Акт первый
Это Лета следы, уходящего нагло куда-то в сторону;
В сторону коричневого пятна контрабаса
С пальцами на пуговицах струн не сразу
Прорисованных черным пастельным цветом
На фоне метро желтой планеты.
И от нее, этой коричневой расплывшейся талии
Женщины, напоминающей дома в Италии,
Комары нот тоже масленно-грязных тянутся
К затушеванной статуе на фоне в форме конуса;
Одна даже цепляется за название фильма нового –
Но это мысли, тоже уходящие непременно в сторону.
Контрабас же должен и идет в компании
Гитарной черно-красной парии,
Дребезжащей звуками новой осени желто-ласковой,
Одурманенной магазинов глянцевыми красками;
Уносящей отсюда в Америку звуками синего
Моря бескрайнего и жеста ленивого
Туда, где красно-белый трамвайный флюс
Ударами о рельсы ржавые хочет заглушить этот блюз.
И душит взвизгами и криками растушеванных карандашных прохожих,
Друг на друга одной графитной судьбой похожих,
Безлицых, бестелых, гортанно-унылых,
Совсем не желанных; совсем не милых…
Стоп все. Не закрашенным остается белое небо,
Кричащее о том, что ушло же лето,-
Значит, стоит признать его право на серость
И отстраненную, тоскливую, склепную верность
Скорой Зимы в городской стальной пурге,
В которой не заметить человека, в вечной тоске
Идущего, бредущего вертикально сквозь крики толпы,-
А может человек осенний – это уже и ты.
Может и ты уже перекрасился в краски асфальта,
Или памятников стал тенью с тенью базальта,
Сливаясь с грязной палитрой этого города,
Тоскуя сквозь запахи духов и солода;
Скучая, но пробиваясь сквозь рутину работы,
Ревнуя к тому, чем же стал ты,- но кто ты?
Всего лишь прохожий и слушатель музыки
Контрабаса с гитарами, ставящий плюсики
На карте мест, посетить удалось которые;
Привыкающий видеть всюду эти лица суровые;
И сам отстраненно вокруг наблюдающий,
Взгляды на все эти вещи вокруг меняющий.
И все эти фиолетовой краски горизонтальные линии –
Всего лишь детали, которые тебе опостылели.
А может человек в осени – это видимость жизни
У всех на глазах, на не закрашенной крыше,
Скрывающейся облаком в небо пасмурное –
Шероховатое, в глянцевом красное,
Жгучее в месиве грязи краской чистой;
С душой обездоленной просто статиста,
Приехавшего из ниоткуда совсем в никуда –
Так, посмотреть в эти чьи-то глаза;
Так, попытаться войти в эти жизни,
Ответы найти на все эти мысли;
И стать мелодичнее метро червячного,
Перепутавшего прошлое и настоящее.
Свидетельство о публикации №112012203831
Рецензия
Я не имею знаний для толкований стихов автора, которого и вы, любезный читатель, любящий больше, чем кто-либо, поэзию, вольны растолковать и без моей помощи, независимо от моего слова. А было так, что я прочел несколько недель тому назад стихи Вадима Паршина, автора из маленького городка Сафоново, и пришел к мысли, писать о его таланте. Автор, которого хорошо знает читатель (или интернет-пользователь, это уже как вам будет угодно) достаточно молод, отважен и благороден. Мне нравится его страсть к письму, его жажда с которой он служит слову. Слово автора мужает и крепнет, на его текстах появляются новые тона и оттенки, а на нотных листах новые звуки, где в союзе бемоль с диезом и наоборот. Автор в силу своего характера сдержан, в стихах отдает предпочтение не себе, а своему лирическому герою, отчего стихотворения кажутся громоздкими на фоне иллюстрированного им мира, среды обитания автора, словно не автор проживает жизнь героя, а герой проживает судьбу автора. Стихи трогают нас своей доверчивой любовью автора к своему герою или героя к предмету любви. Автор обрел героя и вместе с ним свой талант речи, который располагает им по своему усмотрению. Его опека над героем умиляет и не может оставить читателя равнодушным. Вместе с героем читатель проживает судьбу одной маленькой эпохи. Герой все с теми же, как и сам автор, житейскими проблемами, скитается по холодным, Богом забытым, закоулком, молодой, без места жительства, без прописки, никому не нужный, ни отечеству, ни власти, безработный, с разбитым сердцем, но еще способным на любовь, без денег. Узнает ли читатель в герое автора? Обязательно узнает, если повезет. Ну а пока читаем: «А я,/В час, когда всех сердца в революции,/Пишу все то,/Что не в силах сказать,/И могу лишь писать, лишь писать/На листах разодранной/Конституции.». Герой может и способен творить революции, а автор только писать на листах конституции. Вот где лежит глубокая мысль автора. Все, что автор не может сделать сам, он позволяет делать герою, все, что не может донести до читателя, автор доносит через героя. Не автор говорит на языке героя, а герой на лексике автора. И нам остается искать и жалеть об упущенной в перерыве минуте настоящего лица автора и уповать на героя. Вся пленительность стихов Вадима Паршина в том, что он нам отдает все лучшее в его герое, как за свое. Вот все, что мне хотелось сказать читателю, оставив ему полную свободу выбора. Я очень прошу читателя быть благосклонным и справедливым к поэту Вадиму Паршину. Всегда ваш канат Канака.
Канат Канака 18.02.2012 15:33 Заявить о нарушении