Жил-был сапожник...

Жил – был сапожник РЕмонт ОбувИ
с женой своей смешной толстушкой Туфли.
Трудились дружно в мире и любви, -
он в мастерской, она всегда на кухне.

В семействе ОбувИ дочурка Стелька
ждала любви, манну с небес,
хоть и не раз уже в постельке
ее топтали, путал бес.

Для пущего, наверно, изобилья
ей папа смастерил по пьянке крылья.
Чудак бы РЕмонт, не иначе,
однажды в трудовом усилье
прокладки львице присобачил.

А рядом  жил  Ботинко  СанДалИ,
художник, и жена его Сандалья,
(он скромным был и вечно на мели,
она скандалила, он звал ее Скандалья),

и сын Шнуркиндер в джинсах, в бороде.
Воспитывала в нем поэта
Нирванна Унитазовна Бидэ,
эстетка и поклонница Клозета.

(Шнуркиндер, бытовал упорный слух,
был к Стельке далеко не сух)

Клозет же был не то, чтобы пиит-
но числился философом пикантным,
всегда закрыт,  и мысль  внутри журчит,
и пахнет  дорогим  дезодорантом.

В Бидэ влюблен был отставной майор
Сапог Стограммыч  Портупицын,
грудь в орденах, в глазах немой укор.
Причина - невозможность подступиться

к предмету вожделенья своего.
Нирванна, лязгая ресницой,
к нулю свела  мечты его.
Дождясь, когда  майор проспится,
проворковала: - Вы не по нутру
мне.  Дам холеного я тела
ДездЕмону  Маньякичу Хотелло
отведать поутру.
 
Нутро ж у ней, как и у всех Нирванн,
солидней было многих ванн,
(Клозет однажды с тяжким стоном
сравнил Нирванну с Гранд Каньоном)

Месье Хотелло был посол.
В пылу сношений с заграницей,
бедняга, как-то не учел,
что рядом бдила зоркой птицей
жена его, мадам послица.
Хотеллом нынче моют пол.

Однажды Стелька ОбувИ
сказала РЕмонту – Ах бросьте,
папаша, это се ля ви,
и завтра из меня полезут гвозди!

Я под пятою у Ботинко
покорно пролежала целый день, -
теперь изжога, тошнота, мигрень,
корежит спинку, пучит серединку,
и крылья надо сдать в починку,
сплошная, вобщем, пофигень.

И РЕмонт весь в отцовских чувствах,
всех стелек памятуя суть,
ответил ей, вздохнувши грустно, -
Ну что ж, дочурка, в добрый путь!

Мне жаловался нынче Портупицын,
жизнь и ему сготовила подлянку,
его хозяйство прохудиться
успело, обижаются портянки.
Хлебая грязь, бесцеремонно
раззявила подметка лоно.

Тебя он приглашает в гости,
желая заключить союз,
ему нужна любовь и…гвозди.
И я, сапожник и француз,

чинивший самому Вольтеру
ботфорт и тапочки Бодлеру,
тебя согласен в пансион отдать
к нему. Там всласть лежать,
давать и брать, и гвоздь рожать
ты будешь без размера.

Узнал я, кстати,  от Клозета,
твой друг Шнуркиндер, окаянный,
чудак с пожизненным приветом,
исчез вчера в нутре Нирванны,
она ведь принимала вся и всех.
Иди, лежи, рожай успех!


P. S. Привыкли мы: чуть на порог,
и в душу влезть, не сняв сапог.
Не надо вам искать мораль - итог
Здесь прост расчет, как  дважды два:
прокладки и супруге льва
к лицу. Чтоб чувства на погосте
не проросли, как трын-трава,
и крылья не держались чтоб едва,
всегда нужны любовь и …гвозди.