Марина Савченко. Памяти Виктора Еращенко

17 января 2012 года хабаровскому поэту, члену Союза писателей СССР Виктору Еращенко исполнилось бы 65 лет. Эта публикация памяти поэта,друга, наставника...
***
Тогда в январе  восьмидесятого я взахлеб читала Ахматову - из“Anno Domini” и, погружаясь, как водолаз, в глубины ахматовской  поэзии, слушала  клавесин: Перселл, Корелли ... А затем и тютчевский “Silentium” с музыкой Бориса Чайковского.  Я не знала и не ведала о грядущих в скором переменах.
 В декабре 1979-го объявили, что в лито будет новый руководитель. Хабаровский поэт Николай Кабушкин, пришедший на смену прозаику Павлу Халову, обронил: готовь подборку на консультацию.  Тебя, мол,  с твоими “переводами с французского”(выражение П. Халова), или как сегодня величают- верлибрами-,  только Виктор Еращенко и поймет. И вдруг появился он : легкий приветливый энергичный. Взял мою тоненькую тетрадь со стихами и исчез. Как я потом поняла - торопился на новогодние посиделки с коллегами и портвейном.
 Вынырнула я из своего мира уже после зимней сессии в начале февраля. И сразу собралась к поэту в гости.  Воздух последнего зимнего  месяца  и поныне меня  волнует и будоражит. Февральская вольность, зыбкость и  нестрогость в  температурах – и во всем предчувствие перемен. И непременно к лучшему, связанному с весной, потеплением, сладким предвкушением  Встречи...
 Переступив порог второго этажа особняка на Комсомольской, где располагались одновременно и писательская организация, и редакция журнала “Дальний Восток”, в недоумении остановилась. Днем здесь почти не доводилось бывать. Занятия лито проходили обычно  по вечерам. Та же обстановка холла: стулья, стол, на стенах – портреты писателей, слегка преображенные в лучах яркого февральского солнца. Бодрый перестук машинок напоминал  задорную стрескотню неутомимых дятлов, был словно  предвестником  веселой весенней капели.
 Виктор появился неожиданно, его прямо вынесло на меня из коридора редакции. Легко и пружинисто вышел мне навстречу, не подозревая , что он-то мне и был нужен. Семнадцатилетнее юное худенькое с огромными синими глазами создание и взрослый зрелый мужчина, только окончивший Литинститут. Был он чуть выше среднего роста,  крепко  скроенный, по-скифски скуластый, с открытым и пытливым взглядом естествоиспытателя. В руках - моя синяя ученическая в клеточку тетрадка.
 И вот мы сидим в лучах солнца и беседуем. Вернее, он говорит, я - слушаю. И почти ничего не слышу. Только кошу одним глазом в тетрадку.  Все листки испещрены его пометками: стрелками, линиями, разными плюсами и минусами, крестиками... Меня нет, я -никто, я -препарированная лягушка, с тряпочкой трепыхающейся души. С меня  не только одежды - даже кожа снята...
 А с четверга начались занятия в лито уже под руководством нового молодого наставника. И на свет появилось настоящее молодежное объединение. Вся разношестная и разновозрастная публика старого лито имени Комарова отошла на время на другой план,  в тень.
 Виктор или, как мы его называли, Виктор Степанович, взялся  за дело с настоящим жаром и интересом. Не знаю - был ли у него план занятий?  Казалось, что его беседы- это сплошная импровизация,  но какая? Он мгновенно переключался с одного поэта на другого, бесконечно  цитируя классиков, а  порой даже и нас, но никогда себя. Беседы, а чаще монологи, были непросто захватывающе интересны, ими напитывались, ими жили до следующего четверга.
 Я, тогда студентка музыкального училища, совершенно забросила учебу, а только с утра и до ночи писала стихи...или что-то в этом роде. Виктор назвал мои свободные от рифм строчки верлибрами и я узнала,что, оказывается, существует и такая форма стихосложения. Он не настаивал на традиционной технике. Чувствовал, что все придет само собой. Главное, расширять кругозор, много читать. Некоторые фразы врезались в память на всю жизнь, как правило: поэтическое творчество невозможно без знания,  как пишут другие; прежде, чем цитировать себя, выучи не менее ста стихотворений классиков и других авторов; овладевай стихотворной техникой,не бойся при этом подражания... И так далее.
 Сейчас кажется странным, что находил интересного в возне с нами, молодыми, взрослый поэт? Тогда вокруг Виктора Еращенко сформировался круг совсем молодых ребят-студенты, рабочая молодежь, журналисты. Арсений Москаленко, Максим Гончаров и Андрей Власов пришли из медицинского  института, Саша Гребенюков был водителем автобуса, Володя Беспалов-рабочим, студентом филологом Дима Журавлев, где-то учился и работал негидалец Андрей Самандин. Самый солидный из всех –  капитан  Володя Ларченков, он был военным корреспондентом в “Суворовском натиске”. Многодетная мама Люба Рунова работала в ТЮЗе. Еще были какие-то ребята, а девушек почти не помню. они приходили и уходили, оставались только я и Люба.
 Видимо, педагогика была у него в крови. Мама- преподаватель русского языка и литературы в родном Маго, что на нижнем Амуре. Все, что Виктор предлагал, воспринималось с радостью и необычайным интересом. Что мы изучали? Чем были наполнены наши занятия? Я не припомню специальных, посвященных стихосложению лекций. Основы поэзии проходили по большей части спонтанно, нередко на  примере творчества кружковца.  Герой разбора “полетов” усаживался за длинным старинным столом из кабинета Всеволода Иванова. Отстальные – лицом  к публике. И начиналось обсуждение не для слабых, совсем не похожее на проходящие сегодня презентации, где друг друга по шерстке гладят. Школа лито в этом и заключалось – не бояться узнать мнения о своем творчестве. Некоторые не выдерживали накала, отсеивались.
 Нередко готовились тематические вечера, на которые приглашались гости. Помню вечер, посвященный дальневосточной поэзии - современникам Геннадию Лысенко и Юрию Кашуку из Владивостока. Интересно подавалось творчество и других поэтов: магаданца Анатолия Пчелкина, сахалинца Николая Тарасова, патриарха дальневосточной литературы Всеволода Никаноровича Иванова – автора книг “Алескандр Пушкин и его время”и “Имперетрица Фике”.
 Мне было поручено провести вечер “Блок и музыка”. Я тогда просто “болела” блоковской темой. На Высоцком зал был переполнен. Хрипло, на всю громкость поэт-актер кричал из бобинного магнитофона :“Идет охота на волков, идет охота!” По рекомендации Виктора доставались и читались разные книги: “Мастер и Маргарита” Булгакова,стихи Марины Цветаевой, воспоминания Эренбурга “Люди. Годы”. Происходило знакомство и с запрещенной литературой, которая в перепечатках давно “ходила” по Москве, а в Хабаровске была в диковинку. Это Пастернак с его “Доктором Живаго”, проза Платонова, о которой еще толком и не слыхал никто, ахматовский “Реквием”. Виктор делился с нами не только своими знаниями, но и открытиями. Среди которых были “Заратустра” Ницше и  книга книг- Библия.
 Бывало,что потом после занятий мы спускались вниз, на первом этаже дома располагался Дом актера. Как же там было душевно! В зале проходили актерские собрания и капустники, демонстрировались редкие фильмы. В маленьком  уютном кафе – настоящий молотый кофе с бутербродами и коньяком для старших товарищей. И  самое главное-   необыкновенные для меня юной дамы встречи и знакомства  с артистами. Разгоряченные премьерой, аплодисментами публики они приходили сюда после спектакля. Здесь-то и происходило самое настоящее общение, и возникала как бы сама по себе творческая атмосфера. И, наверное, здесь и появлялось то самое богемное настроение, о котором я только читала, применительно к серебряному веку поэзии с его посиделками на “Башне” у Иванова и выступлениями в“Бродячей собаке”.
 Жаль, что не сохранилась моя первая  тоненькая синяя тетрадь с ученическими строчками и пометками Виктора. Но воздух февраля остался со мной и он незабываем, как автограф на память, как предвкушение новых  Впечатлений и Встреч.