Актуальное сражение

Битва Масленицы и Поста. часть 2.
   
  ***
  Там в падубах рыжий склон.
  Тропинка уходит к звездам,
  Романтики Пост-эпигон
  Не ведает метаморфозы.
  Ему ни к чему менять
  Лицо. Ведь скрывая маской
  Себя, не укрыть от себя,
  Признать себя - вот опаска.
   
  Идет и идет как год,
  Как прочих размеров время,
  Единый, как цель у когорт,
  И глуп, как младенца темя.
  Еще ни любви, ни смут,
  Еще ни росы, ни крови,
  А следом уже идут,
  И что-то упрятано в слове.
   
  И зерна немолотых вер,
  Не в силах просить пощады,
  А взгляд убегает вверх -
  Случайно,- мол, так и надо.
  И сказки бесцветных туч
  Дождем заливают жажду,
  И вот уже вверх растут,
  Испившие жизнь однажды.
   
  Испившим нельзя устать,
  И больше не знать покоя,
  Ведь им снизошло к устам
  Явление Бога - слово.
  Оно начинало встарь,
  Оно продолжало всуе,
  Удар! И оно же - дар,
  Казнит, прославляет, рисует.
   
  Оно создает и жжет,
  То миг, то уже бесконечно,
  А то, словно тяжкий гнет,
  Навалит себя на плечи.
   
  А склон - для тропы живет,
  И небо еще подпирает...
  Тропинкою Пост идет
  По краю окраины рая...
  Еще не сцепили персты,
  И так далеко разговенье,
  А там до святого: "Простить..."-
  Как вечность - одно, мгновенье.
   
  Идет. А за ним ковыль
  Вослед ему бьет поклоны,
  И лик с краткой кличкой Быль
  Глядит сквозь киот иконы...
   
  Слепец, которому и день кажется ночью:
   
  Вещунья-ночь главенствует над снами
  Доверчива, наивна, но темна.
  Подойник дня со свежими стихами
  Несет по небу бережно луна.
  И колется заветное хотенье,
  И хочется веленью вопреки.
  И в дрожи звезд такое нетерпенье,
  Что сил не хватит взять и запретить.
   
  Скульптор. Влюбленный в слепленное:
  О, слепление!
  Словно силки, воркованья. Слабой голубкой вязнешь.
  Крепкие бормотанья, стиснули крепче, чем руки...
  С чистыми каблучками выйдешь из терпкой грязи...
  Теплой зарею ранней встанешь из черной лунки...
   
  Я не мудрил, все помню: больно ребро ломали,
  Гром раздавался карой мыслям - видений смелость...
  Возглас поспел за чудом перед моими глазами:
  "Господи, ты получилась лучше, чем мне хотелось"...
   
   
   
  Город слепых не видит,
  Город не чтит чтецов,
  Молча сидит он сиднем,
  Смотрится днем в озерцо.
  Ночью взирает небо
  С выси на хлам огней,
  Небу не надо хлеба,
  Хлеб - господин людей.
   
  Небу - дороже воля.
  Небо всегда вольно,-
  Стыть или сыпать солью -
  Звезд для того полно.
  Всех загадать не смогут,
  Всех не отдать под суд,
  Путник, бери в дорогу
  Неба соленый пуд.
   
  Он не гниет, не тает,
  Вору его не красть,
  Небо не любит стая
  С пошлым названьем "власть".
  Ведь не издашь закона:
  "Скатерть свернуть и сдать!"-
  Небо - свободная зона,
  Там и свобода - звезда.
   
  Пост мой приходит в Город,
  Пост мой стучит в дома.
  Гулко вздыхает Холод -
  Городом правит Зима.
  Пост удивлен на это:
  Всюду стоит жара,
  Всюду господствует Лето,
  Город, очнись! Пора!
   
  Но заложило души,
  Слышать нельзя ушам,
  Тело привыкло кушать
  И растолстело. Срам
  Не прикрыть одеждой,
  Срам - повелитель душ.
  Пара - невежа с невеждой -
  Стала тандемом...Туш!
   
   
  Человек со следами от наручников на запястьях и на душе:
   
  Город вышел ко мне, разогнав кашемировый сумрак,
  С гулким эхом протопав подошвой своих мостовых,
  За спиною висел горький опыт в обшарпанной урне,
  И мышиное небо стекало с седой головы.
   
  Как заплаты на бриджах зияла мозаика окон,
  Дом локтями углов опирался на воду реки...
  Обнищавшей дворянкой стыдилось былое барокко,
  Ускользала луна с величавой когда-то стрехи...
   
  А сутулость тоски, что приникла к плечу разговора,
  Не спешила признать в лихоманстве начало свое,
  Обжигая глаза, как крапива сквозь пальцы забора,
  Кто не ползал - неймет счастья воли, что дарит полет.
   
  Город молча впустил, не спросил, не прогнал, не приветил...
  Да и я не назвал о причине отсутствия суть,-
  Ведь известно давно о стихиях на этой планете,
  И о свойствах души жить стихийно, нутром и не вслух...
   
  Это доля людей - все валить на бесчинства погоды,-
  Их хлебами любви не накормишь, не хватит на всех.
  Кто-то гложет ломоть, ну, а кто-то и крох не находит.
  Одинока ладонь, что впускает обманчивый снег...
   
  Я чуть-чуть постоял, посмотрел на него, не мигая,-
  Вечер замер над нами, как будто ждал близких чудес,-
  Одинокий трамвай пробирался от рая до рая
  И ушел, не простившись, куда-то в свой рельсовый лес...
   
  Я пришел не один. Мои спутники - память и думы.
  В их котомках былое, как черствый не съеденный хлеб.
  А на шее - шнурок, на котором болтается пуля,
  В чье нутро уместилась записка отелю "Тот свет".
   
  Города нас не ждут, что им чьи-то скитанья и войны,
  Что им раны и судьбы вернувшихся тел и калек...
  Ведь любой из жильцов - в перспективе обычный покойник,
  Заскочивший пожить в освещенный огнями ночлег.
   
  Я остался. Живу. Мой хозяин меня не тревожит,
  Может, что-то поведал ему тот доверчивый взгляд,
  А быть может, мы будущим с ним беспросветно похожи,
  Раз смогли, попрощавшись, вернуться друг к другу назад.
   
  Слепой летописец, страдающий глухотой, пишет лишь на заказ:
   
  Пост не впустили в Город,
  В Городе шел карнавал
  По убиенным. Скоро
  Грянет по павшим бал.
   
   
  Обыкновенный сумасшедший из первой части, который так и не поумнел:
   
  На ишаке гарцует Дед Пихто.
  Завидуют, ругают хамским тоном.
  А он совсем не Пост, но кто же, кто?-
  Поэт с хореем или баритоном.
  Он горд, что арендованный Пегас
  С огромными лиловыми глазами
  Прядает ухом, лишь заслышит джаз,
  И кайф находит в рифменном бальзаме.
  И больше всех он ценит ишака.
  И тешится наивными мечтами,
  Что въедет в Город...А через века
  О нем узнают все назаретяне...
   
  Наивный мальчуган, бредящий патриотизмом:
   
  Давай стихов - и не зовись поэтом!
  Ведь рифм как и патронов - не жалеть,
  Во все века поэту орден - плеть...
  И "песня лучшая его еще не спета"...
  За то, что жаб с прекрасным обвенчали,
  За тяжкий крест, что назван был стихом,
  Поэтом обзывали мы с грехом...
  Кого в конце...а кто - себя...вначале.
   
  Попутчик в плацкарте:
  А в Городе, что в Городе большом?
  Как там со словом? Много ли поэтов?
  Вы знаете об этом? Хорошо!
  Расскажете? Мне очень нужно это!
   
  Не пилигрим, но человек с ножом для резки хлеба:
  Мне сорок лет.
  Свидетель.
  Соучастник.
  В тоске есть мудрость,
  Что тогда тоска?
  Хотелось изменить все то, что в Божьей власти,
  Но каждому дано несение креста.
  Пройти свой бренный путь,
  Ни разу не согнувшись,
  Не сможет человек.
  Столовому ножу
  Не стать стилетом душ - он режет хлеб - не души,
  А хлеб привык давно к горячему рожну.
  И если гул затих, я выйду на подмостки,-
  И свету расскажу, и станет верить свет...
  И вырвется душа, и тленом станут доски...
  И выведет рука на небе:
  "Смерти нет!"
  И вечные слова останутся на небе,
  И буду в каждый дом посредством слова вхож,
  И будет человек заботиться о хлебе,
  И будет возвращен на кухню смертный нож.
   
  Слушатель почти случайный:
  Ну, что там, не томи, давай о том, что слышалось мне в каверзном вопросе, я сам из тех...иль стану им потом...рассказывайте, ну же...просим, просим...
   
  Непилигрим:
  Никто не застрахован от балов,
  Тем более - таких...
  (обводит взглядом вагон, собравшихся, недолго задерживает взор на колене Королевы)
  Я - поневоле.
  Мне нравится скитанье в тайнах слов,
  Где зиждется мгновенье на престоле,
  "Мгновенья раздают" - не тот посыл,
  Не тот всем светом правит на раздаче...
  Я видел, кто дает, кто полон сил,
  Он знает, что и с кем - и не иначе.
  Прописан этикет. Я слишком слаб
  Оспаривать причину вакханалий.
  Тут каждый господин и каждый раб,-
  Не истины - так, значит, гениталий.
  Мне искренность важней. Изгибы поз
  Не выправят греха до искупленья...
  Как искренни шипы терновых роз...
  (Обращаясь к Королеве):
   У Вас синяк от слова на колене...
   
  Королева, которая совсем не королева, но любит стихи:
   
  Вы правы...Но вниманье не ко мне, прошу не отвлекайтесь, ближе к сути...Я еду в Город, пусть не на осле, но верю, Город меня впустит...впустит... куда мне обратиться, что сказать...ведь я еще девчонка, но при этом (смущенно, опустивши дол глаза) я тоже стать хотела бы поэтом...
  Непилигрим...после некоторой паузы:
  История по прихоти врунов
  Причудливые выдает коленца.
  Есть судьбы у людей - нет у домов,
  Дома всегда зависят от владельцев.
  Владельцам же совсем не до домов.
   
  Приятное занятье - выбить льготы
  Владелец кто? Ответ всегда готов.
  А дому что ответить, спросят: "Кто ты?"
   
  Вчера еще читали из угла,-
  И слушали застывшие колонны,-
  Удачное из "Горя от ума"
  Раскинутой на всю софу матроне,
  А ныне - наступили времена.
  Раскиснуть впору всем гранитным плитам.
  И отдала усадьбу всю страна
  Гангрене под личиной МАССОЛИТА...
   
  Гул, галдеж, голоса, что различимы в гуле:
   
  Не может быть...и тут...и тут!... и тут?
  Мне тетушка иное говорила...
  Он не поэт, он гадостный вещун...
  А Город - чист!
  И в Озере нет ила!...
   
  Непилигрим, слыша, без улыбки, спокойным тоном...:
  Такое происходит повсеместно,
  И тетушка тут точно ни при чем.
   
  Там люди с пятками, уставшими от лестниц,
  Там ангел голый с остывающей свечой.
   
  Там ласковые взгляды первым встречным,
  Там дьявольские мысли на обед,
  Там лечатся рассолом огуречным,
  Там всуе поминают целый свет,
  Себя поставив во главу, конечно...
  Там нет поэтов. Это точно. Нет.
   
  Там очередь на бал.
   
  Дождаться трудно.
  Но большего не смеют и хотеть...
  Дождаться. Так везет однажды трутням:
  Дождался матку - можешь околеть.
   
  А очередь расписана. Морковка,
  Висящая пред взорами ослов.
  Холопы власти, клоуны от слов -
  Продавшие судьбу за хлеб с икоркой...
  **
  Уверенность в трактовке бытия -
  Рискованное чувство и занятье.
  В бессмертье превращается распятье,
  Отавой возрождается стерня.
  Искусом глашатайства обречен
  На главы в письменах воспоминаний,
  Да ангел нависает над плечом
  И шепчет исполнение желаний.
  О демонах не помнят в суете,
  Она как ряска - жизни гладь затянет,
  И каждый метит сесть в чужие сани...
  И сани, и желания - не те...
   
  К примеру, дело было...На щите
  Известие принес безумный ангел,
  Уверенный, что смыслит в передряге...
  А вести, а желанья-то - не те...
   
  Не ждали этой вести...Всяк у дел
  В исчадии и чре
  Wе МАССОЛИТА...
  (Как дьявольски прокравшийся пробел
  Отрезал это "Ве" от общепита).
  Предания о ведомстве скупы,
  Бывают и намеки горше правды...
  Собрались и клубятся словно гады
  В период размножения. Глупы,
  Несчастливы, безропотны, спесивы,
  И приторны, как сладость белой сливы,
  И злобны, как постельные клопы.
  Какое там "несение креста",
  Какое там "стремленье в тайны истин"...
  Напишут бред, и не отсохнут кисти,
  Да истина у каждого не та...
   
  Ор, заглушая рассказчика:
  А что же ты?!
  Как надобно писать?
  И где оно, то, правильное слово?
   
  Тут он исчез. Враз смолкли голоса...
  И звезды с неба сыпались половой.
   
  Кто чтец, не знаю, но люди слышали на прощанье:
   
  Коль скоро выпал час предписанному сроку,
  Я стану завещать свой опыт прошлых дней.
  Минуют вещий тлен мои простые строки,
  Как баловень судьбы пишу сейчас о ней.
  Раз выпало добру залог отмерить миром,
  И праведнику зла поручено вершить,
  Предстану мудрецом с бородкою сатира
  И ангелом души, и пятнышком парши.
  Что рукописью звать? Давно печатным словом
  Избаловали мир наследники иуд,
  Но рукопись себя, где "аз есмь" - бред изгоя,
  Изгоя из себя - на исповедь, на суд...
  Горят ли дневники - горят. Горит ли память?
  Не в том ли смысл смертей - сожжение судеб?
  Я молвил: "Смерти нет!"- как оказалось, рано,-
  То память о грехах лежала на одре...
  Ее пытался жечь, она все воскресала,-
  Видениями, в снах, саднила и звала.
  Где взять мне тот огонь, где мне достать кресала,
  Чтоб выжечь тем огнем в себе исчадье зла?
  А после окропить священною водою
  Отавы ради те остатки пепелищ,
  Но выгорит ли зло? Само...само собою...
  До зерен, что взошли истоком корневищ.
  И хватит ли огня? Потоки оправданий
  Погасят благовест, раскаянье зальют...
  Как люди любят смерть, как любят они рано...
  А надо просто жить...но это адский труд.
  Легко переступить, легко и оступиться,
  В самом себе себя убийцу оправдать...
  И с жаждою добра легко грехом напиться,-
  Так входит в судьбы душ мертвящая вода.
  А воды не горят. А рукописи тленны.
  Достигнут паритет давно добра и зла -
  За праведность добра заплачено Вселенной.
  С тех пор вся наша жизнь - зола...зола...зола...
  И рукопись горит. Мечтами о покое
  Займемся не спеша, когда сгорит свеча...
  В ладони соберу добро до самых толик
  И в рукопись его! Как прежде... сгоряча...
  ***
   
  Добро и зло. Быть третьим - на кресте.
  Всесилие бессильно - ипостаси.
  За слово, заслужившее плетей,
  Страдают гвозди, вбитые в запястья.
  Они впивались воле вопреки
  И здравому рассудку поколений...
  Огонь бессилен к пламени строки,
  Которое разжег талантом гений...
  Но фразу произносит эту зло...
  Ему-то ведом страх потусторонний,
  Где пробуются души на излом,
  Где смерть-судья с ладонями агоний...
  А может, это зло - уже герой
  Написанного нового романа?...
   
  И зло само себя своей рукой
  Спасает от сожжений непрестанно?
   
  А мастер - он умеет дописать,
  И злу для продолженья мастер нужен.
   
  А я лишь снял казненного с креста,
  И шеей ощутил удавку жизни туже...
   
  Проводница:
   
  Переделкино. Конечная...
   
   
  Продолженье следует?
ноябрь,2011г.