***

Ты самый упрямый дурак на свете... Не видишь? Не замечаешь? Не хочешь? Ты ведь уже давным давно меня погубил... Я просыпаюсь с твоим именем на устах, я засыпаю, а ты в моей голове сидишь, и поводишь бровями. Я бегу в Церковь, и кровь стучит в висках, я молюсь по дороге, и хочу встать под купол храма, надеясь, что Господь услышит мою молитву, и ты будешь здоров и бодр, и способен к своим замечательным шуткам. Я смотрю на тебя с деланным и напускным равнодушием, а сердце рвётся волокнами, тонкими нитями, нити сбиваются в клубок и стопорят кровь в жилах... Вот от этого то мне и становиться жутко и больно. И предсмертно, и томительно сладко... Будь. Просто будь. Живи. Дыши. Смотри на меня. Улыбайся. Корми из рук.  Пей из моих чашек. Как здорово становиться, когда ты берёшь мою чашку. Для меня это небывалая радость, как признание того, что ты допускаешь меня в круг каких-то избранных, почти родных людей. Я люблю когда у тебя весёлые искорки в глазах, когда ты восхищаешься мной, и ненавижу, когда звонит твой телефон. Я боюсь услышать то, чего слышать не должна. Я эгоистка. Если не со мной, то лучше ни с кем. Так нельзя. Я знаю. Но зачем тебе кто-то, если я была Божьим промыслом  рождена и вылеплена для тебя. Начитана книгами, которые читал ты, наполнена событиями, которые ты пережил,  твоей идеологией и взглядами на жизнь. Ты первый и единственный кому пишется прозой, кому пишется так отчаянно-жадно... И так мучительно-долго... Я не отдам тебя никому. Никому. Никогда. Я буду ждать тебя до конца своих дней. Если не рядом, то в стенах монастыря, вымаливая чтобы хотя бы после пребывания на земле всесильный Господь позволил мне сидеть пару веков по правую или левую сторону от тебя... Мне не нужен этот мир других. Другие мужчины, это лишь пробные выкройки небесного ателье. А мы с тобой идеально выточены друг под друга. Я не отдам тебя никому. Никому. Никогда. И даже смерть не разлучит нас... Absque omni exceptione.