Две ревности

               «Нет – голоса не слышал, но сознавал что это диктант.
               Тексты от сердца шли прямо в руку.»

                М.К. – из повести «Кладовщик»




Меня звали Ветров Анатолий Семёнович. Эту повесть я составил незадолго до смерти. Это последняя исповедь, с которой я пришёл к своему духовнику. Он прочитал её, порвал на мелкие кусочки и сунул себе в карман.

Итак:
Сначала были слова Будды: «…ни что не спасёт человека, если он не свободен от заблуждений.»
Ни одно из увлечений не приносило мне истинного удовлетворения. Это явный признак заблуждения, и мне хотелось избавиться от него. Но как?
В философском наследии Ошо есть одна очень важная фраза, на мой взгляд, определяющая характер всей философии: «Я хочу, чтобы вы пресытились сексом. Тогда и только тогда вы сможете по-настоящему заинтересоваться Богом.» Эта фраза меня поразила. Таким образом, мне показали истинную цель и помеху на пути к истинной цели, и, даже, способ практического устранения помехи.
Вопрос: можно ли обойтись без такой чудовищной практики?
Ответ: теперь вижу, что да – можно, но для этого требуется специальное воспитание. У меня его не было.

Тогда же одна целительница, у которой я числился первым учеником, сказала мне:
- Радуйся, Толя, скоро пойдём на Тантру…
- А что это? – я изобразил неведение, хотя поверхностно о предмете был осведомлён из трудов Ошо.
- Тебе понравится… – интриговала она многоточием, сквозь толстые стёкла очков.
Я не стал ждать, когда наступит это «скоро», скупил все книги по данному предмету, какие только нашёл в продаже (разумеется, по одному экземпляру), и стал скрупулёзно его изучать. Углубившись, понял – это то, что мне надо, но с ней я туда не пойду. А с кем? Бог послал мне хорошую, чистую жену, которая, имела то самое воспитание… Но я не смог тогда оценить этот дар по достоинству. Мне хотелось чего-то особенного – экзотического, изобилующего разнообразием красок и форм, и каким-то немыслимым, ярким образом раскрывающего мою неординарную, сверх всякой меры, индивидуальность…
Было много неудач, напрасных вложений и, что самое страшное, абортов, которые я не только инициировал, но и финансировал… по существу, из семейного бюджета.
Господи помилуй!

«Скверных» женщин я избегал, а с «порядочными» всегда трудно – они надеются на серьёзные отношения и боятся внезапной беременности, болезней и прочего, с этим связанного. Да и мне самому не нужны были дополнительные осложнения. К тому же, контрацептивная защита претит тантрическому сознанию. Ещё есть проблема времени и пространства. Особенно когда достигнуто единение интересов и чувств. Напряжение бывает таким, что впору провода тянуть и лампочки вкручивать… Однако, время встречи истекает и начинает довлеть необходимость переадресации организма… чего нет в официальном браке.
Словом, фактор риска не способствует «чистоте» упражнения.
Наконец дьявол предоставил мне подходящую пару. Я встретил женщину с социальным пакетом, с пьющим мужем, и, по вине «прогрессивных» врачей, не способную больше рожать… Она с восторгом приняла мои нетрадиционные концепции, и мы стали как одно целое. Она не перечила мне ни в чём. Я гордо стоял на мостике нашего тайного корабля, нашей атомной субмарины, и рулил куда хотел, а хотел я согласно моей неистощимой фантазии… Вот оправдательный тезис, который я себе тогда набросал: «Пресыщение должно быть изнуряющим и тотальным, чтобы упереться в самое дно заблуждения, оттолкнуться и начать движение к Свету.»
Да – я хорошо сознавал, что главным объединяющим фактором была обоюдоострая склонность к разврату, на фоне «благородного» отношения к семье. Плюс некоторые эстетические совпадения… Была ли в этом любовь? Тогда мне казалось, была…
Господи помилуй!

Мы упражнялись очень много, и вскоре я почувствовал себя настоящим мастером этого доморощенного дзен-тантризма. Я свободно об этом рассуждал, и был уверен, что таким образом произвожу впечатление современного свободного человека. Как, теперь принято говорить, настоящего демократа.
Один мой тогдашний приятель, весьма состоятельный и уверенный в себе человек любил повторять: «Пока у меня в кармане сто долларов, меня будут любить…» Я ему возражал:
- Боря, любовь – это единение душ в недрах Божественного существа. Сей драгоценный огонь не имеет, и не может иметь денежного эквивалента. Что такое деньги? Деньги – это средство достижения экономического баланса всех социальных структур…
- Вот я и говорю: пока у меня в кармане есть хотя бы сто долларов, я могу свободно балансировать в социуме…
Однажды он решил продемонстрировать своё могущество: пригласил меня в баню с гейшами. Декорации были самые пышные: бархатные ламбрекены, мраморные статуи, в золочёных рамах зеркала, изысканный кафель… Мы пили дорогой французский коньяк, дышали ароматным паром, плавали в бассейне и уходили в номера, шутя обмениваясь девушками. Но я не пользовался их услугами, как он. Я с ними беседовал. Мне было важно понять философию их ремесла. Я был разочарован, хотя и был к этому готов. Они оказались простыми труженицами, «механизаторшами», «мастерицами машинного доения», безусловно, с некоторым знанием психологии и физиологии. Глубокого осмысления происходящего я не обнаружил, как не обнаруживал этого и в моём приятеле, который довольствовался статусом золотой коровы, безумно влюблённой в процесс доения.
Господи помилуй всех!

Нет - пресыщения ещё не было. Напротив, укрепление предмета элементами даосской практики привело к ощущению прилива здоровья и Божественного основания в происходящем. Однако не надолго. Дьявол не заинтересован в мирной, счастливой жизни своих подопечных.
Она изменила мне – она ведь тоже стала «мастером тантры». Она говорила, что такого мужчины ещё не встречала, и больше ей никто не нужен. Весьма, весьма лестно было слышать такое, и тем более горько было обнаружить на ней следы чужих рук. Я страшно возревновал – неужели есть кто-то сильнее меня?!. Начал её пытать. Меня интересовало всё и в мельчайших подробностях. Она мне лгала. И это меня ещё больше бесило. Я совсем потерял покой, стал болеть и слабеть. Страшно избивал её и насиловал… Я разодрал ей грудь и разрыхлил сердце, как почву к посеву… и посеял… и увидел всходы, а потом и плоды… Но это не принесло мне успокоения. И я не знал где его искать.
Собственно, я сам был виноват. Господи, о чём я говорю… Помилуй мя Боже, помилуй мя…

Их пригласили в гости – друг мужа отмечал удачную сделку. Они дружили семьями. Накануне она мне сказала, что очень не хочет ехать туда. А перед этим у нас состоялся странный разговор. Она спросила, как я отношусь к флирту и сексу без любви. Я, помню, развеселился, раздухарился, расхорохорился, мол, чувство ревности мне неведомо, мол, мы взрослые, демократичные люди, а ревность – это что-то варварское… секс без любви, по сути, просто приспичило – чисто в лёгкую флиртовали, флиртовали и приспичило… ну, захотел пописать – пописай, и не делай из этого трагедии… Примерно так я ей и ответил. Ах, как мы посмеялись тогда… посмеялись, посмеялись и в постель… по любви, как мне казалось…
Но вот пришёл этот день - день торжества истины. Её муж, почему-то, с утра начал пить, видимо ему тоже не хотелось ехать туда, и к тому времени, когда за ними приехал друг, он лежал на диване, мертвецки пьян. Она отказывалась ехать, но друг настаивал, мол, не с женой же вдвоём сидеть в ресторане... Она позвонила мне, мол, как скажешь, так и будет. Я опять же, хорохорясь и шутя, отпустил её, мол, поезжай дорогая – не убудет… Кстати, её звали Маргарита. Я же звал её просто – Мара.
Мы жили в разных домах, но на одной улице. Я пошёл за пивом и видел, как они поехали. Сердце сдавило – я понял, что происходит, что-то нехорошее… Взял не пива, а водки.
Жену с детьми я отправлял на лето в Эстонию к её родственникам. Три месяца жил один, вольно и широко.
Итак, сижу на кухне, пью водку, а на сердце всё хуже и хуже, и хмель не берёт…
Стемнело. Влекомый, этим дурным наваждением, я вышел на улицу и пошёл к её дому. Свет в её окнах ещё не горел – значит ещё не приехала. Я сел на лавочку и стал ждать.
Был погожий июльский вечер, воскресенье. Нормальные люди гуляли парами и семьями, шутили, катались на роликах и велосипедах… а я сидел на лавочке и ревновал… страшно ревновал…  Мои предчувствия меня не обманули. Вскоре во двор въехала эта изумительная машина с тонированными стёклами и остановилась у её подъезда. Фары погасли, мотор заглох. Она долго не выходила из машины, видимо никак не могли расстаться. Я потом сильно возненавидел эту модель BMW.
Наконец она вышла из машины и вошла в свой подъезд. Я вскочил и побежал к себе домой. С порога набрал её номер.
- Ало… - в её голосе слышался хмель и удовольствие.
- Ну, как повеселилась…
- Да так, ничего хорошего… скукотища… Мой ещё спит, я сейчас приду к тебе…
- Я не один…
- Не один?
- А чему ты удивляешься? Я свободный человек…
- Мне не нравится твой тон…
- Ты лучше расскажи, как пописала…
- Что?
- Поздравляю! – и бросил трубку.
В бутылке ещё оставалось. Я допил и включил телевизор. Через несколько минут раздался звонок в дверь.
Господи помилуй!

Да – я избивал её, но глухим и бессердечным никогда не был. Мне было стыдно и страшно за себя. Я жалел её до слёз. И семилетнюю дочку её жалел до слёз, и пьяницу-мужа, и мать… И своих было жаль, но я не мог остановиться. Меня несло к ней и взрывало от ярости: вечером любовь – утром взрыв, утром любовь – вечером взрыв... А как она дралась… самозабвенно, как львица, защищающая своё дитя… об этом можно писать отдельную повесть.
Часто мы вместе рыдали над нашей бедой. Однажды, после боя, всхлипывая и ощупывая гематомы, она сказала:
- Давай всё бросим и уедем куда-нибудь далеко-далеко…
- В Непал… – живо откликнулся мой внутренний художник. – Уйдём в горы и там, где кончаются провода и тропинки, построим хижину… Будем жить, как первые люди Адам и Ева… Только не согрешим перед Богом. Правда?
- Нет, не согрешим. – она так смешно хмурила брови.
- Подружимся с Етти… Я буду писать замечательные стихи и играть на флейте, а ты будешь танцевать животом и бровями, и поддерживать огонь в очаге…
- Я буду делать всё, что ты скажешь… - слёзы катились по её щекам.
- А наивные, добродушные непалки и непальцы будут приносить нам вино, котлеты и сыр из молока яка… По утрам будем подниматься на гору, правильно дышать чистым воздухом, медитировать, и созерцать благолепие Божьего мира…
- Да… – мечтательно восхитилась она и потянулась ко мне… и мы опять, как ни в чём не бывало, погрузились в прилив необъятной, необузданной нашей страсти…
Но я уже знал, от этого никуда не уедешь, не улетишь, не уплывёшь, ибо оно всегда с тобой – в твоём сердце…
Господи помилуй!

«Где искать успокоения, где?..» – мучился я.
И дьявол подсказал мне, где искать успокоение. Я тоже стал изменять. Причём, не только из мести. Художник сидевший во мне требовал всеохватного самовыражения. Проблема защиты меня уже не сковывала. Я действовал свободно и широко, тонко проникая в самые потаённые глубины женского существа. И теперь, даже в большей мере, чем прежде, меня интересовали не все подряд, но особенные женщины: красивые, умные, обладающие изысканным вкусом, способные с наслаждением понимать самую сложную симфоническую музыку, самые замысловатые поэтические обороты, самые неожиданные театральные представления…
Я перестал пользоваться готовой продукцией парфюмерной промышленности. Покупал эфирные масла и сам составлял букеты, в зависимости от настроения и цели. Нет – Зюскинда я тогда не читал. Пошёл покупать фимиам и наткнулся на эти масла. Синтезировать ароматы оказалось не сложно, как, впрочем, и всё остальное. Женщине с такой характеристикой достаточно попасть в поле зрения, она мгновенно, сердцем определяет всю историю мужчины и его потенциал. И если эти показатели имеют должный объём и силу, он может уже не напрягаться – она всё сделает сама. Слова, запахи и прочее – лишь дополнение к основному «ингредиенту».
Экзальтация, и это обще известно, есть та благодатная нива, с которой собирают свой урожай альфонсы, руководители сект и прочие самовлюблённые, близорукие гордецы.
Деньги и роскошь меня никогда не интересовали. Меня интересовали красивые, чистые финалы. Нонсенс, да? Да – я стремился оставить в сердце женщины хорошее впечатление и дружеское расположение к себе. Удавалось далеко не всегда. Это очень непросто, почти невозможно после такого глубокого проникновения и восхитительного приключения. Иначе говоря, после такого упоительного переворота в душе женщины в финале отношений возникает синдром обманутого вкладчика. Женщина тоже имеет гордость и обижается…
Но чем сложнее, тем интереснее.
Господи помилуй!

Моя тантрическая пассия, моя мистическая западня с ужасом наблюдала за тем, как я готовлюсь, и к чему. Я демонстративно не скрывал этого.
Когда готовность была достигнута мы стали посещать публичные места: консерваторию, музеи, выставочные залы, театры… Там я отходил от неё, но не исчезал из поля зрения. Она, считая мня своей собственностью, следила за мной не моргая и чётко фиксировала момент, когда я встречался глазами со своей новой жертвой. С изменением красок на лице той изменялась частота сердечных сокращений у этой… Всё остальное, зная меня, она дорисовывала сама, этими же красками…
Надо отдать ей должное, на публике она держалась безупречно: ровно, мужественно, независимо… но когда мы приходили домой, она, буквально с порога, начинала биться в истерике и теряла сознание от удушающих приступов ревности…
Я сказал: «когда мы приходили домой». Да – девочку от первого брака она полностью возложила на плечи матери, а муж-пьяница сам вечно отсутствовал, видимо тяготясь таким союзом. У него было много друзей: то на рыбалку поедут на море, то на охоту в тайгу, то дачу кому-то помогает строить, то с кем-то сидят в гараже и паяльником облуживают днище кузова отечественного автомобиля... Я столкнулся с ним всего раз. Лицо его мне понравилось – в нём не было злобы. Он пришёл неожиданно, я едва успел набросить рубаху и брюки.
- Это телевизионный мастер… – сказала она в своё оправдание.
- Вижу… – ответил он тоном, не требующим оправданий.
Он посмотрел на мои босые ноги, улыбнулся, молча прошёл в свою комнату, что-то взял, впрочем, ружьё в чехле, и был таков. Потом она сказала, что ружьё он пропил…
Однажды, видимо, желая меня хорошенько умаслить, она сказала, целомудренно клоня глазки долу:
- Ты раскрыл меня как женщину… разбудил во мне настоящую любовь… Ты владеешь мною, как скрипач своим инструментом… Твои пальцы умеют натягивать струны и канифолить смычок… твои импровизации ни с чем не сравнимы…
Как же мне это польстило тогда. Моё воображение расширилось и вскипело:
- А может это предназначение? Как ты думаешь, а?
- О-о-о, горе мне… – завыла она.
Фантазия питает идею, созревшая идея приводит в движение силу, сила даёт решимость. Я бросил институт, где служил младшим научным сотрудником, и выучился на парикмахера. Мой именитый учитель ухаживал за мной, как это у них принято, но когда подвёл к постели, я сунул ему под нос кулак. Он обиделся и отказал мне в протекции. Но разве нужна протекция человеку, полному тантрического обаяния…
Все эти подиумные игры и гламурные тусовки меня не интересовали. Мне нужно было хотя бы год поработать в салоне средней руки, чтобы сформировать устойчивый центр клиентурного круга и уйти в тень… Дальше само пойдёт, как снежный ком – сарафанное радио работает лучше всякого телевидения… Затруднения были, но всё удалось.
Я был на пике своего умопомрачительного успеха, когда мне исполнилось сорок лет. Да – я вспомнил слова моего любвиобильного «пращура»: «поговорим, когда тебе исполнится сорок». Так сказал он мне когда, я, восемнадцатилетний юнец, кинулся на него с кулаками, защищая мать. Он не дожил до моего сорокалетия. Он бы сразу увидел, что я хуже – «образованнее», изощрённее…
Господи помилуй!

Нет – нравственных ориентиров я не утратил окончательно. Меня очень беспокоило то, что происходило в моей семье. А там происходили катастрофические неполадки: я изворачивался и лгал… мать и жена страдали, болели и самозабвенно молились обо мне… дети тоже  болели и спотыкались в учёбе…
А как ещё Бог мог привлечь к Себе моё внимание? Мои собственные болезни пугали меня, но не отвращали от греха.
Я искал выхода из этого ада и не находил. Мирно разойтись с «левой женой» не получалось – мирно она не отпускала, она хотела, чтобы этот «восторг» длился вечно. Но между нами уже не было ничего общего. Пресыщение наступило. Философия этой дьявольской «поп-механики», с выходом, якобы, в открытый космос и сказочными путешествиями в иные, более совершенные миры, перестала занимать моё сознание. Но заменить её было нечем. И пустоту, при таком энергетическом избытке, я плохо переносил. Что делать?
Удивительна женская натура, удивительна! Даже при тех чудовищных страданиях, которые я причинил ей, услышав о финале отношений, она схватила меня за грудки и, с криком «не пущу!», потащила в глубь комнат. Не зная как избавиться от этой мёртвой хватки, я сильно ударил её в живот…
Господи помилуй!

Знала ли она, моя наивная, простоволосая «Жизель» каких средств из душевной казны стоит просто попить кофе и потанцевать в тусклом свете. Нет-нет, всего лишь один танец. Христос говорит: «Ты только подумай о женщине с вожделением и взыщу…» А тут романтические побеги в дальние страны, бракоразводные процессы… Мы сильно запутались. Но ведь знали. И царь Соломон знал, и царь Давид знал, и первые лица современных государств знают… и последние знают… и коррупционеры знают, что грешат… Все всё знают, у всех есть совесть, и она вопиет.
Разве я не знал, что беру не своё, разве не терзался совестью, когда возвращался домой, скрываясь от мужей и знакомых… от жены, от детей, от матери… Знал, знал, ещё как знал, но глушил совесть сомнительной философией, прелестной фонетикой оправдательных тезисов и шутовских клише, типа: «Лучшее средство от насморка – пропотеть в чужой постели.»
Семь лет я мучился этим безумством и ничего не мог с собой поделать. В итоге, жена не выдержала и выгнала меня. Я был поражён своим имением: два чемодана тряпок и ящик с книгами… Делиться и судиться не в моих принципах.
Какое-то время я пожил у Мары. Это было ужасно. Потом переехал к тёте Вере, двоюродной сестре моего отца – она души не чаяла во мне. Потом она умерла, завещав мне свою квартиру…
Господи помилуй мя грешного! Прости мне все мои согрешения вольные и невольные, очисти меня от скверны, исцели и наполни Своею любовью и радостью, настави путь мой ко благу и яви на мне Свое совершенство…

Вопрос: как я пришёл к вере?
Ответ: сын соседа, там в тёткином доме, год как вернулся из армии… Как-то мы разговорились. Я, говорит он, в хоре церковном пою и в монахи собираюсь, да всё никак не решусь… Дай, думаю, помогу ему, говорю: поехали в воскресенье в Загорск, пообщаемся с монахами то да сё… Он обрадовался. Поехали. Ходим по территории Лавры, монахи мимо нас проходят, и время идёт, а мой парнишка всё никак не соберётся с силами… Зашли в семинарию, поинтересовались правилами поступления… Он честно признался, что не потянет… Я устал от его нерешительности. Всё – говорю, поехали домой. Вышли за ворота, идём к электричке, а навстречу нам монах. Вот, говорю, последний монах, давай остановим и поговорим. Монах обрадовался нам, разулыбался во всю ширь, рассказал что да как, мол, сами приезжайте к нам в монастырь, поживите, поработайте, а понравится – останетесь… На том мы и порешили – в следующую субботу едем в этот монастырь. В четверг захожу к нему. Ну, как, спрашиваю, готов? Нет – честно отвечает он, - передумал. И мы не поехали в субботу в монастырь, но меня эта тема сильно заинтересовала.


А теперь я расскажу, как погиб.
Приняв Святые Дары и поцеловав Божий Крест, я вышел из храма. На душе было чисто и легко, безмятежно и радостно. Светило солнце, цвела сирень, купола ослепительно блистали в синеве… звонарь с каким-то особым торжеством на лице управлялся с колоколами, и гул столичной суеты, казалось, отступил далеко-далеко… Я дослушал трезвон, и, не спеша, двинулся в направлении дома. Думаю, приеду сейчас домой, выпью рюмочку коньяка, для храбрости, и позвоню ей… может смягчится сердце её, и она примет меня обратно. Так мне надоела эта холостяцкая жизнь – всё сам, всё сам, Господи помилуй. Да и по детям соскучился. А если нет, думаю, уйду в монастырь.
Ах, как цвела сирень… ах, как цвела!
Всем нищим, на радостях, дал по сто рублей, а последней бабке, что на коленях стояла на углу церковной изгороди, дал пятьсот. Нет, не сердцем хвалюсь – просто сотенные закончились.
В метро я устроился у двери, прислонясь к боковине сиденья. Достал карманный томик изречений святых отцов и стал читать.
Через две остановки в вагон вбежала девушка. Она перебежала из переднего вагона. Лицо её было бледно, искривлено ужасом, она искала переговорное устройство с машинистом, которое было у меня за спиной. Она перевалилась через меня, нажала кнопку и дрожащим голосом забила тревогу:
- Вы слышите меня!? Ало! Вы слышите меня?!
- Слышу, говорите.
- В вагоне номер шестьдесят один семнадцать два пьяных дебила хамят и оскорбляют пассажиров!
- Кого оскорбляют?
- Граждан! Россиян! И гостей столицы!
- Повторите номер вагона!
- Шестьдесят один семнадцать!
Она стояла возле меня и, вся тряслась от перевозбуждения… Она всматривалась через два стекла в передний вагон и что-то шептала себе под нос... Мне захотелось утешить её:
- Успокойтесь, на следующей остановке подойдут полицейские и заберут их. Я не раз видел такое…
- Вы так думаете?
- Уверен.
- Вот гады! Вы представляете, что там приходится терпеть людям.
- И что же, там нет мужчин?
Она посмотрела на меня как на марсианина.
- Если судить по половому признаку, то, разумеется, есть… Но, согласитесь, одного этого признака не достаточно… одни спят, другие читают, третьи музыку слушают… иные просто отвернулись и стоят, как в забытьи…
- Ничего, сейчас их выведут… вот увидите…
Однако ни на следующей остановке, ни через две к вагону, где дебоширили «пьяные дебилы» никто из блюстителей порядка не подошёл. Зато в динамике раздался треск, и машинист попросил ещё раз назвать номер вагона.
Всё это время она смотрела туда, в глубину того вагона, переживая происходящее там. Чтение не шло, я закрыл книгу, убрал в карман и тоже стал вглядываться, но за стоящими людьми ничего не было видно.
Объявили мою остановку, я вышел и увидел, как к тому вагону подбежали регулировщица с красным флажком и молоденький полиционерик с дубинкой. Я остановился и стал наблюдать.
- А ну, выходите! – слабеньким баритончиком скомандовал юный полицейский, и, схватив одного за рукав, потащил к выходу.
- Ну и чо ты выёживаишься? Чо мы такова зделали! – возразил старший.
- Пройдёмте со мной, там всё выясним…
- Никуда я ни пайду! – начал выламываться, который поменьше и помладше.
- Харош канючить, Сивый, - обратился к нему старший, - он ничиво нам ни зделаит.
Они, что-то объясняя служивому на своём тарабарском языке, направились к эскалатору. Я шёл за ними, держась чуть поодаль. Думаю, если что – помогу ему. И мне интересно было, чем дело кончится.
Я думал он ведёт их в отделение, а он вывел их на улицу и отпустил. Они безобразно поблагодарили его и, дико, во всё горло, ликуя, побежали к платформе пригородных поездов. Не знаю, что на меня нашло, но я побежал за ними. Они купили билет, и я купил билет… они вошли в поезд и я следом.
Народу было немного. Они развязно, куражась и гогоча, шли по центральному проходу вагона, присматривая место поинтереснее. Где-то посередине у окна сидела девушка с глянцевым журналом в руках. Они подсели к ней. Я сел напротив так, чтобы всё видеть. Тут я заметил, что они не настолько уж пьяны. И глаза… глаза какие-то нечеловеческие… Они надели на себя маски паймальчиков и вежливо заговорили с девушкой. Симпатичная: белые волосы, голубые глаза, длинные ноги, загар… Она принудительно улыбалась, стараясь скрыть, что общение ей неприятно, а они наглели всё больше и больше.
- А как Вас завут?
- Ира?
- А меня… - младший не дал ему договорить:
- Иво завут Димидрол-аха-ха-ха…
- Он шутит, Ира… миня завут Дима… а он Сирёжа…
Вдруг Сивый положил руку ей на колено и полез под юбку… Дальше я уже терпеть не мог. Я решительно встал и приблизился.
- Так, плейбои, оба за мной в тамбур. – я сказал тихо, но внятно.
- Чо такое, Сивый!? Нас чо, будут васпитывать?
- Пайдём пащупаим этава васпитатиля…
- Ну, ты, Ремба-хремба, чо малчишь? Мы щас тибя валить будим…

Я медленно и молча шёл, представляя, как сейчас с ними разберусь. Они торопили меня отвратительными словами, подталкивали в спину…
Когда-то я довольно успешно занимался боксом… у меня даже было прозвище – Весенний Панчер… Почему весенний? Потому что весной я всегда был особенно силён, агрессивен и много дрался на улице… служил на границе… иду и думаю, этих двух охамелых зябликов я сейчас уговорю без лишних усилий – в два удара вышибу обоим челюсти и пусть отдохнут на таблетках, и подумают на больничном досуге о смысле жизни…
До двери оставался всего один шаг, как вдруг мне на память пришло житие преподобного Серафима Саровского. Когда к нему явились грабители, в руках у него был топор, и силы было на троих. Но он отбросил топор, Христа ради, скрестил руки на груди, как перед причастием, и отдался на волю Господа. Всё – я передумал, я решительно знал, что поступлю именно так: «Господи, дай мне пострадать за Тебя!»
Я сделал этот последний шаг, откатил широкую дверь в сторону. В тамбуре стоял парнишка лет семнадцати, курил. «Иди в вагон и подальше отсюда.» - сказал я ему грозно, выхватил у него сигарету и растоптал. Сам встал в угол и повернулся к ним лицом. Входные двери были подраздвинуты и меня обдавало тёплым весенним воздухом… Я скрестил руки на груди и мысленно обратился к Богу: «В руце Твои, Господи, Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой, Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми, аминь.»
А им сказал так:
- Ребята, прошу вас, Христа ради, ведите себя прилично… спокойно доедем до места назначения и разойдёмся с миром… Вы видите, я не желаю вам зла…
- Да, нет, братан, мы барзых ни атпускаим… Ты сам напрасился…
Они выхватили ножи и били меня, пока я не упал. Затем, очистили карманы, раздвинули двери и выпихнули моё тело… следом вылетел томик изречений святых отцов, потом чётки и опустошённый кошелёк… паспорта у меня с собой не было.

Слава Богу за всё!

Да – и вот ещё что: я и предположить не мог, что смирять руки будет так трудно…




09.01.12.
2:13