Хождение по мукам нашего времени
День на Октябрьские праздники выдался серым и сумрачным. С ночи беспросветным потоком безостановочно и напористо лил холодный, колкий дождь, а тучи, казалось, ходили по головам.
Капли ударялись о стёкла домов, брызгами разлетались на тысячи мелких осколков, и стекали по отливу.
Я люблю Октябрьские праздники, и мне всегда казалось, что в этот день должен идти дождь. Наверное, потому, что в этот праздник он шёл всегда, и сочетание праздника Октября с дождём пахнет детством.
На Октябрьские мы всегда собираем небольшое застолье, и зовём в гости соседку, Валентину Ивановну, которая с нами в близких отношениях.
Она интересная женщина, колоритная; говорливая. Но последнее от того что, она молдаванка. Темперамент, что сделаешь.
Но мне эта её особенность нравится, и я с удовольствием слушаю её рассказы о Молдавии, про то, как они выращивали виноград, про её жизнь с покойным супругом.
Будучи человеком энергичным и общительным, и, пол жизни проторговав на рынке, она обросла таким количеством знакомых, что мы, домоседы, просто диву даёмся.
Сегодня она вошла к нам в прихожую, снимая пальто, и протянула мне какой-то пакет.
- Держи, Наташенька, - сказала она, приглаживая короткие волосы, после шапки торчавшие « ёжиком », - ну и погода сегодня! Я продрогла до костей, дождь прямо в палатку задувал.
- Наверное, покупателей сегодня было мало, - предположила моя мама.
- Один человек за весь день подошёл, - махнула соседка рукой, и присела около стола, - ох, девчонки, как у вас хорошо. Наташ, давай пакет, я там кое-что приготовила по – быстрому, - и она вытащила пару тарелок. Сестра моей мамы расставила стопки, я принесла себе фужер для красного.
Живу я с матерью и тёткой, они люди интеллигентные, и с Валентиной Ивановной они частенько собираются, заводят разговоры о теологии, о философии, политике...
Мне нравится их слушать, и сегодня Валентина Ивановна, выпив
стопку, взяла пару кусочков селёдки, положила на свежий, ноздрястый, мстёрский хлеб, откусила от бутерброда, и вздохнула, - хорошая селёдочка, жирная и малосолёная. Сами солили? – и, не дождавшись ответа, подцепила ещё кусочек.
У неё с мужем складывались великолепные отношения. Жили они, душа в душу. Но недавно Валентина Ивановна осталась одна, стала какая-то потерянная, и частенько заводит разговоры про коммуналку в Унгенах, и, как они радовались « двушке ».
Её глаза неизменно наполняются слезами, когда она вспоминает об
этом, и мне порой кажется, что так ей легче справляться со своим
горем, с потерей близкого и дорогого ей человека.
И сегодня она вновь завела разговор о квартире.
Прослезилась, вспоминая, как дождливым днём, в праздник Октября, они отмечали в эту дату новоселье, и как-то незаметно перешла на своих знакомых.
- У сына моего, Саши, есть приятель, Леня. И его отцу, Петру Леонидовичу, должны были дать квартиру. Пожилой человек, воевавший, с наградами, и вот, в этом году, ко дню Победу обещали, - она поковырялась вилкой в салате, - они такой халупе с сыном ютились! Без слёз не взглянешь! С печкой-буржуйкой! Всё ходил по инстанциям. В администрацию, документы оформляли, в военкомат за справками о том, что воевал, в доуправ, и БТИ... Сколько они очередей выстояли! Вот уж хождение по мукам нашего времени, иначе и не скажешь. Оформил всё, ждал, должны были выдать, а всё никак. Он пошёл выяснить, почему не дают-то, очередь вроде подошла. Пришёл, а девица, которой он документы в администрации сдавал, посмотрела на него свысока, подтачивая пилочкой ноготки, и говорит: « Мол, чего вы ещё хотите? Вы же получили квартиру! », и показывает документ. Петр Леонидович обомлел. Он с трудом вышел, и, как подкошенный, рухнул на стул, ошеломлённый, ничего не понимая; он в себя никак прийти не мог. Другому кому-то квартиру отдали, блатному. А ни у Петра Леонидовича, ни у Лёни нет даже денег, чтобы восстановить халупу, в которой они сейчас живут.
- Но как же они это сделать умудрились? – удивилась моя тётка, - он же документы оформил!
- Бюрократы, - развела руками Валентина Ивановна, и продолжила, подцепив ещё кусочек селёдки из тарелки, - он домой-то пришёл, рассказал всё сыну. А сам весь вечер молча ходил из угла в угол, глядел в окно, а потом выпил таблетку, и лёг на диван. Как-то так получилось, что Саша с ними целый месяц не созванивался, дела закружили, а, когда позвонил, и спросил Лёню об отце: как тот. Лёня помолчал, а потом сказал срывающимся голосом: « Папа умер. Он неделю после истории с квартирой ходил сам не свой, как в воду опущенный, и как-то заявил, что чувствует, что скоро умрёт ». Сын сказал, мол, мы ещё поборемся, тот кивнул, и однажды утром не проснулся... – она замолчала, переминая пальцами корку от апельсина, а я, нервничая, пригубила вина, и поглядела в окно.
- Конечно, потом разбирались, - протянула Валентина Ивановна, - посадили какого-то бомжа... Но человека-то уже не вернуть! – и она замолчала.
Мы все молчали, слушая, как дождь стучит по стеклу. А деревья шелестели листами, будто присоединившись к нашему тяжкому разговору о жизненной несправедливости...
Прошла неделя.
Опять шёл дождь. Мы с мамой гуляли по рынку, и подошли к
Валентине Ивановне, которая, зябко поёживаясь, сидела на стуле в своей палатке.
- Гуляете, девчонки? – спросила она, увидев нас.
- Да, вот, кое-что по мелочи надо, - кивнула мама.
- А мне вчера Саша звонил, - сказала Валентина Ивановна, - разрешилась проблема, дали ему квартиру. Оказывается, они что-то там напутали, с документами круговерть получилась. Дали Лёне квартиру, но какой ценой! Сначала, правда, упирались, но Лёня в суд подал... Петра Леонидовича-то уже не вернуть...
А я, подходя к дому, подумала: как это легко, лишить жизни человека одним неверным поступком.
Свидетельство о публикации №112010507252