума

Когда он в третий раз начал мне рассказывать о том, как он любил Поппею, я не выдержал и наговорил ему дерзостей. Мол, если он так уж ее любил, то зачем было убивать и вообще, если ему так уж хочется поговорить об этом, пусть наймет себе психоаналитика.  Нерон замолчал на полуслове, а потом, видимо, нашел мою мысль здравой и величественным жестом велел мне удалиться.

С галереи дворца Рим был как на ладони. Между пылающими зданиями бегали какие-то люди, казавшиеся не больше тараканов. Но они вовсе не тушили пожары;  те, что покрупнее, ломали и крушили все вокруг,  гонялись с игрушечными мечами за тараканами помельче.  Дворца уже не было; Нерон несколько веков назад стал богом, а по улицам города носились готы Алариха.

Варвары тоже куда-то подевались. На соседнем холме римские легионеры разрушали Иерусалим; самый большой костер, видимо, означал Храм Соломона. Не знаю, как выглядел Храм, но костер был очень величественный. А когда Храм с грохотом рухнул, за ним (или на его месте) вдруг показались костры Нюрнбергского гетто и Монсегюра. Почему-то они почти совпадали по месту и времени – и величественные рыцари, окружавшие костры катаров, вдруг оказывались очень похожими на бюргеров, плясавших у еврейских костров.

Все смешалось. Вместе горели Константинополь, снова Рим, Льеж, Смоленск, Москва и множество неизвестных мне городов и деревень; ведьмы, колдуны, еретики и пророки превращались в пепел под радостные крики толпы.

Ну а потом я поворошил в камине угольки и отправился на свежий воздух.