Письмо

Юлии Сотниковой

      1
Город, ветхий и угрюмый;
Стены, зАросшие мхом –
Всё вокруг как будто юно,
Всё поет лишь об одном.
И кружится, и трепещет,
И глаголет сяк и так.
Вихрь жизни рАвно хлещет
Тех, кто стар, и тех, кто млад.
И, бывает, что родился,
Только-только начал жить,
Или в море опустился,
Чтобы жизнь ту переплыть, –
Как красотка роковая,
Что зовется скромно – смерть,
Сосчитает дни до Рая…
Ах, какая это бредь!
Умирать – мы все горазды.
А кто сможет век прожить
И семейству послужить,
Передать потомкам брАзды?
Кто способен в смерти час
Сказать, что жизнь его счастлива,
Что прожита не уныло,
И закрыть в улыбке глаз?
Да и места, впрочем, мало…
Эх, постыдная трава!
Отворяй свое забрало,
Принимай в землЮ дрова!

                2
День. На город опустился сумрачный туман.
Иду пустынным переулком на трамвай.
Небо серое, но знаю – это лишь обман:
Дело видное – иди да не зевай.
Куда б ни повернул – кругом белым-бело,
И только видятся огни проезжих фар
Да окна светлые домов. И… как темно!
Какой мерцающий за теми окнами пожар!

Иду. Сворачиваю вправо на минутку,
Поглядеть, чем эта улица полна.
Здесь тысячи и сотни проституток,
Раскрашены, как клоуны, гуляют до утра.
Свернув налево, вижу: пьяные подростки
Бутылки бьют об стены и забор.
Затем дымят, доставши где-то папироски…
Придет за ними всеми как-то Командор.

И вот, пройдя сквозь дебри грязных улиц,
Я, наконец-то, был у цели.
Сел в трамвай средь мокрых, старых куриц;
Услышал: «Осторожно, двери!».
Но маленький ребенок не успел – захлопнуло дверьми
Его головку малую. Покатилась она прочь.
Трамвай мой встал. Вся дверь его была в крови;
И материнский вопль… Смеркалось. Ночь.

                3
Шел я как-то по рассвету,
          По тропе.
Наблюдал я за корветом,
          Как во сне.
И прохожие тянулись
          Кто куда.
Только, видимо, проснулись…
          Эх, беда!

Вижу: стройка, кран, кирпич;
          Бригадир
Издал свой командный клич.
          Как один,
За работу принялись
          Мужики.
И, как мухи, разбрелись
          Башмаки.
Кто стучит, шпатлюет,
          Ждет;
Кто вовсю линчует,
          Бьет.
Там опилки, там цемент.
          Кран
Поднимает монумент
          В чулан.

Вот, какой-то гражданин
          Мимо шел.
Россыпь всяческих витрин
          Его взор
Поглощал. Не увидел он
          Стройки той.
И какой-то вдруг балкон
          Отдал сбой.
Полетел кирпичик вниз,
Зацепившись за карниз, –
          И упал.
Покачался гражданин,
Рухнул оземь господин –
          И не встал.
Повезет его карета
          В морг.
Там ведется с лазаретом
          Торг.

                4
Летний день. И солнце
Припекает всем в оконце.
Легкий, теплый ветерок
Облегчает жар дорог.
И идет, идет народ,
Кто назад, а кто вперед.
Вот трамвай прошел скрипучий,
А за ним, как шип, колючий,
Вдруг приехал паровоз.
Пассажиров он привез.
Пассажиры и несутся,
И об стекла лбами бьются.
Вместе с ними был старик.
Ростом был он не велик.
И хромал старик ногой,
И держался он клюкой.
Был покрыт весь сединой,
И шатался так порой,
Что, казалось, упадет,
Да в земле покой найдет.
Так идет старик, шатаясь,
И на палку опираясь.
Дети мимо пробегают,
И в него камнём бросают.
Дед свернул на тротуар.
Там людской толпы пожар.
Со всех сторон его сдавили,
Завертели, закружили, –
И упал старик ничком.
Затоптали сапогом.
Лишь под вечер его тело,
Что немножко уцелело,
Было найдено в траве,
На российской на земле.

             5
Гой вы, люди,
Гой вы, братцы,
Оглянитесь!
За спиной
она.
Здесь!
Здесь!
Не домой вы воротитесь –
Вы умрете.
Хо-
Ро-
Шо!

Как ни лезь –
Не избежать
паршивой муки,
Скуки.
Суки!
Дайте мне билет
в старость!
Так вопил атлет,
Проглотивши гадость.
Тысячу чертей,
Тысячу чертей,
Это же смешно!
Путь свой Избрал сам – и
Хо-
Ро-
Шо!
Когда б кобыла
лягалась, выла,
Что жизнь –
Пустяк?
А, между прочим,
Ей труднО:
Сено колючее,
Сгнивший сарай,
Блохи…
Что, съел?!
Не так уж плохи
дела дремучие
твои. Одно:
Есть предел
всему.
И ты умрешь,
Умрет кобыла,
И я, учитель,
Тож помру.
Так что ж?
Вперед!
Вперед!
Еще не твой черед.
Запрягай коней,
Мчи быстрей
еще, еще!
Нынче будет
Хо-
Ро-
Шо!