На заре

Месяц холодною стал Луной,
Вишни цветут, голова кружится
От аромата. Граф молодой
Сидит у окна. Ему не спится.

Сон, мерзавец, минувшей ночью
Ушёл. Ещё хоть ночь не вернётся –
Покинет пробка бутылку точно
И красная горечь в бокал прольётся.

Танцы, попойки, тела молодые
Юных прелестниц – опостылели.
Уставив в небо глаза пустые,
Граф погибает в своей обители.

 - Знаешь, Венера, - граф взывает
К прежней свидетельнице утех, -
Так, дорогая моя, бывает
У этих, и даже, наверно, у тех –

Полны бочки вина, скакуны – здоровы,
Бьют копытом, в бег просясь,
И только кивни – любая дева
С тобою ляжет. Да только – грязь.

Грязь, понимаешь? – Граф, тоскуя,
Венере свою изливает душу,
А та, чистым светом своим рискуя,
Ему внимает. – Ах, послушай!

Если бы мог – ручьём пролился,
Впитался в землю, питал корни
Младого древа – того кипариса,
Что одиноко стоит у дороги.

Была бы возможность – сорвался ветром,
Оставив тело – оно истлеет!
Я бы стал пастухом облаков белых,
Я бы флаг истрепал, что над замком реет!

К чёрту замок! К дьяволу имя!
Ноша тяжёлая, бестолковая.
Я б лучше даже тугие дыни
Продавал на рынке. – Звезда холодная

Словно сочувствуя, сонно моргнула.
Граф поднялся, рекой мыслей влекомый:
 - Придёшь, усталый, на столе – ужин,
Рядом семья. Понимаешь – дома.

А здесь? Стены холодные, залы пусты.
Балы? Что ж, всю жизнь танцевать? Устал...
Шар Луны потихоньку стыл,
Шар Луны уже угасал.

Венера, несчастных безумцев спутник,
Сжалилась – свет свой последний отдала
Графу, и тот в тот же миг заснул.
За горизонтом жарко пылало...