Дневник 58. Отрадная заброшенность

К дню рождения Николая Рубцова

Ключевыми словами, определяющими особенность исторического сознания Рубцова, можно, пожалуй, вынести слова «отрадная заброшенность». Стихотворений, подтверждающих «ключ» к разгадке рубцовского взгляда на историю и деревню (!), много: «Видения на холме», «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны», «Осенние этюды», «Журавли», «Гуляевская горка», «Ферапонтово», «Выпал снег», «По вечерам», «О Московском Кремле», «Глушь», «Над вечным покоем», «Душа хранит», «Шумит Катунь», «Посвящение другу», «Тот город зеленый», «Жар-птица», «Привет, Россия» , «Сосен шум», «В старом парке», «Прощальное»…
А что поэтизируется в них? Одухотворенная старина, вечность, отрадная заброшенность… Приметы современности гаснут.
Возьмем, к примеру, стихотворение «Старая дорога» и выделим в нем приметы времени: «пыль веков», «голубые вечности глаза», «древние дороги», «полусгнивший овин», «дремлет пыль», «позеленевшая крыша», «знаки ВЕРСТОВЫЕ», «глушь, забывчивость», «мгновенны и НЕЗРИМЫ», «пройдет через века», «травой покроется дорога»…
Что в «Старой дороге» явлено живого? Сегодняшнего?  – «…то по холмам, как три богатыря, еще порой проскачут верстовые…» Это скорее вестники прошлого, чем явление настоящего… Эпическое – богатыри! «Старинные виденья»! – выражаясь его же словами.
По сути, пейзаж его стихотворений безлюден. Прошедшие и проходящие в сознании поэта. Пилигримы, идущие по дороге, – «мгновенны и незримы»…
Сознание засыпает (только в состоянии завороженности можно прозреть прошлое!), засыпают «мучительные страсти»… Происходит растворение поэта в мире заброшенном, ибо только так можно услышать голоса прошлого, услышать, «как веет здесь, чем Русь жила».
Душа поэта чувствует «времен связующую нить». Поэт переживает то редко посещающее человека мгновение, какое переживает чеховский студент Иван Великопольский: «И радость вдруг заволновалась в его душе… Прошлое… связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи… и невыразимо сладкое ожидание счастья овладело им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной смысла».
У Рубцова – счастье «прошедших здесь крестьянских поколений». Все-таки чертовская разница!
Рубцов – поэт «распада», а не поэт счастливой и звонкоголосой деревни, как это кажется восторженному и невдумчивому читателю.  Но это наше, русское переживание забвения. Поэтическое, сладостное одновременно.
«Плачу о том, что ушли мои лучшие годы»…