Я так сыт ушедшей бабой, будто ел

Порезвиться буем в глотку
Любит Коля Сковородко,
Отсосав из жопы члена,
Ссыт в чулки от счастья Лена,
Ну а коль у них пролёт…
Пёс дворовый их ибёт.


Я так сыт ушедшей бабой,
Будто ел одну халву.
Как схлестнулся с этой жабой?
До сих пор я не пойму.
Поначалу вроде было
Ничего, дудела в фуй,
И стенала, что есть силы,
Но любовь не критикуй.

Даже польку танцевала,
То бишь танец живота,
И всегда ей было мало,
И отказов никогда
Не слыхал от этой дуры,
Что несла мне всякий бред,
И дудолила член хмуро
В вечер, утро и обед.

Вечность времечко стегало,
Всё приелось, не беда,
От неё душа устала,
Мы расстались, навсегда.
Отдам должное, искала
Новый жизни идеал,
Но довольно низко пала,
Что ньюфаунленд ибал.

Что кизда её, что глотка,
Одинакова была,
Но явился Сковородко,
Из соседнего села.
Он шершавый по породе,
С ним подруга разошлась,
Он изгоем был в народе,
Но сосать любил он, страсть.

Без облома давал в жопу,
Только редко кто хотел,
Под женился пидар, чтобы
За голубизну не сел.
По первах язык шершавый
Ленке нравился не раз,
Но потом, в волосьях ржавых,
Опротивел педераст.

Но поскольку деньги были,
(Он летал на  севера),
Дома простыни не стыли,
И, давала на Ура,
Вплоть до юношей зелёных,
Сковородкина  ведь нет,
В шоколадный глаз Алёна,
Также делала минет.

За таранку, за картошку,
Иногда за помидор,
Что кидал в её окошко,
Кто то, пидару в укор.
Но когда он приезжает
Хлоркою разит весь дом,
Пидар говна замывает,
Постояльцам злой облом.

Так довольно тихо жили,
И что б ближним не мешать,
Через речку переплыли,
Стали греблю обживать.
На дверной косяк молили:
«Отче, Господи прости»
И друг другу жопы мыли,
Языками, по любви.

Но однажды, с стылой тундры,
Завёз парня Николай,
Тот взглянул вокруг: «Полундра»
Всё здесь шепчет: «Утекай»
Тут живёт маньяк бывалый,
Через шнягу пьёт он кровь,
фуесос не любит сала,
Но играется в любовь.

С женщиной, телес огромных,
Чьи глаза всегда косят,
Завсегда готовой к съёму,
Хоть в хлеву, средь поросят.
В вечер тот так пили долго,
Что закончилось бухло,
«ёпанная тварь у горло»-
Заорал супружник зло.

«Быстро марш за самогоном,
Что б не начали трезветь,
А не то вдвоём, с Антоном,
Будем мы тебя иметь».
Та, от обещаний драчки,
За калитку вмиг козой,
Ноги в руки резво скачет,
С толстой жопой и киздой.

А Никоша с хитрой харей,
Лезет пареньку в штаны,
Пьяный геморрой в ударе,
Под влияньем сатаны.
Опытно елду ощупав,
Лезет в дёсны целовать,
И, с по жизни рожей глупой,
Просит в жопу отъебать.

А Антон не гордый с детства,
На лету поймал намек,
У него три дециметра
Конца бойся, сученёк.
И загнув на стол стилягу,
Порты сдёрнул, плюнул в зад,
В мрак дупла нацелил шнягу:
«Ну, держись ползучий гад».

Поздно Сковородкин понял,
Отчего кричат: «Ништяк»,
Его тело тремор пронял,
Обоссался и обмяк.
Но Антон, видавший виды,
Лихо драл его, легко,
Смачно кончил, без обиды,
Вывернув ему очко.

Неприглядный вид не парил,
Бедолагу на диван,
Бросил он, и там оставил,
Чуть прикрыв вонючий фан.
«Я взяла» - дверь ломит Лена,
С пузырём, разинув рот,
От увиденного члена,
Нихуя не разберёт.

Но смекитив, муж в отрубе,
Бах на пол, елду взасос,
Это дело она любит,
И что делать не вопрос.
Наш Антоша парень резвый,
Отхлебнув пол пузыря,
Прохрипел: «Ну Вы и пёсды
Сучьи, проще говоря».

Ленка бьётся над залупой,
Еле-еле влазит в рот,
Но сдаваться было б глупо,
И своё она возьмёт.
С полчаса, теряя силы,
Трёт залупу голова,
«Я б тебя в очко пустила,
Но там геморрой, беда».

У Антона зачесалось,
За волосья её взял,
И воткнул то саму малость,
Но две гланды оборвал.
Та кончиной поперхнулась,
Своим мясом закусив,
Рыбой тухлою надулась,
Свет на очах потушив.

Осмотрев картину  мутно,
Наш Антоша лёг поспать,
Через три часа уж утро,
Надо срочно улетать…
А терпилы всё лечили,
Горло кто, кто рваный таз,
И ибаться не просили,
Долго, вот и весь рассказ.