Товарищ комиссар. Стихи Юго

Комиссар с еле видной проседью, пистолет на краю стола.
"Вы, товарищ, ещё насмотритесь, как здесь сходят легко с ума".
Он почти никогда не бесится. У него очень твёрдый взгляд.
Говорят, он хотел повеситься. Ну да мало ли - говорят.
У него ничего не брошено, он доводит всё до конца.
У него было три помощника, всех троих он прикончил сам.
"Приступайте". Взглянул, нахмурился. Тут не хочешь - пробьёт озноб.
Феликс сглатывает и жмурится.
Не хотелось бы пулю в лоб.
Здесь почти что не улыбаются, рядом с картой в фойе - радар.
Чем конкретно здесь занимаются, знает разве что комиссар.
Новых здесь зовут "пациентами", что практически не понять.
Феликс носится с документами. В три захода. В четыре. Пять.
Документов - охапки, полчища, непонятно, но всё равно.
Комиссара просить о помощи – то же, что попросить бревно.
"Все бумаги - вполне понятные. Разберётся любой дурак".
Отругал за рубашку мятую.
Он ругает любой бардак.

Май цветёт и тепло на пристани, по утрам вся река в дыму.
К комиссару приходят приставы, разобраться бы, почему.
Не стреляет, дверьми не хлопает, не дерётся и не кричит.
Как посмотришь - он всё работает, непонятно, когда он спит.
Дождь прошёл, все проспекты мокрые, и, измотанный, но живой,
Феликс смотрит на мир за окнами. В семь ноль пять он идёт домой.
Дома мать, беспредельно гордая, тёплый плед, тёплый чай, винил.
Надо гладить на завтра форму, но никаких абсолютно сил.
Мама добрая, поседевшая, и зовёт его просто Фэл.
"Ну куда ты заснул? Невежливо, ты совсем ничего не съел!"
Вот и утро. Окно завешено. "Как же я, чёрт возьми, устал..."
Взгляд. Часы. Сердце бьётся бешено.
Боже! Господи!
Опоздал!

"Я могу понять опоздания, Феликс, право же, но на ЧАС!"
Вот пристрелит же. В назидание.
"Это в первый последний раз!"
Это пригоршня льда за воротом. Ледяная вода внутри.
Посмотрел, усмехнулся коротко. Еле слышное: "ну смотри..."
Нет, такой работоспособности здесь не видели никогда.
Феликс с неизмеримой скоростью закрывал все свои дела.
Все бумаги. Отчёты. Росписи. Завтра лето и выходной.
"Феликс, что-то вы заработались. Вы могли бы идти домой."
Да, совсем темнота за стёклами... Вроде взгляд, как всегда, в глаза,
А улыбка внезапно тёплая. "И не вздумайте опоздать".

Две недели - как десять месяцев. Чуть оступишься - всё, кирдык.
Феликс скатывается с лестницы, но почти что уже привык.
Он почти что не высыпается, устаёт и пугает мать.
Понял, чем же тут занимаются. Начал, кажется, понимать.
Документы совсем бессчётные. Выходные. Набраться сил.
И погода опять нелётная третий день. Комиссар простыл.
Говорят, в феврале двадцатого ему стукнуло тридцать семь.
Он считает здесь всех солдатами. Даже женщин. Ну всех. Совсем.
Все подстрижены. Феликс спрашивал, обязательно? - вдруг убьёт? -
Комиссар закурил. "Что, страшно Вам? Не стригитесь Вы. Вам идёт".
За помарки в бумагах вежливо, очень сдержанно отчитал.
Ужасает такая сдержанность. Лучше б, чёрт, возьми, наорал.
Дома суп и пятно на скатерти и салфетка в сухом вине.
Впечатление, что мы катимся к революции и войне.

"Комиссар-то совсем расклеился... Хорошо, если просто жар".
Если б так подкосило Феликса, он давно бы уже лежал,
А работа безумно нервная. Ты же болен! То есть... больны!
Это выглядело б, наверное, по-дурацки со стороны.
Но так хочется. Ах, как хочется. "Вы - упрямый тупой баран!"
Всё мешает сосредоточиться. Смял бумаги. Разбил стакан.
Хоть стреляй, хоть громи пол-здания. Этак схватишь себе удар...
Но на уровне подсознания - "отвечать будет комиссар".
Говорят, он хотел повеситься. Феликс думает, что враньё.
Застрелиться - скорее. Весело... То есть страшно уже всерьёз.
Говорят, он был ранен в голову где-то пять с лишним лет назад.
Он совсем из другого города. Феликс смотрит ему в глаза
И, рискуя и репутацией, и погонами на плечах,
Наплевав на субординацию, носит мёд и горячий чай.
Смотрят косо. А ставки выиграны - пациент-то сошёл с ума.
Документы, бумаги, выборки, пистолет на краю стола.
"Точно грохнет". ну вот, пожалуйста... отучился - теперь опять.
Комиссар посмотрел с усталостью.
"А давайте пойдём гулять?"

Вдоль реки и дубовой пристани - лодки, баржи на якорях.
Да кому нужна эта истина, откровенно-то говоря.
Здесь дорога уже кончается. Очень хочется закурить.
Разговора не получается. Просто не о чем говорить.
Устаёт он вообще когда-нибудь? Где он вырос и где живёт?
Дышит тяжко, как будто раненый.
Значит, всё-таки устаёт.
От такой-то работы чёртовой, не отчеты и не архив:
Выделяй себе и подчёркивай, и ищи для себя мотив.
Воздух. Вдох. "А в соседнем здании потушили вчера пожар".
"Значит, скоро опять восстание", - улыбается комиссар.
Солнце бьётся янтарным в синее, пахнет выпечкой вдалеке,
Горизонт - только смутной линией, отражения на реке.
Сердце бьётся почти что на ухо. В голове непонятный шум.
Рефлекторно схватился за руку. "Вы стреляйте, но я прошу,
Я Вам верю. Все врут, а толку-то, всё понятно и так, что врут.
Но я даже не знаю, сколько вам полных лет и как Вас зовут.
Вам придумывают ранения, я давно потерял им счёт,
И подполья, и нарушения, да и чёрт знает, что ещё.
Эти слухи меня замучают".
Усмехнулся: "Какой кошмар".
"Я весьма благодарный слушатель. Расскажите мне, комиссар".

Перенервничал. Чёрт. Бессонница. Пальцы дёргаются, дрожат.
Стёкла, если проедет конница, отвратительно дребезжат.
Мама до смерти суеверная. Вот почти что уже рассвет.
Ну чего я, как баба нервная, мне же, чёрт возьми, двадцать лет,
Темперамент, как у холерика... Эти штуки не для мужчин...
Феликс бьётся в немой истерике и не видит тому причин.
Это как босиком над пропастью. Это как по груди наждак.

Это ж надо так глупо, господи. Это ж вовремя надо так.

..."Если кто-то сюда и сунется - ляжет сразу же у ворот".
..."Вы бы видели эту улицу с баррикадных её высот.
Что смеётесь? А, Вы представили... К чёрту, молодость и раздрай".
..."Вы боитесь, и это правильно. Доверяйте мне. Доверяй".

Кто-то лето на город выплескал, солнце - белый калёный шар.
Документы, отчёты, приставы, диктатура, фойе, радар,
Это дьявольское влечение. Феликс бледен. Его трясёт.
«Пациент» за свой срок лечения наконец-таки понял всё.
Взгляд в глаза. Ни одной эмоции. "Говорите же, раз пришли".
Связки сводит, как йода порцией. Радиация из души.
"Вы выращиваете армию! Вы повстанец и террорист!
Вы устроите здесь анархию с целью «выправить» коммунизм!
Прекратите! Какого дьявола! Вам же суд, трибунал, расстрел!.."
Вот сейчас будет всё по правилам. Вот сейчас наведёт прицел...
Боль огромная, как Америка. В горле колко и горячо.
А на деле уже истерика комиссару лицом в плечо.
"Вы работали больше месяца. Что советует вам устав?"
Феликс думает, что повеситься. Или вниз головой с моста.

"Ты же бледный и что-то с голосом, боже, как это понимать?"
Феликс маме целует волосы и не знает, как ей сказать.
И, естественно, подозрения: "заболел! На работе швах!
Вот подхватишь же воспаление, будет горе, подумать страх"...
Чай с вареньем. Пятно на скатерти. Руки чувствуются едва.
Мысли форму совсем утратили, в голове до краёв - вода.
Передёргивает дыхание. "Собираемся на вокзал.
Я по собственному желанию
Увольняюсь".
Ну вот. Сказал.

В семь ноль пять в коридорах солнечно, все практически разошлись.
Вся работа давно окончена - вот такая дрянная жизнь.
Комиссар от заката щурится, небо цвета ультрамарин.
Как же славно смотреть на улицу.
Хорошо, что я здесь один.