Чертовщина, или?

Как всегда, с опозданием на вечность...
Посвящение В.С.В.


Вы попробуйте, поверьте,
Увидал вчера во сне…
Пляшут розовые черти,
Тризну празднуют по мне…
Дует ветер, хлещет ветер,
Застывает в жилах кровь…
Разгулялись буйно черти…
Смерть, дарует мне любовь!
Пересуды, шепот, гомон,
Буйство розовых чертей…
Этим чувством незнакомым
Мягко стелет канитель…
Засыпай, ложись, попробуй,
Успокойся, спи дружок…
Трубку курит бес над гробом,
Словно свечку кто зажег.
А, лукавый, улыбаясь,
Крестик ставит в свой журнал…
Ну, дружок, промолви: «Каюсь!
Каюсь! Грешен! Что скрывал?»
Крестик, нолик, вот же бредни…
Прок какой, в таком досье?
Мало ль, что бормочут сплетни,
Эта отрасль не по мне.
Пил, гулял, тревожил девок,
Шиковал, не за свои,
А кому, какое дело,
Кто, за что меня поил?
И катись-ка ты подальше…
Что за пляски без вина?
Ну-ка, черти, сыпьте жарче!
Я допью свое… до дна…
Глядь, и точно, покатился…
Ну, лукавый, драпанул!
Толи я вчера напился?
А толи, просто, кто дыхнул?
Сон - дурацкий… может в руку?
Может в сердце? А может… в рот…
Занимательная штука –
Чертовщины хоровод.
Вот привидится ж такое…
Не поверили? Соврал…
Значит, жить мне больше втрое,
Пить, чтоб сразу наповал…
И любить смешных и грешных,
Хохотать, от горя выть…
Я и сам могу, успешно,
Черти, вас похоронить;
И сломать такого шейка…
Душно станет вам в аду!
Эх, налей же мне, налей-ка…
Пересохло все во рту!

Написано за пару часов четвёртого сентября тысяча девятьсот восьмидесятого года в посёлке Усть-Нера.
Мы выбрались из тайги с полевых работ и в этот же вечер узнал от знакомого геолога из Сибирского отделения академии наук, что летом перед самой олимпиадой умер Владимир Семёнович Высоцкий, а хоронили его прямо в день открытия.

А у нас в это время в Верхоянье, в районе Колымской трассы, и верховий Индигирки было мощнейшее наводнение, после проливных дождей. Вода за считанные минуты в горной речке Кюбюма (в народе просто Куба) поднялась на двенадцать метров и при отсутствии приличной ширины долины, всего метров триста зажатых скалистыми горами, стихии было деваться просто некуда. Река ревела зажатая ниже и выше в ущелья, как тысяча раненных львов.
Некуда, кроме как лезть в горы, было и полевому отряду всего из двух человек.
Со скоростью армейского утреннего подъёма надулась резиновая лодка и весь скарб горой сброшен внутрь. Сами мы уже по грудь в воде и часто вплавь покидали берег засыпанный (для знатоков) хвоей лиственницы не менее пяти - шести цветов, разных лет, в смысле осеней опадания.
Убежали под проливным дождём аж на пятидесяти метровой высоты сопочку, вырубили там подлесок, поставили палатку и прогревались спиртом, так как сухо было только во рту.
В Посёлке Усть-Нера тогда была тоже экстренная эвакуация, вплоть до районного музея, в полу-тысяче километров от нас.

А потом жизнь наладилась..? но уже без НЕГО.
Это боги и ангелы хором плакали под ЕГО песни.