Четыре градуса тепла

За окном январь, -15градусов. Но строчки о том, что было (будет?) в феврале.

Москва. Четыре градуса тепла.
Зима водою с крыши потекла.
Февраль. Но в дождях утопились метели.
И последних сугробов глаза почернели.
Зима убежала в снега Антарктиды
И обратилась озонной дырой.
В небе лазейки для смерти пробиты,
И к людям болезни прилипли смолой.
Трясётся земля то сильнее, то тише,
И Эйфеля башня ржавеет в Париже.
Что ей до того, что трясётся Армения?
Скончается башня от проржавения.
И ляжет на землю ржавым пятном,
И прах её ветер раздует потом.
Рассыплет над миром останки железа.
Об этой «кончине» расскажет нам пресса.
Всем, уцелевшим в кромешном аду,
Иголочки ржавчины в сердце войдут.
Войдут нагловатым, непрошеным гостем,
И ржавым всё сердце окажется после.
Кончается век наш, кончается всё,
В отраве дождей, в безлистьи лесов.
В Москве не зима, а поминки зимы,
И небо сползает слезой со стены.
Гробницы домов траур ночи укроет.
Какая Москва? – Это новая Троя.
Февраль этот-призрак других февралей,
Клубившихся паром, открытых дверей,
Морозом, кусающим щёки и нос,
Чтоб ты побыстрее в тепло их отнёс.
Росли вдоль дороги не лужи – сугробы,
И солнце в снегах сине-розовой пробы.
Москва. Плюс четыре. Плохая погода.
И небо плюётся на плечи народа,
Плевками холодных и серых дождинок.
В такую погоду – сидеть у камина,
Да, слушать, как славно поленья трещат,
Смотреть на огонь, и забыть этот ад.
Москва. Плюс четыре. Зима и февраль.
И мир наш безумный, несущийся вдаль.
Его подтолкнули с обрыва людишки.
Столкнули, летят и трясутся, как мышки.
Недолго нам ждать. По делам получай:
Не снег, не февраль и, уж точно, не рай…

Иллюстрация из интернета. Спасибо предоставившему её.