Сезарио Верде. В одном современном квартале

Мануэлу Рибейру.

Пробило десять; ветерок шальной
Играет, занавески  развевая,
А дом стоит нарядный, кружевной,
И ранит взгляд горячей белизной
Под солнцем неуёмным мостовая.

Закрыты ставни окон, как в порталах
Дворцов старинных, там покой и сон.
Где жалюзи открыты, в белых залах
И средь обоев, золотых и алых,
Фарфор посуды солнцем позлащён. 

Как радостно иметь подобный дом,
Так жить легко!.. А мне – в контору снова,
Где я тружусь, у парка над прудом.
Обычно дохожу туда с трудом,
С симптомами удара теплового.

И щупленькая девушка одна
На лестнице стояла на коленях;
Корзина фруктов, овощей полна,
Её на мрамор ставила она:
Кусочек огорода на ступенях.

Бедняжка – некрасивая такая,
Скрипят её таманко*, и пока
Склоняется, ручонки опуская,
Юбчонка, ну, совсем не щегольская,
Откроет хлопок голубой чулка.

С площадки лестничной слуга дебелый,
Ей говорит, монетку сжав в руке:
 «Я больше не даю…» И потускнелый
Летит медяк, ничтожный, заржавелый,
Бьёт абрикос румяный по щеке.

Внезапно мысль приходит: отчего
Мне овощи и фрукты, словно в сказке,
Не превратить в собрата своего,
В красивое живое существо, -
А солнце-колорист добавит краски?

Дымки из кухни в воздухе плывут,
Проходит пекарь от муки весь белый
С корзиною, наверно, весом в пуд;
И у парадных входов, там и тут,
Трезвонят колокольцы то и дело.

И я, анатом смелый, создавал
Живое органическое тело.
Тона и формы, пёстрый карнавал,
Кочны капустные - грудей овал,
И голова - арбуз, смеясь, блестела.

И, чёрные на зелени листов,
Оливки – в косы убранные пряди,
Из бледной редьки - вмиг хребет готов,
А кисть муската розовых сортов –
Глаза с истомой сладкою во взгляде.

Вот шея, плечи, мне не надоест
Их подбирать, а вот – сама гордыня,
Совсем как тот, важнее всех окрест,
Кто изобилье это нынче съест, -
Надутым животом круглится дыня.

О, эта плоть, что соблазняет взгляд,
Кровь пылкой вишни, свежей, ярко-алой,
И сердце заключил в себе томат,
А эти пальцы душу веселят,
Пунцовые, моркови длиннопалой.

Но проданы уже салат и мята,
Прохожих нет, пора отсюда прочь;
Корзину не поднять, ну, как заклята,
Торговка крикнула мне хрипловато:
«Сеньор, Вы не могли бы мне помочь?»

Я без неудовольствия пришёл,
Клонясь к ступеням мраморным, прохладным,
И этот груз, что был весьма тяжёл,
Как будто не плоды – древесный ствол -
Мы подняли с усилием громадным.

«Благодарю! И дай Вам Бог здоровья!»
И я, прощаясь с нею, получил
Такой заряд веселья, полнокровья,
Для коих непременное условье –
Иль добродетель, иль избыток сил.

Она уходит в августовский зной,
Тщедушная, в цветастой юбке длинной,
Бескровны скулы, словно у больной.
Иду другим путём, передо мной
Мчат экипажи мостовой старинной.

Малютка с лейкой, словно божество,
Просеивает звёзды, поливая
Цветущую лиану, оттого
На улице курится для него,
Как фимиам, завеса пылевая.

Доносится фруктовый аромат
От ивовой корзины, солнце лепит
Орнамент чудный вдоль домов, оград,
Щебечет кенар, незамысловат
Его напев, как милый детский лепет.

И, живописна в ситчике дешёвом,
Лихой задор весёлой нищеты,
Худышка бедная в пылу торговом,
Гордясь кочном капусты трёхфунтовым,
Кричит о нём от сердца полноты.

Огромные, как ляжки великана,
Пленяя взгляд прохожих пестротой,
Качаются в корзинке неустанно
Две тыквы, возвышаясь первозданно
Над зеленью обильной и простой.

Ежедневник
Лето  1877
Лиссабон

______________________________________________
* Таманко - сандалии на деревянной подошве.



Cesario Verde Num Bairro Moderno

Diario de Noticias
Verao de 1877
Lisboa