Последняя воля. Повесть

«Печален будет мой рассказ»
         А.С.Пушкин

Последняя воля.


Повесть.

 Мои дни сочтены, Олег, - обращаясь к сыну, тихо прошамкала старая графиня Елизавета Петровна, едва справившись с удушающим кашлем, вытирая окровавленные губы,- и я хочу перед кончиной открыть тебе одну тайну, только дай мне слово, что исполнишь мою последнюю волю, а то, как у Батюшкова: Парка мои дни считает, отсрочек не даёт. Двадцатипятилетний Граф Донской Олег Ильич сидел рядом  с ней на турецком канапе, держа в ладони исхудалые руки её и слушал, не перебивая. Он понимал, что скоротечная чахотка, которая въелась в её плоть, медленно, но уверенно её убивает.

- Граф Илья Ильич не твой родной отец, ты отпрыск нашего приказчика-эконома, отставного поручика Краснова Сергея Петровича, надеюсь, ты его помнишь. Граф, узнав о нашем бурном романе, обвинил его в краже семейной драгоценности, тамгу с его якобы письменным долговым обязательством, чтоб избежать кабалу, при этом заплатив хабар приставу, отправил-таки его в каземат. А кражи-то вовсе не было, это была месть, и он знал, что я была влюблена в него, ведь, у нас с ним не было детей, и я вдруг забеременела. Он, конечно, догадался и жестоко отомстил, теперь, когда графа не стало, я должна была рассказать эту грустную историю тебе, и молить тебя вытащить его из каземата под Тифлисом, где он работает на каменоломне и позаботиться о нем, для этого достаточно средств, так как ты единственный потомок и обладатель несметного богатства, умен, образован, красив, как херувим,  - устало произнесла графиня, откашлянув с кровью в белоснежный платок, закрывая глаза. - Прав был Сенека: месть подобна двухконечному мечу, протыкая обидчика, проткнешь и себя. Вот и расплата за грехопадение.

Вот это да, - подумал граф, покидая покои матери, во оно, как, через несколько лет наконец-то торжествовала истина, я всё это время не испытывал к нему особую любовь, отсутствовали те кровные узы, и всё это было неспроста. Ишь, какая дилемма-то обозначилась, - сидя в кабинете, размышлял Олег Ильич. Через три дня графиня Елизавета Петровна тихо скончалась, Мойры сжалились над ней, обрезав «нить жизни», тем самым избавив её от мучений. Графиню похоронили на городском кладбище, отпевал её иерей-худерьба в клобуке, из-под которого торчали длинные русые волосы, с большим крестом на длинной цепочке на худой шее и невнятно произносил никому непонятные слова, держа в трясущихся руках требник.

– Вот я и  остался один, и буду чахнуть над златом, как Кощей, - наливая в хрустальную рюмку коньяка, подумал граф. На Елизаветполь обрушился ливень, будто небеса оплакивали смерть графини Елизаветы Петровны. Город Елизаветполь, бывший Гянджа, был расположен на низменности реки Гянджачай и был переименован после изгнания персов русскими войсками под командованием генерал-фельдмаршала Паскевича в начале девятнадцатого века и являлся культурным, торговым центром в Азербайджане, и предки графини Елизаветы Петровны, которые были участниками тех кровавых событий, обосновались на живописном берегу Гянджачая, имели поместье, пожалованное по величайшему повелению за заслуги. В дверь кабинета постучали, граф сам открыл дверь, пожилая служанка Нина Ивановна, которая его часто в детстве нянчила, приглашала на ужин. Ему было не до ужина, и он отказался, только просил позвать к нему приказчика-эконома Чиркова Андрея Андреевича, отставного прапорщика.

– Как ты думаешь, Андрей, долго от нас добираться до Тифлиса?- спросил граф, когда приказчик вошел.
– Да нет, Ваше сиятельство, полдня езды – пожимая плечами,  неуверенно ответил приказчик, - кстати, там, в Тифлисе, у храма Метехи на берегу Куры, живёт мой однокашник по кадетскому корпусу, Филимонов Антон Романович, по моим сведениям он еще служит. Шаловливый такой, сердцеед, современный типаж пушкинского дон Хуана, я напишу ему записку.

- Я спозаранок выезжаю, прикажи кучеру Ермолке, чтоб тот подготовил экипаж и запасных лошадей, да и поговори с ним, может, он дорогу туда знает, - велел граф. Конечно, его обуяла тайна матери, он, потеряв мать, должен будет найти родного отца, пусть, он его и не воспитал, ведь, родная же кровь, и он выполнит матушкину волю. Да и в личной жизни ему не везло, когда учился в словесном отделении Московского университета, безумно влюбился в одну кралечку, но она быстро разочаровала его, любила балы, встречи с фатоватыми фендриками и оказалась кисейной барышней с узким кругозором, жеманницей, хотя и богатенькая. Конечно, всё это было пустое, обман неопытной души, как говорил великий русский Поэт. Лучше жениться на убогой, чем за богатой волочиться, утверждал и великий словесник, как бы там ни было, со мной получился конфуз. Надеюсь, посетит и меня оно, это святое чувство - любовь, будем терпеливо ждать. Хотя, надежда - самая живучая тварь н свете. Подождёт, все сдохнут,чтоб умереть последней.

– Я тебе доверяю, Андрей, ты мне, как брат, гляди за хозяйством, управляй поместьем, по приезду отпишу или пришлю гонца, того же Ермолку, если возникнет нужда в этом, - наставлял приказчика граф Донской.
 
  Как только расселись утренние сумерки, смешанные с туманом, экипаж, запряженный тремя резвыми лошадьми карабахской породы, покинул Елизаветполь, держа путь в сторону Грузии. Из-за гор на небосклоне начало появляться ярко-красное зарево, извещая о рождении нового дня. Заревом заката даль небес объята, как говорил уважаемый Кольцов. Начался ливень. Ливень продолжался, поддерживаемый молниями Тучегонителя, сопровождая экипаж графа Донского.

– Теперь Кура наполнится водой и выйдет из берегов, разрушая мосты, дома и мельницы, а нам потом на другой берег перебраться, - с досадой под нос прошамкал кучер Ермолка.

– Мы сначала остановимся в гостинице, переждем ливень, я так понимаю, что мы уже находимся на окраине Тифлиса, да, Ермолка? – оглядываясь через окошко экипажа, спросил граф.
– А щас мы спросим  у этой женщины, которая любит прогуливаться под дождем, - останавливая экипаж,- произнес кучер. Молодая женщина, закутавшись в узорчатый шаль, шла босиком, не обращая внимания на рядом ехавший экипаж.

– Барышня, вы не подскажите, где тут гостиница? а то мы город плохо знаем, - выйдя из экипажа, спросил кучер Ермолка. Она не отвечала, и тогда граф Донской вышел из экипажа: садитесь в экипаж, мы вас довезём домой, а то совсем промокли. К удивлению всех, женщина с помощью графа села в экипаж, промокшая ситцевое платье плотно облегало её тело, отчетливо выделяя стройную фигуру, особенно маленькие стоячие грудки. - Гостиница дальше будет, там и мой дом, - переливчатым голосом произнесла она, крепче зажимая узелок в руках. Конечно, графу Донскому хотелось спросить у нее, почему она босиком, но он воздержался, смотря на её жалкий вид. Она была очень молода, на вид лет восемнадцать, а может и двадцати, довольно-таки привлекательная, с голубыми глазами, белокурые волосы были аккуратно закручены в пучок на затылке. Проезжая мимо часовни, девушка просила остановить экипаж. - Тут недалече, сама дойду, благодарю барин, но граф Донской не спешил открыть дверцу экипажа и все-таки задал свой вопрос.

– Мне интересно, почему вы идете босиком, и как вас зовут? – неожиданно для Ермолки вдруг спросил Олег Ильич.

- Иду босиком, потому, что  развалились чувяки, а зовут меня Елизавета, и живу я с матерью, - неохотно ответила она, впервые внимательно посмотрев на графа.
– Ты, Ермолка, проводи её, открывая дверцу, велел Олег Ильич. Хитрец же был энтот граф, он нарочито велел Ермолке проводить девицу, зная, что тот запомнит, где живет она, и он намерен был подарить ей чувяки, -  а зовут-то её, как у матушки, ирония судьбы,- подумал Олег Ильич.

– Ермолка, надеюсь, ты запомнил, где она живёт. Так?
– Оно конечно, Ваше сиятельство, в домике, обветшалом, тут же за углом, - довольный оным поручением ответил кучер. Наконец-то, Ермолка увидел вывеску у двухэтажного каменного здания: пустим на постой, накормим сытно и дешево, и повернул лошадей.

– Пойдем вместе, Ермолка, у администратора узнаешь, где караван-сарай, устроишь лошадей и вернешься на ужин, а я пока сниму нумер, - произнес граф, выходя из экипажа.  Администратор толстоватый мужчина средних лет, маламзя, угадав в графе состоятельного человека, встал, почтительно поклонившись, спросил: изволите почивать, али отведать кушанья в ресторане?

– То и другое, сначала два нумера, чистый, уютный, а потом доставите кушанья в нумер, пусть коридорный возьмет мой кофр с экипажа, - жестко произнес граф Донской. – Сию минуту, сударь, имеется шикарно обставленные нумера с видом на Куру, щас всё устроим, – услужливо ответил администратор. Граф в сопровождении коридорного поднялся на второй этаж. - Извольте принести листок-список кушаний в ресторане для заказа, - велел граф, после того, как коридорный открыл дверь нумера, оставив ключ для другого.

– Ермолка, завтра я уеду на другой берег Куры к однокашнику нашего приказчика Чиркова, Филимонову, ты поймаешь мне извозчика, а сам останешься тут и отвезешь Елизавету по магазеям, пусть она купить себе обувь, одежду. Закажи продуктов с доставкой, потом приедешь по указанному в записке адресу, я буду там, - выпив коньяка, взяв кусочек шемая, не торопясь, произнес граф Донской, протягивая несколько сотенные купюры кучеру. Кучер Ермолка от неожиданного решения хозяина даже перестал есть.

- Как же так, Ваше сиятельство, кормилец ты наш, ведь, мне приказчиком Чирковым строго-настрого запрещено пущать вас одного и велено охранять, для этого он меня снабдил аж револьвером. В тайнике в экипаже имеется аж двустволка с патронташем, я же охотник, - скороговоркой выдавил он из себя Ермолка, вытаскивая револьвер из-за пазухи.

– Да тебе не хватает черной повязки на один глаз, и был бы похож на пирата из испанской шхуны, - громко засмеялся граф. - Со мной ничего дурного не произойдет,  Ермолка, не перечь мне, а то накажу, выпей и закусывай.
– Ваша воля, Ваше сиятельство, вынужден повиноваться,- в сердцах уныло произнес кучер, ловко опрокинув в рот цельный стакан коньяка.
  Извозчик, переехав деревянный мост через Куру на другой берег и проехав мимо храма Метехи по набережной, остановился у двухэтажного особняка с мезонином, названного графом.

– Ты подожди меня, братец, - расплатившись, велел граф. Граф Донской позвонил в колокольчик у калитки, на звонок подошел мужчина пожилого возраста с акцентом, произнес: если вы, сударь, к Их высокоблагородию, то они еще изволят почивать.
– А ты, братец, доложи, мол, граф Донской, друг прапорщика Чиркова просит аудиенцию. - Щас  доложим, Ваше сиятельство, сию минуту, проходите, - открывая калитку уже доброжелательно, произнес мужчина. По лестнице со второго этажа бегом спускался высокий, атлетического телосложения мужчина средних лет, полковник Филимонов Антон Романович. - Друг Андрея и наш друг, прошу в дом, Ваше сиятельство,- протягивая руку, громко произнес он.

– Моя супруга, графиня Ольга Алексеевна, - представил свою супругу полковник. По записке моего друга у вас, граф, есть кое-какие дела в наших краях, раз вы проделали столь далекий путь из Елизаветполя, давайте всё это обсудим  за трапезой. - Ольга, распорядись, пожалуйста, чтоб стол накрыли в беседке в саду, а мы пока прогуляемся. Граф Донской изложил цель своего приезда и получил успокоительный ответ: не огорчайтесь, граф, всё это пустяки, сегодня вы мой гость, а завтра разработаем операцию по вызволению вашего отца из каземата, - с улыбкой в шутливом тоне произнес Антон Романович.

 Каземат для арестантов находился в бывшей крепости, оставленной османами, омывался рукавами Куры. На единственной дороге, ведущей к крепости, стоял пост с солдатами, а арестанты охранялись надзирателями. Заключенные работали на лишенных растительности склонах, скалах, добывая известняк, который перерабатывался в гипс, мрамор и в целом применялся в строительстве, а часть отправлялся в Россию обозами. Арестанты умирали от легочных заболеваний, никакого лечения не существовало, места умерших занимали новые арестанты, и цикл короткой жизни и скоротечной мучительной смерти продолжался. Начальник каземата поручик Веселов, коренастый здоровяк в пенсне, выслушал посетителей, а в основном полковника Филимонова, и, вызвав старшего надзирателя, приказал доставить арестанта Краснова Сергея Петровича, но тот доложил, что оный арестант ввиду приступа острой хронической легочной болезни, находится в изоляторе, и привести его сюда не представляется возможным. Графа Донского его сообщение поразило, как молния, и он едва справился самообладанием. Поручик Веселов вопросительным взглядом посмотрел на графа и полковника, пожимая плечами, отослав надзирателя обратно.

- Поручик, я понимаю, что должностные обязанности не позволяют вам отпускать арестантов из расположения каземата, но мы могли бы заключить негоцию, мы его ночью вывозим, и вы объявите о его кончине с помощью того, кому доверяете. Итак, называйте сумму. Поручик Веселов сначала было растерялся от такого необычного предложения весьма соблазнительного, но и весьма опасного, не сразу решился.
- Давайте я прикажу, привезут к нему лекаря, а завтра мы договорим все детали, идёт? – Идёт, - сразу же согласился полковник, вставая. Антон Романович прекрасно понимал душевное состояние графа.- Пожалуй, нам следует выпить и приказал кучеру свернуть в ближайший духан. Духанщик, пожилой грузин, по виду посетителей всё понял и сразу же налил два полных стакана коньяка, положив на блюдца пару тартинок с черной икрой.

- Ты, Антон, сразу же его, этого поручика, ошарашил своей-то негоцией, мол, назови сумму, соблазн – искушение, побуждение к греху, что есть внутренний порок, но он и не выдержал, лишь бы не передумал, как бы Ата не помрачила его рассудок-то,- выпив коньяк, медленно произнес граф Донской.
– Не передумает, уверен, завтра я сам поеду один, в форме, а потом он, очевидно, пошлёт депешу в канцелярию, что, мол, так и этак. А там никому неинтересно, они считают их отработанными материалами, так, что у поручика, наверняка, имели место подобные негоции, - уверенно ответил полковник Филимонов.

– Надо бы его разместить в больницу, пусть немного подлечат, может,удастся вырвать его из лап смерти, - огорченно произнес граф. – И тут решение найдем, Олег, не огорчайся, пожалуйста,- попытался успокоить его полковник, - есть у меня кое-какие связи в гошпитале, но всё нужно делать последовательно, сначала вытащим его оттуда, а потом возьмемся за лечение. В крайнем случае, отправим его в сопровождении лекаря в Европу, где передовая медицина; поехали домой. У особняка стоял экипаж графа. Вот и Ермолка приехал, интересно, с чем?- подумал граф Донской, выходя из экипажа.
– Я вас подвёл, Ваше сиятельство, она, эта Елизавета-то, оказалась не покладистой, отказала, причитая про какие-то дары, про каких-то данайцев, - огорченно прошамкал кучер.

– Ладно, Ермолка, потом разберемся, - успокоил его граф.
- Я щас пришлю конюха, он пристроит лошадей и тебя, Ермолка, - начал было полковник Филимонов.
– Нет, Антон, мы не будем злоупотреблять твоим гостеприимством, поедем почивать в гостиницу, где мы сняли нумера, а завтра к полудню буду у тебя. Хочу просто тебя предупредить, чтоб какая бы сумма там не было, соглашайся. Деньгами, банковскими билетами или золотом. Благодарю тебя за доброту и понимание, - обнимая полковника, произнес граф.
 
 Несмотря на раннюю весну, стоял полуденный зной, будто сама Пандия торопила весну, не жалея жара своих лучей. Он, энтот граф непременно хотел её увидеть, что-то таинственное, пройдя по жилам, обжигая, вселилось в его сердце и не давало покоя. День начал вечереть.

  Вечерело. Прохладный туман, опускаясь с гор на долину, смешиваясь с  мерзлыми испарениями, создавал сырость воздуха, покрывая дома, деревья, молодую весеннюю траву инеем, всё кругом начало индеветь, что без сомнения наносило порой непоправимый вред цветущим садам.
- Давай, сначала заедем к дому Елизаветы, Ермолка, я желаю с ней поговорить, а потом поедем в гостиницу и там пообедаем, - велел граф Донской. Граф Донской, открыв калитку, которая скосилась на бок, вошел во двор и увидел женщину средних лет, которая занималась посадкой саженцев в саду.

– Добрый день, сударыня, я хотел бы увидеть Елизавету, если позволите, полагаю, что вы её мать, - неуверенно начал  Олег Ильич. – Её нет дома, она в соседнем доме у одного мелика в огороде работает, - держась за спину, ответила женщина. Да, он её видел, эту красавицу с косынкой на голове, из-под, которой торчали белокурые волосы.
– Я, граф Донской Олег Ильич, пришел за тобой, оставь эту работу, и пойдем домой, нужно поговорить, - решительно произнес граф. Елизавета продолжала работать, не выпуская кетмень из рук. Услышав разговоры, вышел хозяин, пожилой грузин: кто вы, генацвале?  Граф не успел ответить, у калитки стоял кучер Ермолка, вскинув двустволку. – Не стреляй, генацвале, - а затем, обращаясь к графу, - мы же мужчины, можем договориться, она только у меня работает, клянусь мощами Давида Строителя. Елизавета, услышав настойчивое требование графа, сняла косынку, прислонив кетмень к дереву, ничего никому не говоря, направилась к калитке, где стоял Ермолка. – Ну, ты даешь, охотник хренов, что, пиратские гены не дают покоя, а?- сердито произнес Олег Ильич. – Пойдемте на берег, и вы скажете, чего же вы хотите от меня, Ваше сиятельство,- недовольно, с оттенком насмешки, произнесла Елизавета. Они шли по берегу Куры, всюду расцвели белые акации, дикая вишня. Земля была покрыта весенним зеленным ковром, певчие птицы сочиняли свои весенние «строфы». 

– Не скрою, Елизавета, вы мне нравитесь с первой минуты, когда я вас увидел,- переводя дух, выдавил из себя граф, - мне двадцать пять лет, меня привело в Тифлис несчастье с моим отцом, а так я живу в своем поместье в городе Елизаветполь, вынужден некоторое время находиться здесь, а у тебя нет надобности работать где-то, на кого-то. Прошу, не отвергай меня и не отказывайся от предложенной участи,- вдохновенно произнес граф Донской.

– Может, Ваше сиятельство, - но граф перебил её: Олег.
- Это все-таки жалость, а? увидели меня босиком, и жалость проложила тропинку к вашему сердцу, которая вот-вот улетучится, из жалости полюбили меня, что есть обман души. – Нет, нет, только не жалость, хочется привести слова Языкова: я влюблен, о, дева-красота! это не увлечение, не похотливое желание, я влюблен и желаю возбудить у вас это чувство, глупо не верить в любовь с первого взгляда -  небесная,  своего рода безумия - thea mania - безумие от богов….неужто вы даже не испытываете никаких чувств ко мне, и я вызываю неприязнь, антипатию, может, все-таки нам следует разрушить это недоверие, жестокое проявление антагонизма с вашей стороны, а? Любовь выше любого закона, она рождается в тайнике сердца, а для сердца тоже нет закона, хочу любить, быть любимым, и жар сердца отдать той без остатка, если потребуется сгореть в её огне, вот о какой любви я мечтал… и он говорил, говорил, будто завороженный, - тут уместно вспомнить Сапфо: о, явись опять молитвой тайной вызволить сердце из новой напасти… А я молю тебя, Елизавета, избавь меня от этого наваждения, прояви милость ко мне, полюби меня, - так неустанно объяснялся в любви граф Донской. Да, это был восхитительный монолог, признание в любви, страстный монолог любящего человека.

– Я должна подумать, Олег Ильич,- тихо прошептала она, потрясенная его признанием.
– Я вечером зайду за тобой, и мы пойдем ужинать в ресторан, а потом послушаем музыку в городском парке, - взяв её руку, произнес граф. Она промолчала,- да, прав тот, кто сказал, что женщины любят ушами, - подумал Олег Ильич, не отпуская её руку. Она не спешила убрать руку, чувствуя странное тепло, которое потом превратится в бушующий огонь, огонь страстной любви, который больше никогда не покинет их сердца.
 
 Одетый в белоснежную парадную форму, полковник Филимонов ехал в каземат для встречи с поручиком Веселовым, чтобы возобновить беседу о вызволении отца, графа Сергея  Петровича. На груди полковника сверкали боевые  награды, и солдат, дежуривший на пропускном пункте у ворот каземата, бывшей крепости, не замедлил открыть ворота и доложить о прибытие высокого начальства.
– Итак, поручик, что же вы решили? - деловито начал полковник. – Это, возможно, господин полковник, его можно транспортировать, так определил лекарь из гошпитала, который с помощью лекарства снял у него приступ, но ему необходимо лечение, -  восхищаясь наградами полковника, смущенно ответил поручик, - я сам его вывезу на своем фаэтоне, а старший надзиратель при перекличке объявит о его кончине и укажет свежую могилу, конечно, без надписи, что положено по инструкции. Затем я отправлю депешу, в таких случаях они делают отметку и не станут проверять, - неловко ответил он. Полковник понимал, что он, поручик, нарушает закон, фальсифицируя смерть арестанта, конечно, при этом испытывает угрызения совести, и вспомнил пушкинские слова: меня совесть никогда не грызла, посочувствовал ему, что он идёт на сделку с совестью и честью офицера.Самое главное укрощение - чистая совесть. говорил Цицерон. 

– Итак, решение принято, как только вечереет, мы вас будем ждать у храма Метехи, поручик, там и получите свой хабар, - вставая, решительно произнес полковник Филимонов. Тем временем, граф Донской по приглашению Елизаветы, знакомился с её матерью, Анной Сергеевной. Он, энтот граф-то, все-таки, со своим сладким песнопением, как Орфей, нашел тропинку к её сердцу.
– Вы увезете её, Лизоньку-то, а я совсем останусь одна, - начала причитать Анна Сергеевна.

– И вы поехали с нами, и вы начнете новую жизнь, беззаботную, - ответил граф.
- Лиза, проводи меня, я должен  буду уехать по неотложным делам. На крыльце граф Донской притянул Лизу к себе и поцеловал в губы: до встречи, моя графиня, и сел в ожидающий его экипаж. Граф Донской спешил повидаться с полковником Филимоновым и сгорал от нетерпения, удалось ли тому договориться с поручиком Веселовым. Полковник его встретил радостно: всё устроил, Олег, встречаемся вечером у храма, он сам привезет твоего отца, - наливая коньяк в хрустальные рюмки, произнес полковник.
 
 Полковник, сидя в экипаже с графом, беспокойно смотрел на карманные часы, и наконец-то, из-за угла появился фаэтон с откидным верхом. Поручик помог выйти арестанту Краснову из фаэтона и вместе с ним направился к экипажу полковника. Это был старик, его отец, изнеможенный тяжелой работой, болезнью, и граф не знал, что делать, передавая перламутровый ларец с деньгами и с монетами империал, полковнику.
– Вам, поручик, деньгами или золотом?- спросил Филимонов, открывая ларец. Губительный блеск металла сразу же заворожил поручика и он, молча указательным пальцем, тыкнул на кожаные мешочки. Полковник отсчитал десять маленьких мешочков  империалами с достоинством десять рублей каждая монета и передал поручику Веселову.

– Домой, - приказал он кучеру, после того, как вышел поручик и добавил: тут уместно вспомнить пушкинские слова, я дал ему злата и проклял его, и громко засмеялся. Арестанта, уже бывшего, провели в гостиную и при длинных свечах на тяжелых персидских подсвечниках шандал, при свете масляных ламп со стеклянным колпаком, граф, наконец-то, разглядел своего родного отца, которого едва помнил, когда тот был приказчиком, так и не узнав его, так как стерлись черты его лица, которые он помнил.
– Я, ваш родной сын, граф Донской, Сергей Петрович,-  мобилизовав все внутренние силы, начиная этот трудный разговор, представился он, не вызвав особой радости у отца.

– Припоминаю, все-таки, Донской, благодарю за избавление меня от мучений, но мне оплатить вам нечем, прошу отправить меня в Тверскую губернию, хочу умереть на родной земле и быть похороненным рядом с родителями, - устало прошамкал Сергей Петрович, закрыв глаза.
  Да, он, его отец, сломленный жизненными невзгодами, не хотел признавать его, своего сына, и поморщился, когда услышал его фамилию, но совесть графа не мучила, он не мог выразить свою обиду, обуянный небывалой скорбью, промолчал, а душа его приобрела покой – он тут нашел свою любовь и исполнил последнюю волю матери, графини Елизаветы Петровны…

доработанный вариант.

Конец. 11-17.01.2012/апрель 2023г.    м.м.Б.