Уж затихал автовокзал, когда я соскочил

Уже затих автовокзал, когда я соскочил с трамвая,
Что говорить, коль опоздал, с поездкой к дому пролетая.
Неторопливо снег кружил, тянуло холодом с востока,
Зашёл в кабак, усугубил, закрыли, до утра далЁко.

Прицепленный флакон не грел, но был последнею надеждой,
И спать ещё я не хотел, среди зимы, довольно снежной.
Котельная, вошёл, подвал, впустил неплотными дверями.
Как будто даже ожидал, напоминаньем о Бедламе*.

Без выбора, а что искать? Я вниз шагаю осторожно,
Жгу спички, спотыкаюсь: «бл.дь». И озираю всё тревожно.
Не зря, на древнем тюфяке, прижавшись к ржавой батарее,
Девица мается во сне, телясь под крылышком Морфея.

Затасканной шубейки мех, неприхотливым одеялом,
И зада пухленький орех, из под неё светил устало.
Как видимо не первый раз, сюда гризетка* оседала,
Коль ящик-стол здесь и матрац, и шмат надрезанного сала,

С куском батона. Постоял, поджёг свечу и огляделся.
Лишь два котла и пуст подвал, пред ней на корточки уселся.
Толкнул в плечо: «Вставай, сестра, а то проспишь здесь всё на свете».
Сквозь сон прищурилась она, в происходящее не въедет.

Помог: «Ты знаешь негде спать, а до утра бродить прохладно.
Есть у меня чуть забухать. Меня не выгонишь обратно?»
Врубилась: «Ничего, садись, я тут со сна не разобрала,
Вдвоём, конечно, заебись, возьми нарежь, что здесь лежало.

Я тут приспала, от хоря отклеившийся к полуночи,
Такой попался мне теля, не поняла чего он хочет».
Я налил в треснутый стакан: «Как звать тебя?» - Она назвалась.
«Давай сестра» - «Давай братан, компании не ожидала».

Играли тени на стене, шёл разговор неторопливо,
И потихонечку она излила исповедь тоскливо.
«Мне муж попался наркоман, и с ним я на иглу подсела,
И где то с год сплошной туман, и за дозняк отдача телом.

Дошла, что вены все пожгла, в отходняках вокруг стена,
Не знаю, как я отошла, и до сих пор ещё жива.
Квартиру прокололи, мужа нет, сам видишь, обитаю по подвалам,
За хавчик теперь делаю минет, и в восемнадцать жить уже устала.

До времени увяв в грязи подъездов, лишь с грубым вожделением в крови,
Не грёзилось мне побывать невестой, всё испытав но не познав любви».
Она рукою нервною налила, в душе себя стараясь превозмочь,
И взглядом, без смущенья подарила, ещё не состоявшуюся ночь.

Отпив, кроваво-красными губами, прижалась в воспалённый поцелуй,
Упруго шевельнулся под джинами, прислушиваясь к зову самки, х.й.
Я пересел, и осадил на спину, она привычно, мирно улеглась,
«А что могу поймать, нырнув в морщину?» - подумалось и обломалась масть.

«Допьём, быть может?» - «Что ж» - и мы допили, и, прикорнув, проспали до утра,
И эту ночь по братски разделили, хоть она дать и большее могла.
Но уловив в глазах её усталых, всю ту тоску, что мне не исцелить,
Я испытал к ней искреннюю жалость, которой ещё долго в сердце ныть.

Под утро ты, немного отряхнувшись, ушла в народ, знакомой и простой.
Я сел в автобус, несколько взгрустнувший, под впечатленьем покатив домой.
Мы, мужики, их делаем такими, переступая, и к другим стремясь.
И безисходность делает их злыми, доступными и втоптанными в грязь.