Астава

               
                А С Т А В А

                (Поэма)

                Єпиграф:   “Что причина всего? – Время”  –
                Периандр Коринфский
                (Древнегреческий философ)


Лежит и дремлет степь, спокойная, ночная,
Над головою купол неба, звёздами усеян,
А у реки, потрескивая хворостом, пылая,
Горит костёр, собравшихся вокруг, озябших грея.

Прохладой веет здесь из камышовой пади,
Из-за холма доносится шакала плач, стенанье,
Тревожно лошадь ржёт, копытом бьёт, в ночь глядя,
Звенит напев цыганский, тихий – вечности посланье.

В нём столько страсти, грусти, не вмещающейся в сердце,
В нём столько из глубин веков пришедшей неги!
И чудится: сквозь времена, дожди и снеги
Царь Скифии Атей открыл нам из легенды дверцу... .

Глаза смыкаются, ведь завтра путь-дорога
Под ноги снова ляжет, в даль зовя и увлекая... .
Рассвет забрезжил на востоке, ждать совсем немного –
Окрасится лучами в золото вся степь до края.



              ЧАСТЬ   ПЕРВАЯ

                1

Кругом все спит, костёр наш догорает,
Звезда рассветная последний раз мигает,
Туман в низинах, над рекой клубится,
Тихонько где-то ржет призывно кобылица.
Навстречу дню – заря уже в полнеба.
Мрак ночи исчезает, испугавшись Феба.
И тени от холмов и от курганов
Ложатся с первыми лучами….
                Вдруг Тарзана,
Пса чуткого, доносится рычанье.
Какой-то шум среди всеобщего молчанья,
Быть может, уловил он ухом острым.
Но утро тихое – звенят лишь косы.
Косарь их точит перед косовицей….

Внезапно – гул в степи. Я вижу, мчится
Лихая конница. И свист, и крики
Несутся вместе с ней. В галопе диком
Смертельная угроза всем живущим!…
Мгновение спустя, мы оказались в гуще
Людей и лошадей. Смешалось в танце
Всё фантастическом. Казалось, шанса
Нет на спасение! Куда деваться!?
А круг их пляски продолжает всё сжиматься,
Мечи сверкают, ярость сводит лица,
Готовы изрубить и затоптать!…
                Мне снится
Ужасный сон?  Здесь, в двадцать первом веке,
Возможно ли такое?!…
                Руки человека,
Огромного, в лохматой шапке лисьей,
Меня вдруг подхватили. Было первой мыслью:
Всё кончено! А как же?…
                Как же!…
                Как же?!
Неважное вдруг стало очень важным,
А будущее больше не возможным!…
И что есть силы, я вцепилась в эту рожу
С горящими и дикими глазами,
С открытым грязным ртом, обросшим волосами.
Но руки грубые меня связали
Да так, что я б могла распутаться едва ли.
Понятно стало – покориться лучше!…
Моих товарищей постигла та же участь.

И вот мы мчимся по степи ковыльной,
За нами облако густой горячей пыли.
Верёвка крепкая и крик гортанный,
Одежда в клочьях, слёзы, кровь и раны,
Всё страшно, дико и невероятно!
Кто эти всадники в своей кровавой жатве?
За спинами у них колчан и стрелы,
Меч-акинак в руках. И как могли в пределы
Они попасть степей херсонских этих,
Они, чей след потерян многие столетья?!

                2

Мутится в голове, дышать уж нечем,
Не освежает ветер, что летит навстречу.
Куда спешит так конница лихая,
Всё на пути своем безжалостно сметая?

Куда торопится, вокруг не глядя,
Не разбирая, где холмы, где пади,
Дороги, реки враз пересекая?
Остановить её нельзя – преград не знает.

Но на пути курган, из-под земли он словно
Поднялся вдруг. И конница уже безмолвно
Взлетела, не колеблясь, на вершину.
(А мне подумалось: теперь-то я уж сгину!)

Звучит вдруг голос рога трубный где-то,
Вокруг, как марево, поплыли волны света,
И в этом свете, преломляясь странно,
Не замедляя бега, всадники с кургана
Пустили лошадей своих галопом.
Но удивительно: копыт не слышен топот
В глубокой тишине лазурно-синей.
Лишь звуки рога набирают мощь и силу,
Зовут, а может быть, предупреждают
О чём-то?… Вдруг затихли. Дымка тает, тает…

И перед нами, как в волшебном сказе,
В степи раскинулись, куда ни кинешь глазом,
Шатры, повозки, рядом люди, кони….
(В кино я видела такое. Что-то помню!)

Завидев нас, все кинулись навстречу.
И свист, и крики… Кажется, их речи
Понятны мне, и в этом нет сомненья,
Как будто бы я слышала их речь с рожденья.

Нас, пленников, собрали грубо в кучу.
Верёвки не ослабли, продолжали мучить.
Хотелось пить – воды нам не давали,
Летели камни в нас… Но все чего-то ждали,
Звучало имя женское – Астава...

И снова слышен рог, он протрубил с заставы,
Стан известив о чём-то очень важном.
Все кинулись на зов, оставив пленных даже.
Мы осмотрелись. Что же дальше будет?
Надежда появилась: вдруг о нас забудут!
Но как нам развязать, ослабить путы?

Внезапно рядом в эту самую минуту
Услышали знакомое рычанье.
Глазам отказывались верить мы вначале –
Наш верный пес! Как были ему рады:
“Тарзанушка! Верёвки перегрызть лишь надо!
Спасай скорее нас, давай же, псина!…
Вот, умница, дружок! Спасибо, молодчина!”
Свободны наконец-то! Мы хотели
Пробраться за шатер ближайший. Не успели!
Выкрикивая злобные угрозы,
Нас быстро окружили. Ни мольбы, ни слёзы
Не трогали мучителей.
                Внезапно
Все замолчали, расступились. Статный,
Красивый юноша, играя плеткой,
Возник пред нами – латы, в ножнах меч короткий.
Стоит и смотрит, гордо усмехаясь.
А мы, от пыли и от жажды задыхаясь,
Едва все на ногах могли держаться,
Но на колени не желали опускаться!…

И тут он залился весёлым смехом.
Был смех задорный, звонкий. Женский? Вот потеха!
Снял шапку, и густой волной на плечи
Упали волосы. Он женщина! Навстречу
Тарзан к ней кинулся, визжа и лая.
Сдаётся, что они давно друг друга знают!
А между тем, пред нею все в смиренье               
Склонились до земли.
                Внезапно я в смятенье
Подумала: но как могло случиться –
Астава, скифская здесь, грозная царица?!
Известно мне: живет она в легендах!…
 
Когда-то, помню, бесшабашные студенты,
Мы, роясь в старых городищах скифских,
К легендам этим подбирались очень близко.
И призрачно все будто, и… реально!
Каков же будет в этой пьесе акт финальный?

                3

Тем временем, царица к нам подходит
И быстрым взором чёрных глаз своих обводит,
С улыбкой смотрит: “Кто вы и откуда?
Одеты странно, не по-здешнему!… Ну, будет!
С них нечего и взять, я вижу ясно.
Верёвки снять – они нам не опасны.
Ко мне в шатер их привести сейчас же!…
Пусть моего коня возле шатра привяжут!”

И, отвернувшись, легкою походкой,
Она, Тарзана приласкав, играя плёткой,
Пошла по лагерю. А нас за нею
Погнали с криками: “Ну, шевелись, живее!”

Почти в зените солнце, полдень скоро.
Стоит жара. Затихли даже разговоры,
Не то, что крики. Спрятались от зноя
Кто под повозкой, кто в тени шатров. Покоем,
Дремотой дышит все вокруг. И только
Разноголосье здесь, где шумнолистый тополь,
Откуда-то с пушинкой прилетевший,
Из семечка поднялся, на ветру окрепший,
Под кроною своей собрал полстана.
И тут я огляделась: нашего кургана
Не видно было – степь кругом сухая
И ровная, как стол, от края и до края.
Но удивляться не было уж силы –
Болели раны очень, жажда нас томила.

Вот и её шатёр. Остановили
И приказали ждать. От боли и от пыли
Мутилось в голове. Присесть хотели,
Но грубо, громко и настойчиво велели,
Чтоб мы вошли. Здесь рай был: тихо,
Прохлада, аромат… И все несчастья, вихрем
Промчавшиеся вдруг над нами ныне,
Казалось, уж остались позади. Посередине
На шкурах, видим, возлежит царица.
Она нас приглашает рядом с ней садиться
И молвит: “Вы сегодня гости наши,
Прошу вас выпить красного вина из чаши,
Оно вам силы обрести поможет,
Потом омоете все ваши раны. Ложе
Для отдыха вам предоставят тот час”.
Мы речь ее спокойно выслушали, молча.

Астава хлопнула в ладоши, встала,
И сразу появились девушки. Сначала
Они вина испить нам предложили,
При этом тихо напевали, в танце плыли.
Она же, улыбаясь, грациозно
Ступила по ковру.Но где тот грозный
И беспощадный воин? Перед нами
С распущенными, шёлка краше, волосами,
В просторном мягком платье, лишь немного
Обшитом нитью золотой, и очень строгой,
Искусно сделанной жемчужной диадеме,
Что голову венчала – женщина.
                На время
Забылось всё, что с нами происходит.
В тумане голова, земля уходит,
Почувствовали, из-под ног…. Под руки
В шатёр соседний повели…. Там звуки
Снаружи не слышны, там чан с водою,
Волшебный аромат горящею смолою
Распространялся в воздухе. И свечи….

Очнулась я, когда был поздний вечер.
Глаза открыла, потянулась сладко…
Не сразу поняла, где нахожусь! Догадка
Меня молниеносно озарила:
Сама судьба с Аставой встречу подарила!
               
Полог я подняла. Мои ребята,
Денис и Павел, – у костра, и, как когда-то,
В той жизни прежней, оба напевали.
Но без гитары, ведь она едва ли
Нашлась бы здесь. К ним подошла и села,
Послушала, потом сама запела.
Нас слушали уже спокойно, мирно.
Мы пели о любви, о ночи соловьиной,
Свидании под вербами и про дивчину,
Что провожала казака в поход.Причину
Тому искать я не хотела
И просто, как бывало, у костра сидела
И наслаждалась – вечер тёплый, летний….

Внезапно появилась тихо, незаметно
Астава перед нами. Постояла
И, круто повернувшись, резко приказала,
Чтоб привели в её шатёр нас снова.
Уже с почтением склонясь, уже готовы
Предупредить движение любое, просят
Пожаловать к царице. Мы вошли. Заносят
За нами вслед прекрасную посуду.
Я вижу, мясо, фрукты, овощи на блюдах,
Вино в кувшинах…
               Здесь, в шатре, одни мы,
Все высланы руки движеньем. И нет дыма
От благовонных свечек –  воздух чистый
Врывается сюда, степной. И серебристый,
Спокойный, тихий лунный свет струится
Сквозь приоткрытый полог. А царица
С улыбкою за нами наблюдает,
Своей рукой сама вина нам наливает.

                4

Насытились. В последний раз Астава
Наполнила всем кубки, подняла свой, встала.
Лицо серьёзное, и нет улыбки.
И стан её на фоне лунных бликов
Казался мраморным, как изваянье.
Застыв на месте, затаив дыханье,
Мы с восхищеньем на неё смотрели.
“Эх, нет здесь камеры!” – ребята пожалели.

Она же, кубок осушив, вдруг скрылась
За ширмой бархатной, а вновь когда явилась,
Предстала перед нами – диву дались!
Царицу грозную едва ли мы узнали
В девчонке: джинсы, на ногах кроссовки,
А волосы подхвачены заколкой ловко.
Откуда это все? Что это значит?!
Она стоит пред нами и улыбку прячет:
“Не удивляйтесь. Предлагаю, степью
Сейчас помчимся вместе, споря с ветром,
И где-то спешимся, я вам тогда открою
Историю мою… И ничего не скрою!”

Мы вышли тихо из шатра. Все спали.
Уже оседланные лошади нас ждали.
Их было пятеро.
                “Поедет с нами
Гилур, мой добрый друг, слуга и мой охранник.
Нет никого заботливей и ближе,
Роднее сызмальства. Меня спасая, трижды
Собою закрывал на поле боя.
Всегда он рядом, мой защитник, смелый воин”.

Стан далеко, и только ночь да звезды,
Алмазы крупные, висят, как будто гроздья.
И в радостном восторге сердце бьется!…
Мой конь, дорог не ведая, вперед несется.
И в яростном галопе нашем диком
Я чувствую бессмертие!…
                Гортанным криком
Гилур прервал вдруг бешеную скачку.
Застыв на месте, он прислушался. Так значит
Мы не одни в ночной степи – мне тоже
Почудился какой-то странный звук. Похоже,
Стараясь не привлечь к себе вниманье,
За нами кто-то следует на расстоянье.

Через минуту чётко слышен топот.
Мы видим всадников. И, перейдя на шёпот,
Гилур торопит: “Спешимся быстрее!
Поблизости река, внизу камыш темнеет.
Там  схоронимся!”. И, кивнув согласно,
Астава под уздцы взяла коней. Опасность
Почувствовали и они – тревожно
Косятся в темноту, похрапывая, всё же
Идут вперёд, руке её послушны.
Спускаемся по склону мы, боясь нарушить
Ночную тишину.
                А топот ближе!
Едва нас скрыл камыш, как над обрывом, вижу,
Четыре всадника внезапно появились
И, лихо осадив коней, остановились.
О чём-то перемолвились, и трое –
С разбега вниз.
                “Земир здесь, и не скроет
Нас ни убежище, ни тьма. Я выйду!” –
Произнесла царица. И Гилуру: “Ты из вида
Четвёртого не потеряй – в колчане
Лук, стрелы у него!”
                Кивнув в молчанье,
Ступил охранник, как всегда, с ней рядом,
Пронзая недругов недобрым, хмурым взглядом.

Мы, затаив дыханье, наблюдали.
А двое, между тем, её увидев, пали
Тот час же на колени, только третий
Лишь голову почтительно склонил. Ответить
Не соизволила Астава вовсе,
Молчала и презрительно смотрела.
                “Просим
Прощения мы, госпожа, опасно
В степи сейчас – и ночь, и ты одна…”.
                “Напрасно,
Земир, следил, скакал  ты вслед за мной.
Скифянка я! Мне степь всегда была родной.
Как мать, она меня оберегает,
Спасёт и защитит! Я это знаю!”

“Не слишком ли надеешься, Астава,
На призрачную помощь? Далеко застава,
И крики не слышны. Твой зов в пустыне
Останется, уверен, без ответа ныне.            
Женой мне стань или найдут лишь тело,
Шакалами истерзанное!”
                Гордо, смело
Она стояла перед ним. И вдруг блеснула
В ночи со свистом плетка, резко полоснула
По ненавистному лицу. Остался
Кровавый след…
                Земир отпрянул, закачался
И, что-то крикнув громко, вдруг из ножен
Он выхватил короткий меч. Но очень сложно
Гилуру противостоять. К тому же, стали
Ребята рядом с ним. Предатели узнали
Тогда их силу, ловкость и в смиренье
У ног царицы были на коленях,
Спустя минуту. Разнеслось “Ура-а-а!” над степью.
И множит степь победный клич ребят, и светит
Луна как будто из-за туч им ярче.
Степь принимает их в свои объятья – значит.

Как вдруг осел один из них – вонзилась
Стрела ему в плечо. Подступно поразила
Она героя нашего!… Но сразу вскинул
Гилур свой лук и, туго натянув тетиву,
Пустил ответную. Упал тот, верхний.

В глазах Дениса Божий свет уж меркнет!...

Я бросилась к нему – он тихо стонет.
Но жив!(Всегда был очень терпеливым, помню).
А руки холоднее льда – застыли!
На миг какой-то о Земире  все забыли.
Опомнились – увидели: ушел! Покинул
Он сотоварищей своих, во мраке сгинул.
Хотел Гилур догнать его. “Не стоит, –
Астава за руку взяла, – теперь не скроет
Его ночная мгла, ведь наша степь не может
Простить предательство, уйти от мести сложно
В её просторах. Пусть идёт!”
                Не слышно
Из уст Дениса стона!… Помоги, Всевышний!…

Наш друг рывком стрелу из парня вынул,
И тот пришёл в себя. Перевернув на спину,
Травой росистой вытер его раны,
Присыпал их каким-то порошком. И странно –
Глазам своим не верила – подняться
Денис пытался сам, спустя минут пятнадцать.
Глоток из фляжки выпил, что висела
На поясе у врачевателя. Уже смотрел он
Спокойней, веселее.
                В удивлении
Благодарили радостно мы за спасение
Товарища. А скиф лишь усмехался
И добродушно успокоить нас пытался.



                5

Пытался добродушно успокоить,
Мол, не за что благодарить его, не стоит!
Астава улыбалась, помогала
Гилуру – хвороста в костер насобирала.
И словно не царица перед нами,
А тихая девчонка с городских окраин.

На время с пленниками он исчез куда-то.
Притихли у костра, молчат мои ребята:
Ни скифов нет, как будто, и ни плена,
А в воздухе так сладко, пряно пахнет сеном!
И, кажется, мы – в центре мирозданья. 
Ничто нарушить наш покой не в состоянье!

Астава, призадумавшись, сидела
И, подобрав коленки, на огонь глядела.
Гилур вернулся и уселся тихо.
А в этот миг по камышу промчался лихо
Задорный свежий ветерок, и пламя
Взметнулось ввысь.
                “Мне хорошо здесь с вами! –
Заговорила вдруг, – но я царица!
Закон наш строг, гласит: тому не скрыться,
Кому не дорога ни честь, ни дружба,
Живет без совести, кому лишь только нужно
Добиться власти… Мужество мы ценим,
Мы любим Родину свою!  И не изменит
Ей тот, себя кто скифом называет,
Гордится этим, преступлением считает,
Позором страшным бегство с поля боя!”
Мы молча слушали.
                Прохладное, сырое
Дыхание реки к нам доносилось,
Камыш прошелестел, и тихо опустилась
На лик луны вуаль прозрачной тучи.
В костре пылали ярко и трещали сучья.

“…Персидский славный царь, что Киром звался,
Хотел нас подчинить себе, но просчитался – 
Не только войско персов разгромила,
Я Кира захватила в плен, затем казнила….
Свободное и гордое мы племя,
Подвластны расстоянье нам и время!…”

Глаза сверкали в темноте. Рассказом
Мы были заворожены.
                “…Увидела я сразу
Что вы  д р у г и е  люди,
Чужда вам наша жизнь, но откровенна буду:
Знакома речь мне ваша, вид и песни…
Как будто добрые я получила вести…
Поведаю сейчас вам то, что было.
Когда-то…
              Будто бы во сне…
                Но не забыла!…”.
Задумалась Астава, замолчала,
Потом решительно: “Начну сначала…”.

              ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

           ИСПОВЕДЬ АСТАВЫ
               
                1
“Начну сначала!
                Мой отец – великий
Царь Скифии. Суров он был, но светел ликом.
Все уважали его мудрость, смелость.
Мне на него похожей быть всегда хотелось.
Свою я мать не помню, только знаю,
Любил ее он, обожал, но сила злая
Расправилась жестоко с их любовью –
Она погибла…
                Отравили!
                Смертью, кровью
Была отомщена.
                Тяжка утрата!
Карая многих, пощадил он брата,
Хотя бродили слухи, говорили,
Тот брат завистником был, и давно любили
Ее, соперничая, оба.
                Все же
Ей мой отец был всех милее и дороже!…”

Слезинки вижу на щеках Аставы
В мерцанье пламени костра.
                “…Оставил
В живых он брата: чувствовал сомненье
В его виновности, но в дальнее кочевье
Сослал…. Со слов Гилура знаю это.

Летели годы. Подросла я. В лето,
Когда исполнилось мне восемнадцать,
Отец призвал к себе, сказал: “Должна расстаться
Ты с детством, дочь. Конец мой скоро.
Тебе я завещаю: пресекай раздоры –
Они погубят Скифию! Остерегайся
Земира, сына брата моего, старайся
В его не попадаться сети: 
Сладкоречив, коварен, злобен! Метит,
Отцу подобно, завладеть короной.
На все способен, чтобы быть поближе к трону!”
 
Она умолкла. Над рекой клубился
Во тьме сырой туман. Край неба осветился.
И слышно было: всхрапывают кони,
И плещется у берега рыбешка. Тонет
Звезда, то выплывая, то ныряя, в тучу….
Темна, таинственна, нависла круча.
               
                Гирул вскочил, заботливо и нежно,
Тепло укутал – ей предутренняя свежесть
Проникла под кафтан.
                Разволновалась
Астава – исповедь не просто так давалась!
Мы продолжения рассказа ждали,
Всем зачарованные, и едва дышали,
Боясь случайно пропустить хоть слово.
Она же тихо: “Выполнить была готова
Отца заветы я, но… тут из ссылки
                Земир вернулся. Был красив, услужлив, пылко
Стал говорить мне о любви. Забыла
О вероломстве я его, коварстве, только силу
                Мужскую видела. И поплатилась –
Все то, о чем мне говорил отец, свершилось!
               
                2

Мы как-то утром рано в степь помчались,
С лучами первыми внезапно оказались
У дальнего кургана на вершине.
Могла поклясться я тогда, его доныне
Здесь не было.
                Сторожевые,
Мои охранники, ребята боевые,
Вернейшие из всех, внизу остались.
Я удивилась, позвала – не поднимались…
И тут в лицо повеял нам согретый
Весенним солнцем южный ветер. Волны света,
Лазурные, как марево, поплыли.
Мы, зачарованные всем, застыли,
Не двигаясь, на месте.
Вдруг по склону
Рванулись наши лошади, в испуге словно.
Внизу мы удивленно огляделись.
Исчезла дымка, а вдали дома виднелись.
Нас поразило: степь совсем другая,
Копытами не топтана, невдалеке виляет
Дорога, а по ней, мы видим, мчатся
Повозки без коней, и люди в них садятся.
Столбы рядами, их не счесть, без края,
Как будто бы бегут, бегут и убегают….

Вдруг подъезжают к нам в повозке трое.
Их лица не враждебны, вижу, и спокойны,
Приветливы, к нам подойти готовы,
И что-то говорят, “артисты”, слышу, слово.
Внезапно вынул меч Земир из ножен.
Что разозлило так его, сказать мне сложно!
Коня пришпорил и взмахнул, лютуя.
Один из них упал сражен… И  вдруг, смотрю я,
Другой выхватывает что-то из кармана,
Раздался  громкий звук щелчка, но очень странный.
И за плечо Земир тотчас схватился.
Мой конь испуганно шарахнулся, забился,
Заржал, встал на дыбы, и я упала.
А он галопом вскачь.
                Мой друг… сначала
Чуть не свалился тоже – удержался,
Хлестнул коня и прочь, как молния, умчался,
Исчез в тумане!
                Я одна осталась,
В ловушку глупо так в чужом краю попалась!
                О боги, нет! За меч схватилась тут же,
Но, оказалось, боевой мой пыл не нужен.
Им было в это время до меня едва ли:
Товарищ их в крови! Наверное, не ждали
Такого поворота.
                Мне, возможно,
И удалось уйти бы незаметно…Сложно
Судить о том…
Я в стороне  стояла
И с удивлением на все взирала.
А раненому хуже становилось –
Он кровью истекал! И тут решилась –
Мне боги подсказали – ведь со мною
Лекарство-чудо и сосуд с живой водою.

Присыпала я порошком волшебным
Все раны, выпил он глоток целебный.
Немного времени – и парень ожил.
Мог говорить и даже сел. Но все же
Не по себе мне было – с подозреньем
Смотрели на меня, на меч мой с опасеньем”.
               
                3

Задумалась Астава, замолчала.
Костер наш догорел почти. Не замечала,
Казалось, ничего…
Вновь день вернется скоро,
А ночь уйдет, уступит в вечном споре,
Боясь его догнать, опять не встретив,
Исчезнет, как всегда, зарю вдали заметив.
Дороги тьмы и света разойдутся!
Все потому, что Солнцу вспять не повернуться.
Земля свое вращенье не замедлит,
Часы вперед – и только –  маятник колеблют.
Но, кажется, что, вопреки законам,
Физическим, вселенским, Богом утвержденным,
Историей проверенным, суровым,
Пронзенным мыслью и воспетым вещим словом,
Громады лет, веков, тысячелетий
С огромной высоты времен и лихолетий
Скатились вниз, с собой нас увлекая.
Астава же, не ведая того, не зная,
Подхваченная времени ветрами,
Вдруг вознеслась на эту высоту богами,
А может, чьим-то провиденьем чудным…
Представить все случившееся с нами – трудно!

“…Да, раненый открыл глаза, смягчила
Лицо его улыбка, даже сел….
                Лечила
Я многих и спасла волшебным этим зельем.
О нем поведала старуха из кочевья.
Меня она любила – не случайно
Завесу приоткрыла над великой тайной,
Которой избранные лишь владеют,
Передают из рода в род….
                Его скорее
Перенесли в повозку. Молча села
В нее и я. Гордыню спрятала, ждала, смотрела,
Что будет дальше… Удивлялась:
Нет ненависти, злобных криков. Я старалась
Быть незаметной… Лица их суровы,
Но не враждебны. Парень раненый вдруг снова
С улыбкою стал говорить мне тихо,
А что – я плохо понимала. Мысли вихрем
Кружились в голове: как быть? что делать?
Куда везут?
                Спокойно все же я сидела.
Спокойно внешне!…
                Ехали мы быстро.
Уже виднелся берег у реки лесистый
И много каменных домов богатых,
С большими окнами, красивых. Да куда там –
Сравнить нельзя в Неаполе с дворцами!
Те – хижины…
                Должны вы знать об этом сами!
Едва подъехали, мы из повозки вышли.
Нас окружили люди в белом. Слышу
                Вопросы, восклицанья. И понятна,
Что очень странно, речь их мне. Ответить внятно,
Я все же не могу, однако.

Откуда ни возьмись, смотрю, собака
К нам подбежала, громко лаять стала
И к раненому – в ноги, видимо, признала.
“Тарзан мой славный!” – парень пса погладил…
Немного успокоилась, на это глядя…
Когда он уходил, сказал мне на прощанье:
“Спасибо, милая, до скорого свиданья!” –
И помахал рукой с улыбкой теплой.

Так непривычно все, но и приятно все так!
                Уже не задаю вопрос: что будет?
Помимо воли, вдруг – симпатия к тем людям…
Потом все разошлись, с собою звали.
Решиться не смогла пойти, хоть предлагали
Еду и отдых…”.
               
Помолчав немного,
Астава продолжала: “Далека дорога
И нелегка до стана – понимала!
Но как вернуться, кто поможет – я не знала.
Одна в чужом краю, мне незнакомом!…
И все же я была спокойна, знала словно,
Опасности здесь нет….
Между домами
Шла долго, озираясь. Ноги сами,
Как будто бы несли меня. За город вышла.
Увидела: за мной бежит и еле слышно
Скулит Тарзан. Остановилась,
Зову, он отбежал.  Тогда я опустилась
У дерева в траву. Глаза закрыла.
Тут мысль меня пронзила:
А может, это сон? Очнусь, и предо мною
Вокруг до горизонта – степь, а за рекою
Стада пасутся….
Так я просидела
Довольно долго, размышляя. Вечерело.
Последний луч погас, за лесом скрылся.
Тарзан уж рядом и меня не сторонился,
Лежал спокойно. Вдруг вскочил, залаял:
Знакомая повозка, вижу, подъезжает,
Остановилась, и выходят двое,
Что утром у кургана были.
Я, не скрою,
С волнением их слушала. Они позвали
С собой меня. Повсюду, мол, искали,
Чтоб отвезти к товарищу, к Тарасу.
Почти здоров их друг.
Решилась, но не сразу,
Поехала и ко всему была готова…

А вот и дом. В цветах он утопал! И снова
Симпатию почувствовала к этим людям.
Уже не думала о том, что дальше будет.

Смотрю, с улыбкою идет навстречу
Приветливая женщина: “Вам добрый вечер!”
А из-за двери: “Мама,  поскорее
Веди к нам гостью дорогую!”
Я не смею
И слова вымолвить. Вдруг появилось –
Сама не знаю, что случилось –
Мне незнакомое доселе чувство:
Неловкость, робость…
С радостью и грустью
Я вспоминаю эти дни!…
Тарас был нежен,
А мать приветлива. Был неизбежен
Тому итог: его я полюбила
И счастлива была! Но все же не забыла
Родную Скифию и тосковала.
Как далека она была! Я знала.
               
                4

На мотоцикле часто по степи катались
С Тарасом мы и как-то утром оказались
Случайно у знакомого кургана.
Всходило солнце. Он окутан был туманом,
Пушистым, белым, под лучами
Который таял, вниз сползая. И вначале
Хотели мимо к берегу промчаться.
Манило нас туда желанье искупаться
В волнах реки под восходящим солнцем.
Вдруг вижу, на вершине, будто весь из бронзы,
Гилур  в потоке солнечного света!
Зову его, машу ему рукой, но нет ответа.
Стоит. Меня не слышит. Неподвижен.
Потом растаял…
Мы подъехали поближе.
На самый верх кургана я взбежала,
Но предо мной лишь степь лежала,
Река, как сотни лет назад, змеилась.
И никого. Как будто бы приснилось.

Тарас встревожен был. Когда вернулись,
Молчал он долго, наконец, сказал: “Столкнулись
Сегодня мы с загадочным явленьем….
Астава, кто ты, девушка или виденье?
Пожалуйста, поведай, дорогая,
Я так люблю тебя, я так тебя кохаю!
Мне кажется, что ты неуловимо
Исчезнешь, станешь бестелесной и незримой.
Откуда ты возникла у кургана,
Внезапно появилась утром рано,
Меня чудесно излечив волшебным зельем?…
Живет в народе здесь, у нас, поверье,
Что тот курган – есть скифская могила.
Царица там лежит давно. Могучей силой,
Молва идет,  то место обладает,
Над ним вдруг дивное сиянье возникает,
Похожее на марево. К подножью
Сама царица в этот час спуститься может.
Кого увидит, заберет с собой в могилу.
Пропало множество людей в местах тех гиблых!…”

Я видела, что он в большом смятеньи,
Тревога в голосе его звучит. Смущенье
Почувствовала, больше не смогла я
Таиться  и скрывать. Пусть правду знает.
Должна сказать! А там – что будет!”

Дивным светом
Зажглись ее глаза, и было видно: где-то,
Не здесь, не с нами, мысль ее витала,
Улыбка на коралловых губах мелькала…
Достала из кармана джинсов что-то.
И мы увидели, в руке держала фото.
“Да это же наш друг, – воскликнул Павел, –
Места он эти год назад оставил!
Теперь понятно, почему так быстро,
Внезапно он тогда уехал!”
               
Свет искристый
Волшебницы Луны погас уж, воздух
Наполнен свежестью предутренней, и звезды,
Последний раз мигнув, исчезли – выпил
Рассвет их вместе с темнотой.
               
Вдруг голос выпи
Из камышей донесся к нам тоскливый
И уханье, и вой. Мы замерли, застыли,
Прислушиваясь. Аж мороз по коже!
Ржут лошади, поводья рвут, храпят тревожно.
 “Несчастья ждать мне, очевидно, стоит –
Как ухает и предвещает, воет!” –
Произнесла Астава.
Тишина повисла
От этих слов, от мрачного их смысла.
Тревожно сердце бьется!
               
“… Рассказала,
Откуда я и кто такая, хоть не знала,
Поверит ли.
Он слушал молча, отвернулся.
Уж не смеется ль он! Во мне проснулся
Внезапно гнев, и кровь скифянки закипела:
Где гордость, честь моя! И как посмел он?
В лицо ему взглянула – сердце сжалось:
В глазах страдание и боль Нам оставалось
Любить, не думать о разлуке, друг без друга
Минуты не могли прожить.
 
По всей округе
Ползли, меж тем, все шире слухи: стал являться
На утренней заре, лишь солнцу показаться,
В степи, возле кургана, всадник черный.
Под ним с горящими глазами конь огромный,
Прядя ушами, медленно ступает.
А всадник в рог трубит, как бы взывает
Настойчиво к кому-то, громогласно.

Когда узнала я об этом – стало ясно:
Пора, мой час настал. Гилур приходит,
Меня он ищет здесь и у кургана бродит.
Судьба любовь большую подарила,
За то ее от всей души благодарила,
Но в Скифию родную возвратиться
Должна, я знала, и обязана смириться!”

Задумалась Астава, к солнцу повернулась –
Его сиянье в этот миг земли коснулось –
И руки подняла ему навстречу. Слышим:
То опускаясь, замирая, тише,
А то взлетая в небо, набирая силу,
Молитва или гимн звучит светилу.
И удивительней я ничего не знала!…
Казалось, это степь, что ночью отдыхала,
Проснувшись на заре, сейчас ликует.
А голос чистый, неземной, волнует,
В нем нежность, страсть, мольба в нем и угроза!…
Глаза мне застилают, льются слезы.
Вот, наконец, она умолкла. Чудо-звуки,
Однако, эхом разносясь по всей округе,
Все повторялись, дальше убегая,
У горизонта за холмами пропадая…

Астава руки опустила, села.
Растроганный Гилур несмело
К ней прикоснулся, волосы пригладил.
Тряхнула головой, назад откинув пряди,
Что буйно ниспадали, непокорно
На лоб высокий, чистый.
Непритворно
Мы любовались ею. А она сказала:
“Слыхали вы, как степь мне отвечала?
Одно мы целое, мы с ней едины,
Всегда мы вместе: и в тяжелые годины,
И в те мгновенья, когда в сердце счастье!…
Она мне силы умножает в дни напастей.
Она мудра, и мудрость вековая
Нам помогает жить. И не нужна земля другая!”

Взволнованно мы слушали, смотрели,
Спугнуть очарование не смели,
Очарованье утра, звуков и… рассказа.
Астава исповедь продолжила не сразу.               
               
                5

“…Однажды на рассвете, рано утром,
В калитку постучали громко. На весь хутор
Тарзан залаял. Мое сердце сжалось
В предчувствии тревожном. Вышла.Показалось,
Старуху эту видела я где-то.
Башлык на голове, вся в черное одета.
Она взяла меня за руку, я… узнала:
“Откуда здесь ты, добрая моя Ромзала,
И как нашла меня?”
Сейчас стояла
Скифянка предо мною, у нее познала
Науки многие в кочевье дальнем.
Глаза ее наполнены и горем, и печалью.
 
“Моя царица, я сюда явилась,
Поведать, рассказать тебе: случилось
Несчастие в родном краю большое.
Народ наш в горе, всюду разоренье, воют
Бродячие лишь псы, шакалы в клочья
Рвут мертвые тела….
Должна, Астава, срочно
Вернуться ты, погибнет все иначе!
Кровавыми слезами степи плачут
С тех пор, как ты внезапно так исчезла.
Согласия в кочевьях нет. Вождей мятежных
Не могут примирить ни уговоры,
Ни страх расправы. Перепалки, свары, споры,
Междоусобица погубят землю!
Во мраке будущее все, если не внемлют
Они призывам нашим к примиренью.
Мы, Посвященные, твердим: судьбы терпенью
Придет конец! Все рухнет под напором
Врагов-завоевателей – тому раздоры
Причиной будут. Скифию жестоко
Сотрут с лица земли!
Не слушают пророков,
От жадности ослепли и оглохли...
Скажи, Астава, мне, отец твой славный мог ли
Все это допустить?”
Напоминание
Усилило мое страдание,
Готово было разорваться сердце,
Пришлось на дерево мне опереться –
Оно стояло у калитки, рядом.
“Бледнеешь ты, смотрю, но сил набраться надо, –
Старуха продолжала, –  все затеял
Земир, вернувшись, раненый, один. Посеял
Тогда же слухи о твоей кончине.
И объявил: по той причине,
Он будет царствовать. И подчиняться
Должны теперь ему.
Но все боятся
Поверить этим слухам….
Что ж, царица,
Любовь иль Родина дороже?
Возвратиться
Ты сможешь завтра утром – в день последний
Откроется окно. Гилур твой, без сомнений,
Ждать будет на восходе у кургана.
Тебе дается день и ночь…. Судьба обмана
Не терпит!” –  так сказала и исчезла,
Растаяв будто в воздухе.

И неизвестно,
Как долго я стояла за калиткой,
Услышанное все переживая. Пыткой
Мне было думать, что сама в несчастье,
Свалившемся на Скифию, виновна. Страсти,
Рассказанные здесь Ромзалой, душу
Мне отравили, и была готова тут же
К кургану, не колеблясь, я помчаться.
Тараса голос вдруг раздался рядом: “Драться
За справедливость и за честь – святое!
И потому решил идти сейчас с тобою –
Защитою хочу я быть тебе, опорой!”

О, как любила я, о, как он был мне дорог!
Таким словам его была  безмерно рада!
Столетия преодолев, времен громады,
Нашла я там, что здесь искала тщетно:
Любить и быть любимой беззаветно,
Что недоступно мне в моем суровом мире.
Как непохоже это было на Земира!...

Но знала: гибель его ждет. Моя защита
Его бы не спасла. Не смог бы он открыто
Стать мужем мне – здесь таковы законы,
Их соблюдают, следуют им непреклонно!
Однако говорить того не стала.
Противоречить тоже. Только не сдержала
Я слезы горькие, ведь нам разлука
Грядет с жестокой болью в сердце, с вечной мукой…”
   
Задумалась опять Астава. Звуки рога
Вдруг донеслись издалека.
               
“Совсем немного
Осталось мне вам рассказать. Нас ищут.
Уже отряды конные в тревоге рыщут,
Как и тогда, когда я вдруг пропала.
Меня тогда в степи вся Скифия искала…

…Прошел последний день, и ночь настала.
Тарас задумчив был. Его я понимала –
Здесь мать, друзья и дом родной. Навечно
Проститься нужно будет с ними, и, конечно,
Возврата уже нет. И я решила
Уйти одна, как только он уснет, хоть было
Мне это нелегко…
Но вот и наступило
То время расставания. Вдруг силы
В последний миг оставили, хотела
Его я разбудить, и…не посмела –
Он спал так сладко, спал так безмятежно!
Смотрела долго на него, прощаясь. Нежно
Поцеловала. Тихо, быстро вышла.
Тарзан под ноги бросился, скулил чуть слышно….
Бежала, не оглядываясь. Что там
Меня ждало сейчас в степи за поворотом?
Светлело на востоке, и в тумане
Земля предутреннем лежала. Воздух ранний
Был чист и свеж. 
А мне уже казалось:
Шатры, кибитки – где-то рядом, раздавалось
Знакомое похрапыванье: кони
Пасутся у реки, костер, ленивый, сонный,
Мерцает там, восход встречая….
Бежала, будто бы летела я, не замечая
Ни рвов и ни ухабин. Мне навстречу
Объятия свои раскрыли степь и вечность!

Вот и седой курган! И на прощанье
Я оглянулась. Грустно стало от сознанья –
В последний раз смотрю: река темнеет,
На берегу – красавец-город, зеленеет
В степи посадка, и шоссе змеится,
И по нему… на мотоцикле кто-то мчится!
Тарас!? Кричит, рукою машет, вижу.
Вскочил, бежит! Он догоняет! Ближе, ближе!…

Послышался незапно голос рога,
И показался мой Гилур! Еще немного,
Еще лишь несколько шагов – он рядом!..
К Тарасу повернулась и: “Прости, так надо!”
“Остановись!”
“Прощай! Прощай!”
И тут же,
Подхваченная парой рук, знакомых, дюжих,
Я очутилась за спиной Гилура,
На лошади его. В последний раз взглянула,
Увидела Тараса, он безмолвно
Застыл на месте, на лице страданье, словно
Жестокой, жгучей болью весь опутан.
Мгновение спустя, исчез.
А конь наш круто,
Подстегнутый кнутом, вдруг развернулся,
Заржал, и мы поплыли в мареве. Коснулся
Копытами земли, когда сияние
Растаяло.
Смотрела я, не в состоянии
Еще прийти в себя, на степь без края,
На голые просторы. Вдалеке сверкает
Река все та же, только берег  дикий
Знакомым оглашается в пустыне криком
Гусей и серых уток перелетных.
Вернулась я домой! Меж нами лет бессчетно!
Они в одно мгновенье промелькнули,
Необъяснимо чудо – молнией сверкнули!

Меня никто не ждал давно, поверив
Словам Земира о моей кончине…. Меры
Я сразу приняла – его искали,
Но он исчез. Потом нашли в кочевье дальнем.
Предателя все ж не лишила жизни,
Решила: пусть живет, не буду я на тризне,
Позорной, праздновать свою победу….
Жестоко непокорных усмирила!… Беды,
Казалось, нас оставили, и в мире
Зажил народ!
Но снова, видите, Земира
Заставила вернуться власти жажда.
Теперь-то буду непреклонной я, и дважды
Ему уж не удастся выйти целым!” – 
Астава замолчала, и сверкнули гневом
Глаза ее, темнее ночи стали
И холоднее льда.
 
Сидели тихо мы, не знали,
Чего нам дальше ожидать!
Она же
Вдруг поднялась, на нас не посмотрела даже
И свистнула призывно. Ржаньем кони
Ответили ей дружным, громким, стройным.

                Продолжение следует

ЧАСТЬ   ТРЕТЬЯ.


                1

А звуки рога все ясней, все ближе!
И вот на фоне неба, над обрывом, вижу
Полсотни всадников во всеоружье.
“Ну, все, не буду больше я о прошлом. Нужно
Вернуться к жизни, настоящей, этой!”
Крик ликованья на ее слова ответом
Разнесся над проснувшейся  рекою.
Спустя мгновенье, окружили нас, и двое
Аставу на руках – наверх, на кручу.
Она же приказала усадить получше
На лошади Дениса.
Словно амазонка,
Легко вскочила на коня, и возглас звонкий,
Призывный, издала, быстрее ветра
Помчалась по степи. За ней в десятке метров –
Мы в окружении ее охраны.
И вскоре нас встречали на подходе к стану
Дозорные. Приветствуя царицу,
Они склонились перед ней. Их лица,
Свирепые, обросшие, со взглядом
Угрюмым, неприветливым, теперь же рядом
С Аставою улыбка осветила
Улыбка нежной радости. Меня пронзила
Простая мысль: суровые, глухие
К мольбам о жалости, как призраки степные,
Они являются всегда внезапно,
На все наводят ужас дикий. Многократным
По свету эхом грозным разносилась
Молва о яростной их, беспощадной силе.
Но здесь сейчас, у ног своей Аставы,
Такими этих воинов нельзя представить –
Как дети, счастливы и ей покорны,
С любовью смотрят, с восхищеньем непритворным.

Вот первые кибитки. Люд встречает
С восторгом нашу конницу…
Но мне вещает
Мой голос внутренний вдруг: ненадолго
Их радость беззаботная. Не знаю, толком
Я не могу понять, случилось что же,
Что помешать их счастью, ликованью может?
Окинула толпу глазами быстро
И встретилась со взглядом, хмурым, ненавистным.
Башлык надвинут, и лица не видно,
Из-под него лишь взор недобрый.
               
Очевидно,
Не все здесь благодушно и сердечно
Встречают нас, царицу, и нельзя беспечно
Ей расслабляться – стало мне понятно.
Еще раз глянула туда, но, вероятно,
Едва он пристальный мой взгляд заметил,
Исчез куда-то. А собравшиеся, встретив
Свою любимицу живой и целой,
К занятиям своим вернулись.
               
Не успела
С Аставой поделиться подозрением
И рассказать ей обо всех своих сомнениях.
Она сошла с коня и приказала
Своим сторожевым и слугам что-то. Знала,
Конечно, я, нельзя бесцеремонно
Сейчас к ней приближаться – разница огромна
Меж той девчонкой, у костра дрожащей,
И скифскою царицей, здесь, в шатре, сидящей.

Денису помогли сойти на землю,
С поклоном повели в шатер – по повеленью,
Как стало ясно мне, самой царицы.
Уже там ждали девушки. Они садиться
Нас с милою улыбкой приглашали,
Испить вина, попробовать все яства, звали
Ребят на ложе отдохнуть приятно….
А те, меня смущаясь и смеясь, невнятно
Отказывались. Захмелев, склонились
На шкуры мягкие, уснули сладко. Снились
Во сне, наверное, им дом и мама –
Чуть слышно Павел звал ее. Денис упрямо
Насупил брови, продолжая словно
Борьбу с Земиром.
               
Тихо девушки, безмолвно,
Убрав остатки трапезы, исчезли.
Совсем мальчишки! Бесполезно
Сейчас будить и тормошить – спят крепко…
Мне ж не спалось. Все думала, зачем тот Некто,
Когда встречали нас, в толпе явился?
Хотел он что? И подозрительно так скрылся,
Едва почувствовал к себе вниманье!
Земир… и ночь в степи… и чувство ожиданья
Тревожное – все это наводило
На мысль о времени, о жизни. Горько было
Мне думать, что забросила навеки
Судьба всех нас сюда.
Играет человеком
Она, как хочет!..
               
Позже задремала.
Казалось, лишь глаза сомкнула, но немало
Была удивлена, открыв, что солнце
Идет к закату – небо в маленьком оконце,
Что сверху, потемнело…
               
В полумраке,
Смотрю, у ног моих, в шатре, лежит собака.
Узнала тут же нашего Тарзана –
Тихонько он скулил. Приблизилась и рану
Кровавую увидела на шее.
Открыла полог я: “Проснитесь поскорее!
Сюда, ребята! Друг наш умирает!
Тарзанушка, хороший пес!”
               
Сбегает
На влажный нос, в луче последнем,
Слеза из глаз, наполненных тоскою.
               
“Бедный,
Кто так тебя?”
“А может быть, Гилура
Нам надо разыскать?”
               
Но в этот миг, нахмурив
Густые брови, спешно и нежданно
Сам врачеватель появился. Быстро рану
Он осмотрел и порошком известным
Присыпал. Снял башлык свой, сел у входа – место,
Отведенное слугам. И, казалось,
Едва ли нас он замечает.
               
Раздавалось
Тяжелое лишь шумное  дыхание
Собаки нашей.
               
Я, не выдержав, молчание
Нарушила, о страхах рассказала,
О подозрениях своих, о том, что знала.

Угрюмо он, не высказав ни слова,
Сидел и слушал, а глаза его сурово
Смотрели на меня. Казалось, вечность
В их глубине таится, боль, и бесконечный,
Жестокий холод душу заморозил…
Но нет! Спустя мгновенье, он, отбросил
Таинственность, задумчивость, смягчился,
Заговорил вдруг тихо, словно бы явивился
В другом своем обличье перед нами:
“Случится то, что нам начертано богами!
Но человек сам должен быть достоин,
Чтоб ими был отмечен. Мир наш так устроен:
Лишь духом сильные в нем выживают.
И в памяти людей лишь те, кто побеждает
В неравной схватке с временем, с судьбою.
Никто не сможет, умерев, забрать с собою
Богатство, состоянье. Только слава –
Кому достойная в веках, а кто оставит
Хулу и брань лишь о себе!”
               
Не ждали
Мы от него таких речей. Чудно! Не знали,
Как отвечать на них…
               
Меж тем, дыхание
Ровнее стало у Тарзана, и страдание
Его уменьшилось уже заметно –
Зашевелился и хвостом вильнул в ответ нам.
Гилур его погладил, встал и вышел,
Не говоря ни слова больше. Было слышно,
Как приказание кому-то отдал,
Чтоб оседлали лошадей. А я свободней
Вздохнула – успокоилась немного,
Но в сердце все-таки неясная тревога
Осталась и меня не покидала….

Почти стемнело, и зажглись костры. Пылало
Их, ярких, множество во всей округе.
Мелькали лица, и, казалось, друг на друга
Все были удивительно похожи –
В остроконечных шапках, бородаты, в коже…
 
               
                2

На  площади, где каменная баба,
Собрался стан. Я слышу, чей-то голос слабый
Тихонько,  заунывно напевает.
Мотив щемящий постепенно нарастает –
Все громче!… Пламя у костра все выше –
То падая, то разгораясь – словно дышит…

И вот, уже гудит огонь, сливаясь
С напевом страстным! Гулкий барабан, вплетаясь
В разноголосье это, ряд за рядом
Срывает с места вдруг бородачей и стадом
Несет вокруг костра в галопе диком.
Они все, извиваясь, с искаженным ликом,
До бешенства танцуют, истощают
Запасы сил своих, и, кажется, не чают
Остановиться, падают на землю
С кровавой пеной на устах - уже не внемлют
Ни звукам в трансе, ни костра мерцанью,
И даже чувствовать себя не в состоянье.
Во все глаза и замерев, с испугом,
Мы наблюдали, как в экстазе, друг за другом,
Все новые, взамен упавших в пляске,
Врывались в круг. И лица уж не лица – маски!..

“Вы молитесь не так, – раздался строгий
Знакомый голос за спиною, –  ваши боги
Не требуют бездумных поклонений,
Бессмысленных, кровавых жертвоприношений!
Так говорю, что знаю веру вашу.
И правильней она, быть может, лучше нашей,
Но мы свободны и горды! Чужая
Нам не нужна! Мы варвары – так называют
Эллины нас!” – промолвила Астава,
Внезапно появившись рядом и заставив
Внимательней прислушаться к напеву.
Была то просьба о защите, страх пред гневом
Могучих и ужасных сил небесных.
Звучали имена богов, мне неизвестных.

Не дожидаясь действа окончания,
Дав знак кивком за нею следовать, в молчании
Направилась она на край кочевья.
Там небольшой костер. И в этот час вечерний
Вокруг него сидели три старухи –
Одна страшней другой, седые космы. Духи,
Нам показалось, адские явились.
Увидев их, мы в стороне остановились,
К ним подойти поближе не решаясь.
Астава ж села рядом, жестом приглашая
И нас: “Не бойтесь, здесь моя Ромзала,
Я говорила вам о ней”, –  и указала
На старшую.
Не сразу, с опасением
К костру подсели мы. Смотрели, как с почтением
Астава слушает старух, внимает
Их слову каждому.
               
Я поняла, гадает
Одна из них ей, ивовые прутья
Раскладывает и в пучки их вяжет, крутит
Вокруг руки. Я жадно, с замиранием
Следила за магическим гаданием.
Старуха бормотала что-то тихо,
В огонь бросала прутья.
               
В небо, словно вихрем
Подхваченное, вдруг взметнулось пламя.
И видим: выплывает, будто на экране,
Лицо знакомое.
“Земир! Будь проклят
Весь род его!” – Астава вскрикнула, и вопли
Старух покрыли ее голос звонкий,
Но тут же стихли:
Чей-то вой, протяжный, громкий,
Раздался – кровь застыла в жилах!…

Меж тем, Земир исчез, а пламя закружилось
И превратилось в столб, затем упало,
Погасло. Тут же вспыхнуло и ярче запылало.
Картина вдруг возникла перед нами:
Чернеет степь, обуглилась, вокруг дымами
Заволокло все – солнцу не пробиться,
И множество людей согбенных вереницей
Идут в молчанье жутком. Вырастает
За ними рукотворный холм – то насыпают
Курган над чьей-то свежею могилой…
И снова пламя ввысь взвилось и… опустилось.
Остановилось все, и звуки тают,
Горячие лишь угли в темноте мерцают.

Не в силах с места двинуться, сидели
Мы, потрясенные увиденным, не смели
И слова вымолвить.
Заговорила
Астава, наконец. И не смогла, не скрыла
Волнение она:
“Так неужели
Поведать мне сейчас мою судьбу хотели?
Грядущее народа – разорение,
Огонь и пепел, и могилы, и смятение?!
Чем прогневили мы богов, ответь, Ромзала,
Неужто гибель Скифии ты предсказала?”

“Во мраке скрыта тайна мироздания,
Умом объять Вселенную не в состоянии!
Не ведомо, на чьей поднимут тризне
Священный кубок поминальный – правда жизни
Сурова, недоступна человеку,
Ее лишь боги знают... Время век из века
Нарушить ход свой никогда не может.
Подвластно многое тебе, царица – сложно
Богам наперекор идти! Спокойно
Должна встречать ты все напасти и достойно
Судьбы удары отражать. Стенанья
Здесь не помогут, лишь умножат испытанья,
Но чести не прибавят! Только помни
Наказ отца, Астава, должное исполни!”

Закончила Ромзала, и над степью
Повисла тишина. Мерцали из-под пепла
И гасли угли.
               
“...Завтра на рассвете, –
Скрипучий голос вновь мы слышим, –  теплый ветер
Подует с юга. В этот час вернуться
Должны обратно вы. Лучи едва коснутся
Поверхности Земли, в пересечении
Вселенских сил появится свечение –
То знак богов! В мгновение сгустится время!
И в светлый круг ступивший сбросит бремя
Суровой тяжести веков, тысячелетий,
Прорвется сквозь густой туман заслонов этих!…”
Последние слова издалека звучали
Как будто вдруг старух ветра умчали,
Ветра степные. В темноте кромешной
Растаяли они, исчезли…
               
Мы неспешно
В кольце сторожевых, что ниоткуда
Внезапно появились, зашагали к людной
Центральной площади. Хотя там тоже
Пустынно, тихо было в этот час, лишь ложе
Себе соорудив к костру поближе,
Укладывались спать рабы и слуги. Мы же
В шатер вернулись. Нашего Тарзана
Уже там не было. Не удивились – раны
Умеют заживлять здесь очень быстро…

Весь лагерь спал, и лунный свет искристый
Своим сиянием залил округу.
Безмолвно, не сговариваясь, друг за другом
Вошли и на разостланные шкуры
Без сил, устало опустились.
               
Кто-то мудрый
Не зря заметил: сон всего дороже!
Мы словно провалились. Все же
Глубоким не был он. Ночные звуки:
Собачий лай и колотушки - громким стуком
Будили и уснуть мне не давали.
Они от спящего кочевья отгоняли
Нечистые и злые силы.
               
Стан дремотой
Объят был. Иногда внезапно кто-то,
Во сне дневные продолжая споры,
Подхватится, но тут же рухнет снова.
               
Скоро
Рассвет!
Колдуньи слову верить если,
Осталось несколько часов, и мы все вместе
Чудесным  образом домой вернемся!
Но…сердце защемило: расстаемся,
Уходим, пролистав назад страницы
Священной книги жизни….
Скифскую царицу,
Девчонку милую, я не забуду!
(Вернувшись, если это все я помнить буду…)

                3

Глаза открыла вдруг, мне показалось:
Какой-то шорох рядом. Сердце сжалось!
Снаружи тень мелькнула. Появилась
В шатре внезапно и на шкуры опустилась
Астава молча, тихо. Прикоснулась
К моей руке. (Я окончательно проснулась)

“Настало время, скоро вы уйдете,
С собою сны мои и сердце заберете.
Приход ваш оживил воспоминания
И душу отогрел… Мое признание
Нас у костра, в степи, навек сроднило,
Незримой нитью памяти соединило.
Прощаясь навсегда сегодня с вами,
Я чувства не могу мои словами,
Поверьте, выразить!…”
               
Дыханье ночи
И сонного кочевья доносилось…
Застрял комочек в горле, и слеза просилась.

“...Помогут боги!… Лошади готовы…
Гилур проводит вас”, –  добавила сурово
Она, поднявшись с места, и… на шею
Вдруг кинулась ко мне. Мы разрыдались с нею.
Нахмуренные лица выдавали
Волнение ребят, прикрытое едва ли.
               
Но, устыдившись слабости как будто,
Она внезапно резко повернулась круто,
Хотела прочь уйти... остановилась.
И не узнала я Аставы – изменилось
Ее лицо, фигура. По-кошачьи
Готовая к прыжку, застыла.
               
“Кони скачут,
В степи их много, и совсем уж близко!” –
Мы шепот услыхали.
               
Тут раздался низкий,
Протяжный вой, и тишина ночная
Разорвалась враз криками, собачьим лаем.
Мы из шатра – Гилур спешит навстречу.
Он рядом, как всегда, бессменный страж извечный.

Тревога, страх, смятенье нарастает,
В людей вселяя ужас дикий, заставляет,
Не видя ничего, во тьме метаться
В неистовстве безумном, в землю зарываться
От неизвестной чуждой, злобной силы!…

Внезапно вой утих, и все остановилось.
Но не надолго. Вновь, спустя минуту,
Мы услыхали крик. И, разрывая путы,
На нас несется, видим, с диким ржанием
Десяток жеребцов!…
От четкого сознания,
Что мы сейчас погибнем, нас растопчут,
Глаза закрыла, не издав ни звука, молча
Ждала, когда придет конец.
Но… диво:
Стою на месте я, жива и невредима!
Лишь ветром обдало горячим, кислым,
От потных лошадей, промчавших мимо, свистом
Лишь оглушило, что раздался рядом.
Гляжу: Астава впереди с горящим взглядом,
Вверх к небесам с воздетыми руками
Стоит, а кони, как по мановенью, сами
Сворачивают в сторону аллюром.
Их подгоняет громкий свист и крик Гилура.

Но тем все не закончилось – пылали
Уже повозки крайние, и не стихали
Там звуки боя – звон мечей и стоны.
И, приближаясь, неприятель все препоны
С разбега обходил.
И видно было,
Травою скошенной валились люди – силы
Неравные, набег внезапный, быстрый,
И скрыться некуда от стрел, летят как искры!
Горит уже весь стан, огнем объятый.
У павших взяв оружие, мои ребята
Вступают в схватку наравне со всеми.
Кольцо сжимается вокруг!
               
И в это время
Внезапно появляется Ромзала.
При свете пламени пожарищ, показалось,
На землю опустился ворон черный,
Накрыл весь стан он тенью от крыла огромной.
Взмахнула старая рукой – пред нами
Земля разверзлась с грохотом, а в глубь той ямы
Вели ступени.
               
“Вниз!” – Гилур торопит.
Спасенье или гибель ждет? Не знаю, что там!
А выбор есть ли?! Значит – в подземелье!
Вперед!…
               
Но только лишь ступить туда хотели,
Ромзалой и опасностью влекомы,
Как громкий голос прозвучал в ночи знакомый:
“Астава! Дорогая! Покидаешь
Опять меня? И на поталу обрекаешь
Ты всех – бегут и умирают в страхе!
Заканчиваешь путь позорным крахом!
И… с помощью моей! Ха-ха!..” – раздался
Злорадный смех и громким эхом отозвался,
Разнесся по округе. Стоны, вопли
Ответом были заживо горевших.
               
“Проклят
Ты будь, Земир! Сама с тобой расправлюсь!
Предатель! Выходи! Я в ад тебя отправлю!…”
И, выхватив свой акинак из ножен,
Она – навстречу рою стрел.
               
“Стой! Осторожно!” –
Гилур за ней на площадь, где с молитвой
Еще вчера к богам взывали.
Здесь открыто
Сейчас свирепые чужие люди
Последних добивали!
               
Миг ужасный, судный!
Кровь леденела в жилах – ту расправу
Во век мне не забыть!
               
Ступила в круг Астава
Враждебных, страшных, опьяненных кровью.
Они, куражась, хохоча, и с диким ревом
Кольцо сжимали, копья ощетинив.
Спокойно, гордо и презрительно окинув
Их взором ненависти беспощадной,
Стояла дева перед ними…
               
Вдруг из ряда
Беснующихся  лихоимцев злобных
Земир с ухмылкой мерзкой вышел.
И, не дрогнув,
Не медля ни секунды, с громким кличем
Она, его завидев и узнав, обличьем
Хоть изменился он – оскал звериный,
В глазах мрак ночи, ада и наполовину
Уже чудовище – мечом взмахнула,
Но тут, рукой коварной пущена, мелькнула
Стрела и прямо в спину ей вонзилась!…
Астава будто бы споткнулась, опустилась
На землю медленно и бездыханно
И замерла….
Сочились крови капельки из раны.

                4

На миг остановилось все, затихло.
Как будто сразу не могли постигнуть смысла
Свершившегося здесь сейчас деяния:
Воительница грозная не в состоянии
Подняться, не шевелится, не дышит!..
Гилур к ней кинулся, позвал – она не слышит!
Отчаянья и боли крик внезапно
Вознесся к небу. Повторяясь многократно,
Потряс, казалось, землю!… 
               
Нарастая,
Едва вначале различим, у стана с краю
Креп, разрастался гул, тяжелый, страшный…

Гилур вскочил – к Земиру! В схватке рукопашной
Они сцепились – два врага могучих.
Борьба шла насмерть – не на жизнь!
В густые тучи
Луна и звезды скрылись, и нависла
Над степью тьма, еще чернее, гуще. Рыскал
Лишь ветер, разнося пожарищ блики.
А гул все ближе, явственней. Несутся крики.
О Боже! Видим мы, ползет змеею
В земле расщелина большая. 
Но те двое,
Не замечают ничего! Слепые
К происходящему и ко всему глухие,
Они сражаются в безмерной злобе,
Жестоко, беспощадно, яростно, подобно
Титанам, сокрушая все в округе,
Не уступая в мощи, ловкости друг другу.

В какое-то мгновенье показалось,
Что у Гилура сил уж больше не осталось,
Еще чуть-чуть, и он падет в той схватке!
Но появился вдруг Тарзан и мертвой хваткой
В Земира, прыгнув на спину ему, вцепился
И вместе с ним, рыча и лая, покатился
К обрыву страшному….
Мы замерли. Но – чудо!
Небесный свод вдруг раскололся и оттуда
Во тьме мелькнувшей огненной стрелою
Был поражен предатель!
Тот час над землею
Пронесся смерч, и стон протяжный, громкий
Донесся из его вихрящейся воронки.
Приблизился, как срубленный секирой,
Осыпался в расщелину.
Гилур Земира
За смерчем тело бездыханное отправил,
Крик ликованья испустив, богов восславив.
Земля мгновенно сдвинулась, и  рана
Срослась ее, как будто не было изъяна,
Отступника и дух его жестокий
Похоронив во тьме забвения глубокой.

Все стихло. Ужас и недоумение
Сковали руки, ноги, и никто в смятении
Не мог понять, случилось что!
Ромзала,
Заминку видя, громко приказала,
Одна лишь ясность мысли сохранив:
“Аставу
Берите на руки – в подземный ход, к заставе,
Пока опомниться злодеи не успели!”

Едва придя в себя, мы не посмели               
Ослушаться и следом за Гилуром,
Сокровище свое к груди прижавшим, хмурым,
Спустились вниз и в темноту. За нами
Земля сомкнулась с шумом.
Факелов огнями
Грот осветился впереди. Ступали
С опаской между идолов – они стояли
Вдоль стен, сквозь щели масок долгим взглядом,
Казалось, провожая нас.
               
Там, где-то рядом,
Шел беспощадный бой и смерть косила,
Не разбирая, всех подряд. Никто не в силах
Уже остановить был – всласть гуляла.
А здесь немую тишину лишь нарушала
Капель, что падала и разбивалась
Об пол, стекая в озерцо, и раздавалось
Звучанье гулкое шагов лишь наших.

В молчанье шли мы друг за другом дальше, дальше
По каменным тоннелям в неизвестность.
Все реже факелы, все сумрачнее местность!
Но успокаивала нас Ромзалы
Уверенная поступь – очевидно, знала
Старуха эти сложные сплетения
Ходов и переходов здешнего владения
Правителей подземных…
               
Вскоре вышли
К глухой стене.
Тут лик Ромзалы хищный,
Ребята, вслед бредущие понуро,
Огромная, с Аставой на руках, фигура
Гилура скорбного внезапно скрылись
Во тьме густой и непроглядной. Очутились
В ловушке мы? В могиле!…
               
Невнятное вначале
Доносится к нам бормотанье – зазвучало
Магического заклинанья слово.
И… неожиданно почувствовали снова
Дыханье ветра, трав благоухание –
Стена раздвинулась! Свобода!…
Расстояние
Немалое прошли по подземелью –
Светало. Видно было, как вдали горели
Шатры, кибитки. Перед нашим взором
Обуглившийся тополь высился укором
Людской жестокости над пепелищем!
Кругом пустыня, и глаза невольно ищут
Движение живое человека.
Но – нет!
От слез внезапно тяжелеют веки!
Уже кружат, почуяв запах смерти
Шакалов хищных стаи; воронье над степью
Разносит вести об ужасной битве…
И с губ срываются, звучат слова молитвы….

                5

Да! Невозможно было равнодушно
Взирать на все на это: пепел, пустошь,
Безлюдье после страшного набега!
Еще вчера здесь – солнце, жизнь и нега,
Сегодня – хмурые, седые тучи,
Свинцовый дым, что застилал все, мы на круче
Речного берега, и во Вселенной,
Казалось, кроме нас, нет никого.
               
Согбенный
Гилур, Аставу положив на землю,
Склонился в горе превеликом и не внемлет,
Не слышит ничего вокруг. Сурово
Молчат товарищи мои. Ромзала снова
Бормочет что-то, тихо завывая.
В хламиде, словно птица черная, большая,
Она, как крыльями, руками машет
Над телом бездыханным, неподвижным, ставшим
Уже таким чужим, таким холодным,
Пытаясь, очевидно, гордый дух, свободный
Вернуть в него.
Старания напрасны!
Лежит царица – бледное лицо прекрасно
В смертельной маске – тихо и спокойно,
Как будто улыбаясь чуть…

“Ушла достойно, – 
Старуха шепчет, – к нашим предкам славным!
Теперь отправишься ты в путь свой самый главный,
Путь в Герры!”
Опустилась на колени,
Застыла, голову склонила.
               
В это время
Увидели: живой и невредимый,
То появляясь, то скрываясь в клубах дыма,
К нам приближается – его узнали –
Тарзан, наш верный пес. Не добежал, залаял,
Потом лег на траву, пополз тихонько,
Скулит, загривок дыбом, боль в глазах и – столько,
Что, кажется, совсем не по-собачьи
Страдает это существо. Слеза… Он плачет!?
Уткнулся носом в лапы. Неподвижен.

Со стороны картину будто бы я вижу:
В отчаянье склонился скиф над телом
Погибшей женщины. Царицы! Не сумел он,
Считает, защитить ее. Вещунья,
Вся в черном, словно старая ворона, щурясь,
Нахохлившись, с нее не сводит взора,
Пес с шерстью обгорелой рядом, и дозором –
Свидетели нечаянные горя,
Чужие им и непонятные – мы трое,
Судьбой заброшены в край этот дикий.

Внезапно вновь доносятся к нам вопли, крики,
Вначале очень тихо, дальше – громче.
О Господи! Их слушать нет уж мочи!
Как привидения, людей десятки
Со всех сторон бредут понуро – то остатки,
Наверное, свободного народа.
Убереглись они от смерти и невзгоды,
Теперь идут сюда, к своей царице,
Чтоб проводить ее в последний путь, проститься.
Приблизились и замерли, умолкнув,
Как изваяния застыв.
Но, вижу, толпы
Других за ними вслед внезапно появились –
Из воздуха как будто воплотились.
Куда ни кинешь взгляд, пред нами вскоре
Заволновалось скорбное людское море.
Все в башлыках, надвинутых на лица.
Случайно заглянула крайнему, глазницы
Увидела бездонные. Могилы
Сырой, холодной глубже!
Ужаснулась, было:
Они, как будто встали вдруг из гроба!
Сейчас вся Скифия сюда явилась, чтобы
Предать земле Аставу и прощение
Просить за бегство с поля боя, за сомнение
И в ней, и в том своем предназначении –
Беречь всегда им данное богами,
Хранить завещанное предками.
               
Словами
Нельзя все выразить, и скорбь немая
Сквозит в молчанье их, и заставляет
В великом горе здесь сейчас склониться
Всем миром перед памятью царицы…

                6

Дымы седые стелются над степью,
Не может разогнать их даже сильный ветер.
Растет пред нами холм, он рукотворный,
Все выше, выше поднимается. А черный
Огромный ворон в небе хмуром кружит,
Кричит – не каркает, а плачет, громко тужит.
Не холм то насыпают молча люди –
Курган над свежею могилой скоро будет.
В могиле успокоилась навечно
Астава – скифская царица! В грозной сече
Она в неравной, страшной схватке пала –
Стрела предательская точно в цель попала,
И сердце гордое остановилось.
Душа ее от бремени освободилась,
От бремени земных страданий, горя,
И успокоилась, уже ни с кем не споря,   
А обретя лишь мир….
               
Отдав последний
Свой долг царице, все спешат за холм соседний
И растворяются в тумане, словно
Немые призраки – бесстрастно и безмолвно….

Куда теперь? Мы – в мире незнакомом,
Для нас холодном. Странною судьбой влекомы,
Во времени, в пространстве затерялись,
Сейчас совсем одни в пустыне оказались!

Гилура, друга, нет сегодня с нами,
Свою он повелительницу не оставил,
Ушел за нею вслед, чтоб быть Там рядом,
Служить ей вечно Там….

Искать и звать не надо
Тарзана нашего – устало биться
Собачье сердце верное. Не будут сниться
Ему уже его родные дали.
Часы, проведенные в Скифии, здесь, стали
Последними, уснул без сновидений
У ног Аставы навсегда. И нет сомнений,
Он будет охранять ее надежно,
И сам Там обретет покой….
               
Но очень сложно
Сейчас нам, в этот миг, представить,
Что делать и куда свои стопы направить!

Степь вскоре опустела у кургана.
Лишь ворон на вершине плачет.
Все же странно:
Сквозь карканье знакомый голос слышим!
Ромзалы голос?
Замолкает. Глуше. Тише….
И вот, она стоит здесь, рядом с нами,
С поникшей головой, с потухшими глазами.
Старушка бедная – тяжка утрата!
“Вам надо уходить… сегодня до заката…
Осталось времени совсем немного, –
Из-под земли к нам донеслось как будто, – боги
Помогут вам!… Прощай!…”
Но заглушают
Ее слова раскаты грома, сотрясают
Небесный свод, и словно кто-то тучи
Рукою рвет, мы видим, сильною, могучей.
Сквозь них на землю луч прорвался, опустился.
Тяжелый мрак он разогнал, сгустился,
Волной лазурной, теплою окутал,
И мы поплыли в невесомости. Минута
Прошла, нам показалось, и другая!…
               
                *  *  *

Заря вечерняя – в полнеба – догорает.
Подкрадывается с востока снова
Ночная тень. Усталая, ко сну готова,
Раскинулась пред нами степь без края.
Вдали гремит еще, и молнии сверкают.
Ушла гроза. Обильный дождь, прохладный,
Жару дневную сразу остудил.
               
Отрадно
Вдыхать сейчас всей грудью свежий воздух
В кругу друзей, здесь, сидя у костра, на звезды
Любуясь, ничего не опасаясь….
Довольно тявкает под боком, прикасаясь
К ноге, щенок холодным влажным носом,
Тарзанчик маленький. Расчесывает косы
Цыганка старая свои седые,
В меня вонзая умный взгляд.
А молодые
Поют и пляшут под гитару….
                КОНЕЦ.