Прометей, огонь несущий

Рассказ

Памяти Анатолия Андреевича Коваленко, моего главного учителя в этой жизни, организатора Донбасской промышленности, погибшего вчера 70-ти лет за рулём в снежном заносе под Мариуполем.



Будучи двадцать пять лет женат, мариупольский грек Прометей Громов боялся своей жены.

Но не жены как таковой, а некоторых проявлений её характера.

Странное дело, веселье и радость Люды вызывали в нём соответственно веселье и радость, досада Люды – глухое раздражение и недовольство собой сродни досаде, грусть и печаль жены заставляли Прометея грустить, а вот гнев жены вызывал у Прометея не ответный или попутный гнев, а страх.

Удивляло ещё то, что гневалась Люда сравнительно редко – не чаще одного раза в месяц, исключение – два, но если бы Громов спросил себя какое главное чувство питает он к жене, ответом бы стала  боязнь.

Спросил бы себя – а что же любовь?

Из-за неё же весь сыр бор!

Для женщины имеют значение свойства вещей, которые для мужчины пусты или их даже
совсем не существует.

Мало того, для женщины имеет значение не только само свойство вещи, которого для мужчины не существует, для женщины важно то, как стоит или лежит эта бессильная и бесславная вещь, куда она повёрнута, эта вещь, как сориентирована в пространстве.
Но опять же, не по сторонам света, к примеру, не по горизонтали окно-дверь или вертикали стол-люстра, а в совершенно непредсказуемой зависимости даже от самой точки начала отсчёта в условных координатах Декарта и направления числовых осей.

Взять, к примеру, Луну. Обыкновенное рядовое космическое тело – спутник планеты Земля.

В зависимости от точки эклиптики Луну с Земли видно целиком или частично опять же в зависимости от местоположения наблюдателя на планете Земля. 

Или – сосульку, обыкновенную сосульку, застывшую и намерзавшую отвесно вниз в силу Ньютониановского закона на водостоке пятиэтажки за время оттепелей, которые в Украинском Приазовье в начале 21-го века стали часты зимой по причине глобального потепления.

Взять, короче, Луну и сосульку.

Возвращаясь недавно субботним вечером по лёгкому морозцу с крестин внука друзей, Люда с некоторым вызовом, впрочем, не предвещавшим беды, произнесла: «Когда ты меня в первый раз поцеловал, Луна была выше и полнее, а сегодня ты меня ни разу не поцеловал».

Размышляя о том, как Луна может быть выше или ниже – причём Громов мог бы поклясться, что Люда до этого в небо не смотрела – а также о том, в какой логической связи находится:
• Луна, поцелуй,
• а также смысловые конструкции Людмилиной фразы между собой,
Громов, уже слегка начиная бояться гнева жены, вперился вверх и увидел сосульку.

Люда тоже, нехотя подняла голову и сообщила: «Длинные сосульки – к затяжной весне».

Громов справедливо заметил, что прогноз погоды более чем на две недели невозможен в принципе, чем, кажется, окончательно вызвал гнев жены.

Громов, пытаясь вырулить, объявил, что строго говоря, прогноз на сто лет может оказаться точнее прогноза на месяц, но это будет уже не прогноз погоды, а прогноз климата, но поезд всё равно тронулся.

Гнев Людмилы, будучи вызванным, не имел свойство проявляться мгновенно.
Так японское цунами: на просторе океана цунами есть крупная, но не опасная волна.

Для катастрофы ей нужен берег.

Прометея качнуло, и теперь он знал, ЧТО грядёт на береговую линию, а удержаться в открытом море не выйдет – нужно причаливать.

В отличии от цунами, гнева Людмилы избежать было нельзя.

Сколько бы Громов ни дрейфовал, гнев Людмилы  дожидался его на берегу, слегка потрясывая то сына, то дочь. Гнев Людмилы мог даже обрушиться на детей, но всегда отражённой волной настигал Громова.

С годами Громову иногда удавалось предвосхищать семейное, и уходить в командировки.

Благо, последние десять лет Прометей сам себе их выписывал – стал директором небольшой, правда, но настоящей фирмы.

К началу третьего Миллениума, совпавшего с информационной эпохой и эрой Водолея, фирмы в Украине разошлись на две неравные группы.

Беря условно слева направо, первая многочисленная, занималась окучиванием государственного кошта, а вторая маленькая – пыталась производить из местного сырья товары и услуги по американским учебникам на китайском оборудовании.

Фирма Громова пыталась.

Окончив в конце 80-х в Днепропетровске горный институт, который за двадцать лет впоследствии, растеряв собственно академиков, как бы в отместку или по закону сохранения стал академией, Громов не возвратился в столицу Приазовской Эллады – Мариуполь, а попал на угольные шахты Восточного Донбасса, где за три пятилетки сумел дорасти от начальника участка до небольшой, но собственной с тремя партнёрами обогатительной фабрики.

Надо сказать, что для Приазовских греков, которых на Донбассе полмиллиона из семи миллионов жителей, тяжёлая индустрия и горное дело давно стали свойскими.

А начиналось всё, конечно, с Екатерины, Потёмкина и освоения Крыма.

После того, как Потёмкин-Таврический поставил на Белой Горе спиной на край пропасти под жерлами русских мултуков две сотни татарских мурз, смиренно попросив принять присягу на верность императрице, выяснилось, что с одной стороны под гнётом Хана прозябает крупный православный греческий анклав, а с другой стороны пустуют степи Приазовья, где в свой час проскакали сарматы-хазары, сплясались половецкие пляски, постояли на рейде генуэзские галеасы, откуда аристократы из рода Гизольфи затягивали дипломатическую партию между Блистательной Портой и Иваном Третьим Васильевичем (тем самым).

Здесь же, в Приазовье, была впервые одомашнена лошадь, ставшая в античности ядерной бомбой и термоядерным реактором одновременно.

Греки принесли в Приазовье культуру выращивания лучших в мире твёрдых сортов пшеницы, без которых не было бы итальянских спагетти – вот же вращает маховик «история-география» – успевай ротозейничать.

Освобождённые Екатериной от воинской службы и податей, бледнолицые кареглазые шатены, коренастые низкорослые  греки Приазовья накормили своей пшеницей полмира и дали ему же, миру, кое-какого ума в виде знаменитых адвокатов, учёных, а непосредственно Москве даже одного мэра.

Сухой, жадный в степи огонь греков Приазовья один раз ярче-яркого полыхнул на весь мир – в полотнах сапожника Куинджи и вновь ушёл в тяготы труда.

Прометей Громов был уверен, что тоже послан в угольное обогащение не просто так.
От стариков на фабрике Громов узнал об экспериментах с горением воды.

Заинтересовался: если вода это кислород плюс водород, которые сами по себе горят, то почему вода не может?

Пошло поехало. Появился Интернет – быстрее поехало.

Кое-кто в мире опередил Громова: китайцы, американцы, два посёлка в России, но Громов знал своё: нужны отдельные инженерные решения для каждой марки углей, а угли Восточного Донбасса уникальны – в мире больше таких нет.

Прометею Громову вообще в этой жизни везло многажды. Хорошая жена, здоровые дети, историческое имя, подтолкнувшее соединить воедино цель и мечту всей жизни Прометея Громова – водоугольное топливо – в пять раз дешевле природного газа в пересчёте на единицу тепла – калорию.

Прометей потратил на ВУТ десять последних лет жизни и миллион денег своих детей, которых жальче себя и жены и верил, нет, точно знал, что результат близок – осталось подобрать параметры розжига для местных марок углей и дело в шляпе.

Как бы ещё пояснить один аспект везения Громова?

Громову в этой жизни страшно везло с любовницами.

Влюблялся громов один раз в пять лет с перерывом на пять следующих. То есть – трижды. На самом деле Громов влюблялся четырежды, но дважды в одну и ту же, если это понятно.

Любовницы Громова были терпеливые, по крайней мере, терпеливее Людмилы  и самоуходящие.

Поглядим на Прометея Громова. Сидит в кабинете за рабочим столом. На столе диаграммы, графики, таблицы. Засмотрелся в окно. Рабочий посёлок, за бортом минус двадцать пять, дымит труба угольной котельной.

Несущий огонь задумался: ещё ничего не принесено, а уже побаливает печень…

Вся сложность рассказа о Прометее Громове в том, что рассказ о Прометее Громове, огонь несущем, нельзя дописать – его нужно дожить.

Доживи до огня, до орла, Прометей!

Увидимся ещё!